— Пожалуйста! — кричит он.

— И ты считаешь это мольбой? — рычу я, резко выгибая ещё два пальца вверх. — Жалко!

Когда я провожу ножом по его горлу, он рыдает и его губы дрожат. Ещё никогда я не хотел, чтобы кто-то страдал так сильно, как в эту минуту хочу, чтобы страдал этот кусок дерьма. Я размещаю лезвие за ухом и нажимаю на него большим пальцем, прикусывая свою губу. Затем я резко дёргаю нож. Эван вопит, сгибаясь от боли, когда лезвие отделяет его ухо от головы. Он сгибается пополам. Кровь стекает по его лицу на шею. Я отхожу, вышагивая перед ним. Он всё также кричит и рыдает, прижимая целую руку к кровавому обрезку на ухе. Но чем громче он вопит, тем больше закипает моя кровь.

— Умоляю. Я сделаю всё, — задыхается он, — всё, что угодно, только, пожалуйста, не убивай меня.

— Выровняйся.

Он остаётся согнутым, и кровь продолжает течь.

— Я сказал, мать твою, выровняться!

Как только он не спеша поднимается на ноги, я со всей силы ударяю его в живот. Он ударяется спиной об стену и стонет, сползая по ней на пол. Я бью его снова и снова: в живот, по ногам, яйцам, по его лицу. Образы моей матери и сестры вспыхивают в голове: дом, сгоревший дотла, жена Джо, умоляющая о жизни. Клянусь, в это момент я всё вижу свысока, словно выпрыгиваю из своего чёртового тела. Я врезаюсь кулаком в его лицо, хватаю за голову и ударяю ею об пол. И теперь всё, что я вижу — это образ Тор, окровавленной и плачущей. Эта мысль заставляет меня бить его ещё сильнее. Всё, что я слышу, это пульс в моих ушах, моё рваное дыхание и слабые вопли Эвана, пока я обрушиваю на него свою агрессию. Когда мне кажется, он уже понимает, что он на пути к смерти, я отхожу в другой конец комнаты, скрещиваю руки на груди и прислоняюсь к стене.

— Иди! — рычу я.

Постанывая, он пытается опереться на руки и колени, но с каждым движением громкие рыдания сотрясают его тело. Скорее всего, в его теле не осталось не треснутой, сломленной или раздробленной кости.

— Я сказал, иди!

Он не может опереться, и каждый раз, пытаясь встать, падает на пол, словно жалкая куча мусора. Я наблюдаю, как, опираясь на локти, он пытается тащить своё бесполезное тело в сторону двери. Ярко-красный след размазывается по полу позади него. Когда он оказывается в полуметре от выхода, я отталкиваюсь от стены, и он застывает . С каждым моим громким шагом его дыхание становится прерывистым.

— Я передумал, — шепчу я, переворачивая его.

Усаживаюсь на его грудь, и мои джинсы быстро впитывают кровь, когда я придавливаю его плечи коленями. Насильно открывая его рот, мне удаётся ухватить за его язык. Затем я вонзаю острый нож в его плоть. Он кричит в истерике, дёргая головой из стороны в сторону.

— Не шевелись, твою мать, — говорю я, снова прикладывая нож к искромсанной плоти, и наконец, отрываю её.

Его гортанный крик искажен болью, но даже этого недостаточно, чтобы удовлетворить меня.

— Я хочу, чтобы ты лежал тут в агонии. Хочу, чтобы ты на себе прочувствовал, как грёбаная жизнь покидает твоё тело. Я оставлю тебя утопать в собственной грёбаной крови, и буду смотреть на твои ебаные страдания.

Открыв его рот, из уголков которого выплескивает кровь, я засовываю язык ему глубоко в глотку. Он давится, открывая и закрывая его, словно рыба, вытащенная из воды, а я просто наблюдаю за этим процессом, опираясь на дверь.

— Это как раз то, чего ты, блядь, заслуживаешь, — рычу я.

Он борется с неизбежным несколько секунд и замирает.

Перешагнув через него, я хватаюсь за дверную ручку. Слышу, как он давится собственной кровью, скопившейся в горле, и поворачиваю её.

— Ты ошибся, — говорю я, захлопывая дверь за собой.


Глава 20.

ВИКТОРИЯ

Даже в самых трудных ситуациях мне нравилось думать, что можно найти проблеск света.

Я не могу.

Не в этот раз.

Есть такие вещи, которые способны сломать человека и разрушить до такой степени, что он будет желать смерти всеми фибрами души.

Я никогда не понимала, как человек может добраться до такой грани, чтобы совершить самоубийство. Оказывается, эта самая грань приходит чертовски быстро, когда ты сталкиваешься лицом к лицу с чем-то настолько ужасающим, что готов сделать всё, лишь бы избежать этого.

Я могу принять боль. Могу принять страх и многое другое. Чего я не могу принять, так это похищения, изнасилования и унижения. Я предпочту смерть.

Но каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу лицо Боба, ощущаю его руки, бродящие по моему телу, и нож, пронзающийся мою кожу. И всякий раз засыпая, я просыпаюсь с криком и слезами на глазах. Каждый звук, каждый щелчок замка заставляет меня подпрыгивать. Никогда не думала, что стану таким человеком. Они сделали меня такой.

Ещё никогда в своей жизни я не чувствовала себя настолько одинокой, преданной и испорченной. У меня нет ничего, ради чего стоит жить, и несмотря на то, что в этот раз я выжила, в следующий он меня убьёт. Он должен. Я знаю это, и он тоже знает. Возможно, в этот раз он нашёл какое-то милосердие, но он — бомба замедленного действия, которая только и ждёт, чтобы взорваться. Мои дни сочтены и я никогда не выберусь отсюда.

Я выскальзываю из кровати. Мои ноги трясутся под моим весом, когда я иду в ванную и закрываю за собой дверь. Я включаю душ, включая кран с горячей водой погорячее, а затем иду к туалетному столику, чтобы стянуть футболку через голову. Материал трётся о швы, заставляя меня шипеть от боли.

У меня уходит несколько минут на то, чтобы набраться храбрости и посмотреть в зеркало. Я сожалею об этом, как только решаюсь. Я не узнаю девушку, которая смотрит на меня. Мне нужно сделать вид, что это кто-то другой, кто-то чужой, кого я не знаю, потому что эта девушка сломана и больше не верит в спасение. Она худая и слабая. Её кожа землистого оттенка, похожая на карту из ушибов и порезов. Вдоль её груди к животу тянется уродливая красная линия в пару с пятидюймовым швом вдоль её шеи (прим. — десять сантиметров). Её губа рассечена, а лицо в синяках. Но часть, которая пугает меня больше всего — это её глаза. Они совершенно безжизненные. Она выглядит такой грустной, такой опустошённой.

Виктория Дэво умерла три дня назад, когда мужчина попытался изнасиловать её, подвергнув пыткам, и она охотно перерезала себе горло, умоляя о смерти. Она сделала это потому, что была сильным бойцом и сама управляла своей судьбой.

Девушка, на которую я пялюсь, больше не сильная. Я теперь ничто.

Я пячусь от зеркала, пока не ощущаю спиной холодную плитку стены. Скользя на пол, я прижимаю колени к груди. Засохшая корка на ране на моём животе трескается, и я морщусь от внезапной боли, но не плачу.

Я больше не заплачу.

Я приняла свою судьбу в этом аду.

Не знаю, как долго я оставалась в таком положении. Возможно, несколько минут, а может, и несколько часов. Всё, что я могу слышать, так это льющуюся из душа воду, которая ударяется об пол и заполняет комнату паром. Трудно признать, что у меня украли мою жизнь, но если бы мне предоставили свободу, то в данный момент я бы её не захотела. Ведь у меня ничего не осталось.

Когда в дверь начинают стучать, я не шевелюсь, а просто продолжаю смотреть в точку на стене напротив меня.

Мой желудок сжимается от звука его голоса, а ногти впиваются в голени. Вкус желчи комом становится комом в моем горле.

Я слишком поздно понимаю, что не заперла дверь. Она скрипит, и я слышу его тяжёлые шаги.

Он проходит и роется в ящиках, бормоча себе что-то под нос.

— Как ты? — спрашивает он, и я слышу, как он останавливается около меня. Посмотрев вниз, я вижу его коричневые ботинки с засохшей кровью на мыске. Я не отвечаю ему, потому что не хочу с ним разговаривать, и мне нечего ему говорить. Всё хорошо, вполне понятно сказано и сделано. Некоторые вещи просто не передать словами.

Чувствую, как он смотрит на меня сверху и приседает передо. Осторожно приподняв мой подбородок, он осматривает рану на шее.

Я смотрю прямо на него. Между его бровей появляются складки, пока он изучает меня. Несколько секунд я решительно не отвожу от него взгляда, но затем выдёргиваю подбородок из его хватки.

Я медленно поднимаюсь на ноги, повернувшись к нему лицом. Будучи полностью обнажённой, я наблюдаю, как его взгляд скользит по длинному порезу на моём теле. Закрыв глаза, он запрокидывает голову, зарываясь рукой в волосы. Только сейчас я замечаю кровь, на его рубашке — свидетельство о его последней жертве. Чудовище во всей своей красе. Я даже не могу отыскать в себе страх. Я не боюсь его. Мне теперь плевать.

Его взгляд перемещается на пятна крови, и снова на меня.

— Ты не должна меня бояться. Есть много чего, что ты не знаешь.

— Я и не боюсь, — отвечаю я ему. — Ты можешь уйти? Пожалуйста.

Он смотрит на меня и кивает. Разворачивается, чтобы уйти, но останавливается.

— Я не должен был тебя оставлять. Прости.

Мне плевать на то, что он говорит. Слышу щелчок двери, которая зарывается за ним, и залезаю в душ. Открыв воду на максимум, я становлюсь под неё. Она обжигает мою кожу, но я смакую это ощущение.

Выйдя из душа, я замечаю свежее полотенце, джинсы и майку на туалетном столике. Я почти забыла, как выглядит настоящая одежда. Я вытираюсь насухо и одеваюсь.

Когда я вхожу в спальню, Джуд сидит на кровати. Упираясь локтями в колени, он придерживает голову руками.

Полуобнаженный, он держит в руках окровавленную рубашку. Его татуировки тянутся вокруг бицепсов, украшая оливковую кожу. Подняв взгляд, он замечает меня и проводит рукой по своим тёмным волосам.

— Я подумал, что ты бы хотела одежду, — тихо говорит он.

Всё, что я могу делать, это смотреть на него.

— Ты не собираешься со мной говорить?

— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

Покачав головой, он пытается выколупать засохшую кровь из-под ногтей.

— Хоть что-то, — он поднимается с кровати, приближаясь ко мне настолько, что почти касается лицом моего. — Чёрт побери, ты пыталась убить себя, Тор. У кого-кого, а у тебя, мать твою, уж точно есть, что сказать.

Несколько секунд я наблюдаю за ним, пока он сжимает свои кулаки, и его челюсть подрагивает.

— Мне нечего тебе сказать, — тихо отвечаю я.

— Чёрт! — кричит он, отворачиваясь от меня и шагая в другую сторону комнаты. Хлопнув ладонью по стене, он поворачивается ко мне и тяжело дышит. После этого наступает долгое молчание. Я не шевелюсь, ведь не имею понятия, что он собирается сделать дальше.

— Человек, который убил мою маму и сестру, — говорит он так тихо, что я еле слышу его, — был дядей Эвана. Он хочет, чтобы я тоже умер, — повернувшись лицом ко мне, он прислоняется к стене и поднимает свой взгляд на меня. — Я не верю в совпадения. Думал, ты работаешь с ним.

Я хмурюсь. Я не должна жалеть его или проявлять чувства, но всё же моё сердце болит о его потере, ведь потеря матери — это очень трагично и душераздирающе.

— Мне жаль, — шепчу я.

Он качает головой и опускает взгляд в пол.

— Он и мой отец имели некое… разногласие, поэтому он сжёг наш дом вместе с ними внутри. На первую годовщину их смерти он прислал моему отцу видео, где он насиловал и пытал их до того, как поджечь дом. Я проходил мимо офиса моего отца, когда он смотрел его.

О, Господи. Он тяжело дышит и сжимает кулаки. Он не может посмотреть на меня.

— Каждый раз, когда я засыпал, то слышал эти ужасающие крики с видео, — он говорит эти слова, словно они являются какой-то грязной тайной и не желаемой слабостью.

Я прижимаю руку к своему рту, когда рыдания душат моё горло. Я должна ненавидеть Джуда. Не должна хотеть чего-либо, кроме как убить его, но не могу. Я отчаянно стараюсь цепляться за мою ярость, ненависть и боль, потому что внезапно я чувствую жалость к нему, а я не хочу. Мне не хочется плакать из-за этих двух чужих для меня женщин, но чувствую, будто мы как-то связаны. Мы жертвы этих монстров в человеческом обличье.

— Я убью любого, кто работает с ним, так как обещал своему отцу. Но ты… — он сглатывает, и его взгляд встречается с моим. — Я никогда не хотел убивать тебя, Тор. Просто… мне нужно было удостовериться. — Он тяжело вздыхает и отталкивается от стены, сокращая расстояние между нами. Я неуверенно шагаю назад, а он медленно протягивает ко мне руки, осторожно убирая прядь волос с моей шеи. Скользнув взглядом по уродливой ране вдоль моего горла, он закрывает глаза. — Мне не следовало оставлять тебя, — его голос надламывается. Он поглаживает пальцами моё лицо. — Джо пытается использовать тебя, знаешь ты это или нет, — я наблюдаю, как маска гнева появляется на его лице, а его зелёные глаза становятся беспокойными и взрывоопасными. — Я не позволю ему сделать это. Не с тобой.

Я отвожу взгляд, не в силах смотреть на него.