В очередной раз что-то разорвалось в голове — это постучали в дверь. Ей было безразлично все, ответить она не могла, даже когда открылась дверь и кто-то шептал где-то там, за пределами ее ощущений. Лейн попыталась открыть глаза, когда издалека до ее сознания дошел детский крик:

— Папа! Папа! Лейн умерла!

Смутное видение мужского лица в ослепительном ореоле. Лейн застонала от боли и закрыла глаза. Где-то она видела его… во сне? По телеку? Голос приблизился, он утешал плачущего ребенка.

— Лейн, уже второй час.

О чем он говорит? Разве она Лейн? Что он здесь делает? Разве ему не нужно гримироваться? Боже, так это был Фергюс? Второй час… Чего? Сейчас день? Почему она не встала? Лейн попыталась встать, и все закружилось. Ей было жарко, тошнило, мутило.

— Я умираю, — шепнула Лейн, но никому не было до этого дела.

Впрочем, ее это даже радовало. Ей стало хорошо, когда опустился долгожданный покров темноты.

Вероятно, ее разбудили голоса мужчин, говоривших между собой. Судя по звукам, они что-то делали возле ее постели, но не было ни сил, ни желания выяснить. Материальный мир перестал для нее существовать. Лейн снова погрузилась в благодатный сон, в котором мать разводила огонь в камине спальни, измеряла ей температуру, укрывала, отчего ей становилось уютно и она чувствовала себя в безопасности.

А может, в постели лежала Лиззи? Та самая Лиззи, которую она переодевала, умывала, кормила, над которой подшучивала? Вместе с матерью Лейн укутывала ее, потом лезла на кровать, чтобы почитать ей. Губы Лиззи одной стороной дергались вниз, что означало улыбку. Милая Лиззи…

Слезы текли по лицу. Лейн уткнулась в подушку, слишком слабая, чтобы сдержать глухие рыдания, сотрясавшие ее тело. Она плакала горько и долго, отчего усилилась безумная боль в голове. Но ничто не могло остановить ее слез, ни нежное поглаживание, ни чуткие прикосновения рук, убирающих влажные пряди волос, пытающихся снять неведомую боль.

Кто-то взял ее крепко за плечо и прошептал на ухо:

— Довольно, успокойся, Лейн. Береги силы.

Она захотела повернуться. Помог Фергюс, который принял на себя тяжесть ее безвольного тела и прижал к себе. Поникшая голова легла ему на плечо, руки упали на грудь. От его нежности и теплоты неудержимый поток слез заливал ее лицо, намочив и его майку. Платок не мог впитать всю эту влагу. Она чувствовала, как он гладит, успокаивая, ее руки, а один раз поцеловал в макушку.

Наконец слезы иссякли, а ей все не хотелось расставаться с ощущением покоя в его руках, так что пришлось Фергюсу самому укладывать Лейн, поправив поудобнее подушки. Она опустила глаза, стыдясь встретиться с ним взглядом, но он взял ее ладонь и тихонько сжал.

— Ты заразилась этим ужасным вирусом. Патрик оставил тебе таблетки, и я хочу, чтобы ты их выпила.

Не поднимая глаз Лейн покачала пульсирующей от боли головой.

— Я не смогу уйти, пока ты не выпьешь таблетки.

Лейн с трудом подняла на него глаза и тут же пожалела об этом. При мысли, что он все равно когда-нибудь оставит ее, по щеке скатилась одинокая слезинка. Фергюс укоризненно покачал головой, присел у постели на корточки и стал пристально, словно загадочный предмет, изучать черты ее печального лица.

— Ну что мне с тобой делать?

Словно чертики, запрыгали в его глазах смешинки, и Лейн против воли слабо улыбнулась. Он ответил ей сочувственной улыбкой. Несмотря на головную боль, тошноту и слабость, она почувствовала к нему безумное желание, в котором меньше всего было физического влечения. Он нужен был ей весь, целиком, за всю свою жизнь Лейн никого так не желала. Ей хотелось сказать ему: «Я люблю тебя больше всех на свете», — но она промолчала, не из страха, что он не поверит, а потому что отнесет ее признание на счет болезни.

Он заметил, как смягчились черты ее лица, и решил воспользоваться моментом.

— Выпей таблетки.

Лейн тяжко вздохнула и кивнула в знак согласия.

— Уговорил.

После того как она безо всяких осложнений приняла оставленные Патриком капсулы, довольный Фергюс пошел к двери. Лейн многое хотела сказать ему, но ограничилась словами благодарности.

— Патрик зайдет часа через два. Постарайся заснуть, — сказал он, поворачивая ручку двери.

Лейн молча кивнула. Фергюс открыл дверь и прислонился к ней.

— Я повесил твою ночную рубашку в ванной комнате. Надеюсь, обойдешься без нее.

Лейн посмотрела на себя. Каким-то образом она оказалась в халате. Лейн вопросительно взглянула на Фергюса. Тот подмигнул и закрыл дверь. Неужели он раздевал ее? Даже мысль об этом была невыносима. Ни о какой любви «больше всех на свете» и речи быть не могло. Он воспользовался ее бессознательным состоянием, чтобы так оскорбить! Он видел ее голую и жалкую. Значит, в его представлении она навсегда останется такой. Лейн изо всех сил сопротивлялась сну, сторожа взглядом дверь, но действие таблеток увлекло ее в зыбкую дремоту.


С чувством облегчения она встретила Макса, который пробыл у нее недолго из боязни стать следующей жертвой вируса. Он был полон сочувствия, передал от всех пожелания скорейшего выздоровления и вручил ей подарок от Тима — рисунок, на котором Лейн летела в окружении брызг в воду бассейна. Она помахала рисунком и сказала Максу:

— Передай, что, несмотря на болезнь, с памятью у меня все в порядке. Я злопамятная! А как Инга сегодня?

Макс махнул рукой.

— Лучше не спрашивай! После ущерба, нанесенного ее гордости, и с похмелья она проспала. Когда наконец вышла наружу, Аксель навешал ей таких пентюлей, что она снова разбушевалась и ушла, оставив Джерри решать дилемму, кого из двоих ему следует умиротворять, чтобы не нанести уже ущерба собственному честолюбию. Боюсь, секс отступил на второе место перед соображениями карьеры.

— У Инги сейчас, наверное, такое чувство, что весь мир ополчился против нее.

— Не думаю, чтобы Инга страдала от излишней чувствительности, Лейн. Главное, что она не простудилась. — Губы его искривились в жестокой гримасе. — Господи, этот мужик мазохист, что ли?

Лейн невольно улыбнулась.

— Ему нравится владеть собой, но, по-моему, в душе он человек мягкий.

Макс направился к двери.

— Не надо разрушать моих иллюзий. Я предпочитаю шоколад с орехами. Теперь отдыхай и ни о чем не беспокойся.

У Лейн и сил не было, чтобы о чем-то беспокоиться. Около пяти вернулся Патрик, который принес суп и рогалики. Лейн постаралась изобразить благодарность.

— Еще две таблетки на ночь, — велел он, — затем по две три раза ежедневно, пока не выпьете весь пузырек. Давайте еще раз измерим температуру.

— Вы хотите сказать, что уже измеряли?

Он кивнул, вставляя ей термометр под язык.

— Вы не заметили, потому что бредили. Мы сняли с вас мокрую рубашку и поставили термометр под мышку.

Лейн страдальчески замычала.

Патрик понял ее.

— О да, Фергюс помог мне. Вы немного метались. Он заменил рубашку тем, что на вас надето.

Лейн снова замычала и возбужденно покачала головой. Патрик поправил термометр и улыбнулся, глядя на ее огорченное лицо.

— Ну-ну, не надо на меня сердиться! Он сказал, что видел все это и раньше, между прочим.

Лейн пришлось сдержать свое возмущение, пока Патрик не вынул термометр, после чего ей хватило сил хлопнуть по постели и произнести:

— Мерзавец!

— Понимаю, — посочувствовал Патрик, — в наши дни рыцарство большая редкость. Все же отдайте ему должное, он столько времени провел с вами сегодня днем, что опоздал на съемку. Аксель сказал, что больше никогда не будет связываться со звездами экрана.

— О, нет! Господи!

— Фергюс переживет это. Все, между прочим, из-за жары. Теперь послушайте меня, девочка. Хотя глазки ваши смотрят веселее, вам еще долго из этого вылезать. Пейте побольше воды из этих бутылок и постарайтесь поесть. Понятно? Думаю, у нас еще обнаружатся больные, так что кормить вас с ложки я не буду.

Лейн поблагодарила его за проявленную заботу.

Когда врач ушел, она попыталась думать о еде, но, потерпев фиаско, ограничилась стаканом воды. Головная боль ослабла, но по-прежнему болели суставы. Горячий ветер, залетавший с балкона, не приносил облегчения. Через некоторое время Лейн заснула относительно спокойным сном. Один раз ее разбудил смех за дверью, но она заснула снова, с готовностью подчиняясь требованию своего организма.


Когда она окончательно проснулась, в комнате было темно, только на балконе что-то светилось. Лейн громко зевнула, потянулась и начала шарить в поисках столика возле кровати. Но тут источник света на балконе стал передвигаться, и, к своему удивлению, она разглядела длинные мужские ноги, направляющиеся в комнату. Фергюс закрыл за собой балконную дверь и, убедившись, что она проснулась, подошел к постели.

— Свет не беспокоит?

Спросонья Лейн буркнула «нет», но, когда луч фонаря упал ей на лицо, закрылась ладонью.

— Что ты здесь делаешь? Который час?

Он выключил фонарик.

— Без четверти двенадцать. Ханна спит без задних ног, и я решил составить тебе компанию и пройтись по завтрашним эпизодам.

Глаза Лейн начали привыкать к темноте.

— Я не слышала, как ты вошел.

Фергюс примостился на краешке постели.

— Боюсь, я не постучал. Ты так хорошо спала все это время. Как себя чувствуешь?

— Как ни странно, чуточку больше стала походить на человека.

— Тогда тебе пора поесть.

Она нахмурилась.

— Тебя Патрик прислал?

— Нет.

Лейн по-прежнему пребывала в замешательстве.

— Тогда возвращайся к Ханне. Со мной все в порядке, правда.

— Сначала мы что-нибудь съедим. — В голосе его слышалась серьезная озабоченность.

Напряжение оставило Лейн.

— «Мы» — в смысле нашего королевского величества?

Он улыбнулся.

— Кому-то надо набираться сил.

Он взял термос и налил в чашку немного бульона. Первой ее реакцией на еду было отвращение.

— Хоть чуть-чуть, — просил он.

Лейн сморщила нос, но чашку осторожно взяла.

— Давай, давай.

Глубоко вздохнув, Лейн пригубила и даже сделала глоток. Оказалось, ничего отвратительного в бульоне не было, и она благополучно выпила его. Фергюс уже держал наготове хлеб и налил еще бульону.

— Не лезет, — пожаловалась она.

— Рот маленький?

Он начал отламывать маленькие кусочки и класть ей в рот. Она бросала на него обиженные взгляды, какими обычно пользовалась Ханна, чтобы укорить отца. Впрочем, на него эти взгляды не действовали. Лейн с трудом проглатывала маленькие кусочки, и он тут же подносил чашку с бульоном. Вот так вышло, что вместо Патрика с ложечки ее кормит Фергюс. Умяв половину рогалика, Лейн заметила:

— Видишь ли, я уже достаточно большая девочка.

— Разумеется, — согласился Фергюс дружелюбно, продолжая следить, чтобы она ела.

— Я все съела, теперь ты доволен?

— Почти. Остались две таблетки, которые не выпила раньше.

Проглотив таблетки, Лейн спросила:

— Почему ты делаешь это?

Он пожал плечами, забрал у нее стакан и только тогда ответил:

— Ну, я как бы в долгу у тебя.

— Что это ты мне задолжал?

— Сегодня ко мне подошел Макс и сказал, что он гей, и, хотя были времена, когда он был подвержен искушениям, вы с ним «просто добрые друзья». Словом, прошлой ночью меня слегка занесло.

— Это я должна извиняться, Фергюс. — Лейн отважилась дружески хлопнуть его по колену. — Мало всего, так еще из-за меня у тебя неприятности с Акселем.

Он накрыл ее ладонь своею.

— Весь день сегодня мне жужжали в уши по поводу тебя. Ну а Акселю я ответил, что он не имеет права выгнать меня из фильма и кем-то заменить, потому что, во-первых, есть надежный договор, а во-вторых, мне известно из авторитетного источника, от самого автора, что роль писалась специально для меня. — Смущенная Лейн пыталась убрать руку, но Фергюс не выпустил ее. — Акселю пришлось согласиться, что только Фергюсу Ханну или его двойнику под силу создать образ прожигателя жизни, пьяницы и сексуального маньяка вроде Леннокса.

Лейн закрыла лицо ладонью и сползла на подушку.

— Хочешь, чтобы я опять заболела? Вот что ты делаешь!

Фергюс наклонился к ней и отнял ладонь от лица.

— А в действительности я хотел бы узнать об этом побольше.

Лейн отвернулась, чтобы не видеть его.

— Ты сам это говорил о себе, а не я, и сделал собственные выводы.

Зависла пауза, и сердце Лейн заныло, когда она услышала:

— Значит, я попал в точку, так получается?

Она нервно тыкала пальцами в угол подушки.