— А вы, кажется, знаете, — сказал настоятель, возвращая бумажник Жоржу, — все произведения этого автора по порядку?

— Я прочитал только его Le Livre De Mon Ami [Анатоль Франс — Книга моего друга, 1885]; я вырезал эту картину оттуда.

— Больше не читайте его, никогда! [В 1922 году его сочинения были включены в католический «Индекс запрещённых книг»] И, если подумать, вам лучше отдать эту фотографию мне. Кроме того, эта статуя; вряд ли она должна находиться в бумажнике у ребенка Марии.

Жорж достал их из своего бумажника и передал настоятелю. Настоятель держал их одной рукой и рассматривал, словно играл в карты. Но, как бы желая продемонстрировать своё уважение к древности и Ватикану, он щедрым жестом руки вернул картинку статуи Жоржу. Затем резким движением разорвал Анатоля Франса на четыре части и бросил их в мусорную корзинку. Один обрывок вывалился на ковер; он демонстрировал всего только бороду прославленного академика, голову которого глава Академии Святого Клода только что подверг скорой экзекуции. Затем настоятель произнёс:

— Хорошо! Я вижу, что вы сказали мне правду, и отказываюсь от осуждения, но я надеюсь, что вы усвоили урок. Выбирайте друзей только среди ваших одноклассников. Это лучший способ избежать осложнений, которые, хотя и могут быть если не особенно серьезными, то, по крайней мере, позорными. Вам будет очень стыдно, если я расскажу вам, какими помыслами руководствовался этот дерзкий мальчишка, когда писал вам. Мальчишеские фантазии склонны выходить из–под контроля их владельцев. Следовательно, важно их успокаивать. У вас уже есть друг — Люсьен Ровьер: держитесь его, он надёжен и является образцом здравого смысла.

— Скажу, что могу поздравить вас со щепетильностью, приведшей вас ко мне. Тем не менее, вы пришли без разрешения, а дисциплина должна блюстись; мне придется наказать вас — вам запрещено покидать колледж до следующего воскресения.

Снова оказавшись в коридоре, Жорж почувствовал весёлость и беззаботность. На ум пришли строки из недавнего сонета настоятеля:

J'aime les larges soirs, soirs immensement doux

Мне нравится этот долгий вечер, эта сладкая ночь

Он рассмеялся. Он повторил вслух строку баснописца, которую настоятель процитировал путем поэтической отсылки:

Jours devenus moments, moments files de soie!

Дни стали мгновениями, мгновения, как шелков вереница

[Жан де ла Фонтен — Сон Во (Le Songe de Vaux), 1658]

Проходя, Жорж использовал свой фонарик, бросая озорные тени на портреты мальчиков. Даже если Александр опять будет наказан следующим утром, а сам он должен покорно принимать взыскание до воскресенья, то они, тем не менее, выпутались из затруднительного положения. Александр, несмотря на упрямство, которое в его случае нанесло больше урона, снова не под подозрением. Его поступки отнесут к надменности его характера, а не к весомости его тайны. Правда, им ещё предстоит разработать безопасные способы возобновления их свиданий, но после только что завоёванной победы они, конечно же, свободно могут надеяться на лучшее. Картинка Амура [здесь игра слов, Амур и любовь во французском языке одно слово], Любви, была чудом спасена — это был знак сохранности их дружбы.

Жорж тихо пробрался в спальню. Он не захотел будить Люсьена, который, как апостол на Масличной горе, заснул. Дорогой Люсьен! Он как бы хотел показать Жоржу, что будет, заснувший или нет, ждать его возвращения, ибо спал он в той же позе, какую принял за их разговором. Несомненно, что и Александр сейчас тоже спал. Не зная, сколько событий, касавшихся его, произошло. Спал ли он на боку, и во снах оставаясь в безвыходном положении? Или, как Жорж, на спине, чтобы в них вселилась надежда?

На следующий день Жорж благословил ту верхнюю часовню в галерее, которая издавна была предметом его проклятий: Александр находился там, прислуживая на мессе отцу Лозону. Отец, конечно же, создаст условия, чтобы защитить Александра от дальнейших унижений, ибо это было необходимо потому, что покаяние еще не отменили.

Небеса благоприятствовали, и священник не задержал мальчика после службы, чтобы допросить его! Если отец Лозон уже был осведомлён о заявлении Жоржа, и поговорит об этом с Александром, то Александр может всё разоблачить. Важно, чтобы он как можно скорее оказался в курсе официальной версии. Жорж планировал написать записку во время занятий после мессы, а Люсьен до завтрака оставил бы её в ящике Александра в трапезной.

Жорж начал писать записку, когда ему сообщили, что отец Лозон зовёт его к себе. Будучи раздосадованным, что не успевает закончить записку, он в спешке вышел из комнаты, чтобы как можно скорее вернуться.

У двери Отца он услышал, как тот с кем–то разговаривает. Кто может быть там с ним?

Это был Александр. Вероятно, он только что пришёл, ибо стоял; вероятно, он еще ничего не знал, потому что выказал изумление, когда в комнату вошел Жорж.

Отец заставил их сесть лицом друг к другу, по краям стола. Лицо Александра ничего не выражало, но, казалось, слегка расслабилось в желании подмигнуть, внушаемое ему Жоржем. Если бы только он вспомнил совет Жоржа — не противоречить ничему из того, что скажет Жорж, и понял, что тут появился новый шанс выкрутиться!

— Я послал за вами сегодня утром, — заявил отец Лозон, — для того, чтобы сказать вам кое–что об отношениях, которые возникли между вами и без моего ведома.

Он сделал паузу, созерцая «Поклонение Агнцу», и обратился к Жоржу.

— Монсеньер настоятель рассказал мне перед медитацией об исповеди, которую вы проделали прошлой ночью. Я удивлен, что со случившимся, вы, в первую очередь, не обратились ко мне.

— Отец, я подумал, — сказал Жорж, — что это было больше вопросом дисциплины, чем совести; и поскольку оно касается двух мальчиков, не принадлежащих к одной школе, я решил не поднимать это дело раньше монсеньора префекта.

— Для вас, пожалуй, это было не больше, чем вопрос дисциплины; но это, к сожалению, это становится вопросом совести нашего юного друга.

Отец Лозон посмотрел на Александра, который оставался безразличным, по крайней мере, внешне.

— Вы, продолжал он, — только пошутили, но он воспринял вас всерьез. Вы использовали выражение «ласковый голос»; он послал вам поцелуи, вы понимаете меня, поцелуи!

Отец сопроводил эти слова коротким суховатым смешком, напомнившим Жоржу смех Блажана, которым тот сопроводил свои замечания насчёт поведения Андре. Александр, с выражением возмущения, покраснел до корней волос. Жорж немедленно высказался ироничным тоном:

— Поцелуи? В самом деле? Почему бы не шоколадные медальки?

От этого Александр рассмеялся, но смех его весьма отличался от смеха священника; это был триумфальный смех, в которые Жорж ощутил тайное tu quoque [И ты тоже!]; его воскрешение из вчерашнего свидания между ними стало как бы еще одним их поцелуем.

— Ну, очевидно, лед тронулся, — заметил отец Лозон, улыбаясь. — Шуточное замечание добилось большего, чем все мои выступления. И это подтверждает мое убеждение, что на самом–то деле между вами двумя ничего не было, кроме несерьезности.

— Смех ребенка — это язык его души. Испорченные создания никогда не смеются. Вы показали, слава Богу, что вы всё ещё дети. В то же время вы поймёте — это знание будет не слишком дорого куплено — огромнейшие недостатки и непристойности подобных неправильных отношений. Все, что делается скрытно, почти всегда приносит проблемы.

— По сути, на самом деле я никогда не был особо обеспокоен этим юным негодяем — я слишком хорошо его знаю. Но его маленькая голова произвела из кротовой норы гору, истинная история из басни. Если бы он с самого начала назвал имя своего корреспондента, все сразу бы пошло мирным путем. С другой стороны, мне не хочется думать, каков мог быть исход, если бы его корреспондент не вмешался.

— Однако, все, что остается господину Александру, так это принести свои очень скромные извинения монсеньору настоятелю.

Александр снова вспыхнул; было ясно — он думал, что от него требуют слишком многого. Но Жорж кивнул ему, чтобы он согласился.

И Александр, должно быть, понял тогда, что может извиниться, сохранив своё моральное превосходство; уступить, оставаясь непобежденным.

— Как пожелаете, — произнес он.

Отец выказал удовлетворение.

— Итак, Ангел Колледжа вновь обретает свою ангельскую роль. Я использую этот термин, сын мой, чтобы не вызвать у вас тщеславия, но стимулируя ваш пыл; вы знаете, что святого Жана—Франсуа Реги [Jean—François Régis, 1597–1640, канонизирован в 1737, французский миссионер–иезуит. Рассматривался как образец всяческой добродетели, и назывался Ангел колледжа] стали так называть, когда он был ещё школьником?

Отец Лозон встал, наклонился и поцеловал обоих мальчиков в макушки. Он произнёс:

— Своё первое послание к Фессалоникийцам Апостол Павел заключил словами: «Приветствуйте всех братиев святым поцелуем». Есть поцелуи, а есть Поцелуи; поцелуи вы найдете в романах — и оставим их там; а святые поцелуи — их ребенок дарует своим родителям, это поцелуи мира, это поцелуи прощения.

— Апостол в этом же Послании также дал один совет — «Молитесь непрестанно». Преподобный отец–проповедник призывал вас к этому в своей первой проповеди в октябре прошлого года, и монсеньор настоятель повторил это увещевание в своем новогоднем обращении. Это, конечно же, та молитва, которая отвратила вас обоих от опасностей, коим вы были невольно подвергнуты. Я в курсе, что вы оба верны практике ежедневного причащения, которая является самой красивой из всех молитв.

— Я пропустил только один раз в этом семестре, — заявил Жорж.

— Это, — сказал Александр, — вероятно, был день, когда вы остались в кровати, потому что были больны.

Александр, казалось, обрадовался, что удалось намекнуть, как и Жорж своим замечанием насчёт шоколадных медалек, напомнив об их дружбе под носом у отца Лозона; он также напомнил о времени их ссоры, благодаря которой их дружба стала ещё крепче. Но его выходка оказалась неосмотрительной: она свидетельствовала о заинтересованности, слишком уж нежной.

— Я вижу, — сказал священник, — что настало время снизить ваши чувства на какой–то порядок. Симпатия между вами в ближайшее время может нарушить даже ваши религиозные упражнения. С сегодняшнего дня вы должны положить конец этим преждевременным отношениям. В следующем году вы будете вместе, в одной и той же школе. Я надеюсь, что тогда, без слов о всякой романтической ерунде, для вас станет возможно возобновить вашу дружбу на должном основании.

В церкви Александр больше не находился напротив Жоржа. Он был удален из переднего ряда и Жорж, в конце концов, определил место, где тот стоял спиной к нему. Отныне, трапезная была единственным местом, в которой для них оставалась возможность обмениваться взглядами.

В течение некоторого времени Жорж воздерживался от каких–либо действий. Он избегал покидать студию во время занятий, чтобы не возбуждать подозрений. Эта необходимость притворяться должна была с покорностью вернуть его в рамки правил и приличий, прежде чем он попытаться уклониться от них еще раз. Оставалось всего двенадцать дней семестра до Пасхальных каникул. В следующем семестре весь инцидент, который в любом случае оставался неизвестен другим мальчикам, был бы предан забвению руководством колледжа. Это не слишком большая жертва — до той поры оставаться бездеятельными.

Кроме того, в глубине души Жорж лелеял одну мысль, которой он иногда улыбался, а в других случаях был серьезен, так как она служила ему утешением. Он жаждал чуда. Разве не всё между Александром и им самим оказалось магическим, в том числе и способ, благодаря которому они выпутались из всех трудностей?

Но миновала неделя, прежде чем он нашёл такое состояние дел невыносимым. Так как чуда не случилось, то он, как Магомет к горе, пойдёт к нему. Теперь ему показалось абсурдным устанавливать какие–то границы своим поступкам на основе простых предположений, и он решил обнаружить, путем проб, когда дисциплина, касающаяся его свободы, будет готова её ограничить. Итак, однажды утром он попросил разрешения отлучиться; что и было ему разрешено с обычной доброжелательностью, и он снова испробовал удовольствие оказаться свободным.

Он направился в оранжерею, по–прежнему наполненную запахом апельсинов, и ароматом цветов, которыми пах Александр. Он присел на ярус лесов, где они сидели вместе бок о бок. Картины, вызванные его окружением, заставили его ощутить нынешние ограничения ещё более остро. Он решил начать новую кампанию, возобновив свои старые методы действий.

Его первым шагом стала серия визитов к отцу Лозону в надежде повстречать Александра. Его предлогами, на сей раз, были не сознательные угрызения совести; он делал вид, что ищет совета для чтения на каникулах. Жорж начал дискуссию, отталкиваясь от некоторых запретов, найденных им в Руководстве по Каталогу. За неимением возможности увидеться с Александром, он был рад хотя бы поговорить о нем, всего только раз. Он перевёл разговор на Жана—Франсуа Реги, попросив библиографию Ангела Колледжа. Но Отец не позволил разговору уйти в сторону, и продолжил повествование о Святом Томасе, которого, по совсем другой причине, стали называть Ангелом Школы.