Автобус шел мимо лесов северо-восточной части штата Вашингтон. Небо по-прежнему было затянуто тучами. Резкий порыв ветра обрушил на стекло дождевые струи, заставив ее вздрогнуть во сне.

Ей снился Бадди. Она видела его лицо, серьезные синие глаза, длинные ресницы, коротко остриженные, светлые, торчащие во все стороны кудряшки, его улыбку и такой чудесный изгиб губ. У него была необыкновенная улыбка. Великолепные зубы. Таких зубов больше не было ни у кого в его классе.

Ее отец называл семью Бадди и людей, подобных им, «белая грязь», они жили в «Ущелье мертвеца», где малыши месили грязь и болели без конца и, казалось, люди просто не представляли себе другой жизни, чем всю неделю работать на шахтах, а потом напиваться по субботам и устраивать драки. Бет передернуло, когда она подумала об этих людях, и особенно о семье Бадди. Его отец был самым отъявленным пьяницей, а мать – сущей ведьмой, вся семья жила в страшной развалюхе, одной из тех, куда она с сестрами развозила на отцовской машине благотворительные рождественские подарки. Они действительно были «белой грязью». Как еще можно было относиться к ним?

Но Бадди был совсем другим. Он был красив и в школе Лейксайд играл полузащитником в футбольной команде. Его красно-белая форма делала его таким же, как и все остальные. И Бет Кэрол была не единственной из богатых девочек, неравнодушных к нему и испытывающих непонятную радость, когда он неторопливо двигался по залу или же когда его команда выигрывала, и он уходил с поля, другие игроки похлопывали его по спине, а малыши на трибунах восторженно приветствовали.

И чтобы бы там ни говорили, между ней и Бадди все было по-особенному. Они могли до бесконечности разговаривать, когда им удавалось вдвоем сбежать куда-нибудь, и он рассказывал ей о том, что собирается добиться большого успеха. О том, что после окончания школы пойдет в армию, если его возьмут, возможно, это даст ему кое-какие привилегии в дальнейшем. Правда, его могут отправить в Корею, но он предусмотрел и такую возможность и усердно занимался машинописью, так что, если повезет, он станет служить писарем. Потом он поступит в колледж по квоте для отслуживших в армии, потому что хотя он и неплохой полузащитник, но есть и получше, и представители колледжей не рвут его на части, приглашая для бесплатного обучения.

«Да, Бадди, – шептала она, – ты действительно добьешься много. Я это знаю». Она мысленно представляла его себе в собственном кабинете, в прекрасном костюме, с новой машиной, ожидающей у дверей, – «кадиллак», а может быть, «линкольн». Она с восторгом думала об осуществлении его стремлений, этой нарисованной ее воображением картине. Оттого, что мысленно представляла и себя рядом с ним.

И как ей нравилось, когда он трогал ее, снова и снова шептал ее имя, когда они лежали вдвоем на брезенте в лодочном сарае, а лодки, привязанные к причалу, скрипели и хлюпали. Бадди… Она уже так давно не думала о нем. Во всяком случае, с тех пор, как все это произошло и ей пришлось думать о многих других вещах. Было так хорошо думать о нем опять, так, как она всегда делала, когда его не было рядом. Думать о его словах: «Знаешь, малышка, когда я с тобой, то знаю, что могу все на свете. Я чувствую себя сильным».

Думать о его ласках. О том, что она чувствовала, когда он гладил ее между ног, и пальцы его проскальзывали ей под трусики, прямо туда, вовнутрь. Ее всю бросало в жар. Она пошевелилась во сне, чувствуя, как теплеет у нее там, внизу. Она улыбалась.

Она неожиданно проснулась, резко выпрямившись в своем кресле, автобус мчался сквозь грозу, и бесконечные молнии раздирали небо. Солдат, сидевший рядом с ней, запустил руку ей под юбку.

– Прости, – проговорил он, заливаясь краской. Бет вытаращила на него глаза.

– Только ничего не говори, ладно? – взмолился он. – Он вышвырнет меня из автобуса, а мне необходимо вернуться в лагерь. Иначе решат, что я ушел в самоволку. Мне обязательно надо вернуться вовремя.

Она одернула юбку, чувствуя, как дрожит нижняя губа. Она не могла понять, что происходит с этими мужиками. Почему они считают, что могут делать подобные вещи? Кто дал им такое право?

– Ну пожалуйста, – умолял он со слезами в испуганных карих глазах. – Вот увидишь, я пересяду, – сказал он, поднимаясь. – Только ничего не говори.

Потом он ушел, пробираясь по проходу в заднюю часть автобуса. Бет осталась на своем месте, зная, что ей следовало бы пожаловаться водителю, и даже собиралась сделать это, но потом поняла, что ей жаль солдата. Но ведь это было правильно. Значит, он мог делать что хочет, потому что она заснула и была беззащитна, а теперь почему-то именно она должна была проявлять благородство. Через пару часов она видела, как он сошел в Беллингаме. Он быстро прошел по проходу, глядя прямо перед собой. В Беллингаме к ней подсела словоохотливая бабуля, которая без конца демонстрировала фотографии своих многочисленных сыновей и дочерей, а также их сыновей и дочерей, их кошек и собак и друзей, все они улыбались, сидя у новогодней елки или на природе на пикнике. С этой болтливой старушкой ни о чем не надо было думать. Но, по крайней мере, едино венное, что ей было нужно от Бет Кэрол, – чтобы та улыбалась и время от времени восхищалась ее детьми и внучатами.

И теперь вот эта девушка.

Бет почувствовала, что та уже готова, она просто-таки ощущала, как напрягаются у нее голосовые связки.

ГЛАВА 2

– Меня зовут Ферн Дарлинг, – сказала девушка своим неестественным детским голосочком, который она, должно быть, специально разработала, поскольку ни один нормальный человек таким голосом не говорит.

– А меня – Бет Кэрол Барнз.

Сидя рядом с ней, Бет отрешилась от впечатления, которое эта девушка производила с первого взгляда, и впервые взглянула на нее по-настоящему. У нее были красивые глаза. Они были голубые, а белки – необыкновенно белые, хотя Бет и поражало, как ей удается держать их открытыми с этими тяжеленными накладными ресницами. Но все же ее нельзя было назвать хорошенькой. Нос был слишком узким, а лицо плоское, как тарелка. Губы казались совсем не пухленькими, а, наоборот, узкими и прямыми, просто сильно накрашенными. Она налепила себе черную родинку и на щеку. В автобусе повис такой густой дым, что было трудно различить детали, однако было хорошо видно давно не мытую шею. Она дружелюбно смотрела на Бет и явно ожидала от нее чего-то, чего-то такого, что Бет Кэрол не сделала. Яркие губы огорченно покривились.

– Тебе не понравилось? – сказала она.

– Что не понравилось? – спросила Бет, не понимая, что за оплошность она совершила.

– Мое имя, – нахмурилась девушка. – Ферн Дарлинг. Тебе не понравилось мое имя.

– Я что-то не понимаю, – сказала Бет.

– Тебе разве не кажется, что оно звучит как у кинозвезды? – спросила девушка. – То есть вот ты, например, можешь его представить на большой афише – «Ферн Дарлинг»?

– Ну да, конечно, – сказала Бет Кэрол. – Думаю, что да.

– Ты думаешь, что да, или ты знаешь, что да? – настаивала девушка. – Ты даже не представляешь, как долго я придумывала это имя. Я полгода не могла заснуть, все соображала, что бы такое придумать, уж коли я решила.

– Что решила? – недоуменно спросила Бет. Они успели обменяться всего лишь несколькими фразами, но Бет совершенно ничего не понимала.

– Уж коли я решила отправиться в Голливуд и стать кинозвездой, – сказала девушка. – Знаешь, ведь для этого требуется подходящее имя. Я их перебрала сотни, даже тысячи. Но все были какие-то обычные. Ты представляешь, самые интересные уже разобраны. Я имею в виду – Рита, Лана, Ава, ну и, конечно, Мэрилин. Ее настоящее имя – Норма Джин Бейкер. Я прочитала об этом в журнале про кино. – Неожиданно лицо ее приобрело серьезное выражение, как будто она размышляла над чем-то важным. – А тебе не кажется, что Роуз будет лучше? – спросила она. – Роуз Дарлинг?

– Нет-нет, – сказала Бет. – Мне кажется, что Ферн Дарлинг звучит просто великолепно. По-моему, ты сделала правильный выбор.

– Ты уверена? – спросила девушка. – Потому что время еще есть.

– Абсолютно, – ответила Бет. Интересно, подумала она, неужели ей придется терпеть это еще целых два дня. Даже словоохотливая бабуся теперь казалась ей необыкновенно милой соседкой.

– Держу пари, ты небось думаешь, почему это я вдруг решила стать кинозвездой. – Было очевидно, что Ферн считает, что Бет просто больше не о чем думать.

– Ну конечно, – согласилась Бет, чувствуя, как бурчит у нее в животе. Она покраснела, жалея о том, что не поела, когда автобус останавливался в Кресент-Сити, и надеясь на то, что девушка ничего не слышала. Ужасно стыдно издавать подобные звуки. – Расскажи мне, – поспешно сказала она. – Мне будет интересно послушать.

– Значит, все это началось, когда я еще была совсем крошкой, – начала Ферн, смакуя каждое слово, каждый звук, и Бет внутренне содрогнулась, жалея о том, что та не начала с чуть более позднего времени, хотя бы лет с десяти. – Ты же знаешь, какими страшненькими бывают новорожденные младенцы – красными и сморщенными. – Она сильно наклонилась к Бет и шептала прямо ей в ухо, как будто делилась с ней страшной тайной. – Так вот я такой не была. Я с самого начала была розовенькой и хорошенькой, и у меня была копна светлых волос.

– А чем ты их красишь сейчас? – спросила Бет, оживляясь немного и радуясь, что может ненадолго отвлечься от собственных проблем и поговорить о чем-то другом. – В нашем городке многие девчонки пользуются пергидролем. – Бесполезно было добавлять, что это были дешевки, к которым мальчишки относились с презрением. Такие, над которыми они смеялись и про которых говорили гадости, но тем не менее бегали за ними табунами.

Было видно, как под румянами вспыхнули щеки и шея Ферн, которая все же казалась Бет сероватого цвета.

– Это мой природный цвет, – возмутилась она, слегка качая головой, как будто ее поразило, что Бет могла подумать что-либо другое.

– Ух ты, тебе повезло, – смущенно произнесла Бет, думая про себя: «Ну да, а я – Дуайт Эйзенхауер, президент Соединенных Штатов».

– Я побеждала на всех конкурсах красоты для младенцев, – продолжала Ферн. – Мамочка наряжала меня в хорошенькие платьица с оборочками и завязывала бантики в кудряшки. Розовые, желтенькие или нежно-голубые. – Она захлопала ресницами, глядя на Бет. Та решила, что она просто практикуется, чтобы убедиться, что у нее это получается. – Первый конкурс проводился на базаре, неподалеку от того места, где мы жили, мне тогда было всего несколько месяцев, – продолжала Ферн. – Потом конкурс организовал один фотограф, на Мейн-стрит, и я тоже его выиграла. – Она распахнула глаза и сказала с преувеличенным удивлением: – Ты представляешь, моя фотография до сих пор висит у него в витрине!

– Вот здорово! – восхитилась Бет.

– Затем у Элксов и Масонов, – бубнила Ферн. – Потом был городской конкурс. Потом во время окружной ярмарки. Каждый год что-нибудь проводилось. После конкурса младенцев были конкурсы красоты для детей. Я тоже выиграла их все. Все, представляешь! Все говорили, что я просто затмила Ширли Темпл.

– Наверное, твоя мама была здорово занята, – сказала Бет. – Ведь тебя все время надо было куда-то возить.

– Да, но ей это очень нравилось, – серьезно произнесла Ферн. – Всю свою жизнь она думала только обо мне. Она живет только для меня.

– Так как же она отпустила тебя одну в Голливуд? – спросила Бет. Она вдруг поняла, что Ферн, или как там ее, еще совсем девчонка. Похоже, ей нет и шестнадцати.

– О, она хочет, чтобы я добилась успеха, – неопределенно ответила Ферн. – Когда я устроюсь, мама приедет ко мне. Она приедет под звон колоколов.

– Здорово, – повторила Бет, прикидывая, что же из того, что ей рассказала Ферн, правда, если там вообще было хоть слово правды. Интересно, а ее мама знает, что она уехала?

– И мама сделала так, чтобы в третьем классе мне поручили на праздниках идти впереди с жезлом, – продолжала Ферн. – Тебе нравятся такие парады? И представляешь, – я в белой юбочке и шапочке с золотым шитьем и в белых сапожках. Как мне нравились эти сапожки! Я их просто обожала.

Она опустила голову и полезла в сумочку, и сердце Бет сжалось. Так, подумала она, сейчас начнутся фотографии. Но вместо этого Ферн вытащила жевательную резинку и засунула себе в рот.

– А за мной шла вся колонна, – рассказывала она. – Платформы на колесах, оркестр. И эти старые пердуны на лошадях, которые заваливали навозом все улицы.

«Старые пердуны»? Она так и сказала. «Старые пердуны». Сначала Бет Кэрол была просто шокирована, а потом засмеялась. Они действительно были старыми пердунами. Как и у них дома. Они тоже проводили такие парады – с марширующими оркестрами и украшенными цветами платформами и старыми пердунами на лошадях, воображающих себя ужасно крутыми со своими выпирающими животиками, пыхтящие и красные от напряжения, с трудом удерживающие флаги. И смущенными взглядами присутствующих, когда лошади наваливали свои кучи прямо посередине улицы.