— Преподавательская закалка, наверное. И богатый опыт общения с задирами. Новобрачные уехали без происшествий?

— Да. Они не знают о случившемся. Конечно, в конце концов узнают, но главное, что сегодня они счастливы. И во многом благодаря тебе.

— Ну, интересное приключение. И стоило мне лишь разбитой челюсти и пары туфель.

— И ты еще здесь.

— Я ждал тебя.

Мак пристально посмотрела на него и уступила своим чувствам.

— Думаю, Картер, тебе лучше пойти со мной.

Он улыбнулся.

— Я тоже так думаю.


Невозможно жить, не совершая ошибок, размышляла Мак, отпирая дверь студии. Если это ошибка, она ее исправит. Позже. Когда сможет соображать яснее. Но не сейчас… далеко за полночь… когда рядом Картер в костюме-тройке и размокших штиблетах.

— Я не так аккуратна, как ты.

— Аккуратность — слишком старомодное слово, тебе не кажется? — Он весело улыбнулся ей. — Навевает мысли о двоюродной бабушке Маргарет и ее стеганых чехольчиках для чайника.

— У меня нет двоюродной бабушки Маргарет.

— Если бы была, то точно, аккуратная и с чехольчиками. Я предпочитаю слово организованность.

Мак швырнула пальто на подлокотник дивана. В отличие от Картера она не располагала шкафом для верхней одежды.

— Тогда я организованная в том, что касается моей работы и бизнеса.

— Я это видел сегодня. Ты заранее точно знала, что делать и где находиться. — Он положил свое пальто на тот же подлокотник поверх ее пальто. — Творческая одаренность, обвенчанная с организованностью.

— И обеих я использую исключительно для работы. А в остальном я грязнуля.

— В душе все грязнули, Макензи. Просто кое-кто перед приходом гостей запихивает барахло в шкаф или комод, но от этого ничего не меняется.

— И у кое-кого шкафов и комодов больше, чем у других, но поскольку день был длинный, давай оставим философские рассуждения. Я просто пытаюсь предупредить, что моя спальня на данный момент — не образец чистоты.

— Ты выпрашиваешь хорошую отметку?

— Рассчитываю на твое великодушие. Пошли наверх, доктор Магуайр.

— Это был дом у бассейна.

— Брауны часто устраивали приемы, поэтому им понадобился еще один гостевой дом. Начиная бизнес, мы, в свою очередь, превратили дом в студию, но второй этаж — мое личное пространство.

Ее личное пространство, не разделенное перегородками, занимало весь второй этаж и чисто символически делилось на спальню и гостиную, где она могла валяться на диване, читать, дремать, смотреть телевизор.

Картеру показалось, что он вошел в волшебную шкатулку. На фоне золотистых стен сверкали и переливались синие, зеленые, красные пятна. На подлокотниках кресел небрежно брошенная одежда: яркие свитера, более приглушенных тонов блузки. На кровати — подушки, словно валуны, омываемые разноцветными шелковыми потоками покрывал.

Над разрисованным комодом, служившим и туалетным столиком, зеркало в вычурной раме. А на комоде журналы, флакончики и баночки, сережки и кольца. На стенах фотографии — произведения искусства и портреты близких ей людей, официальные и непринужденные, серьезные и шутливые. Ее мир, в котором она никогда не будет одинока.

— Здесь все так похоже на тебя.

— Раза два в месяц я честно пытаюсь навести порядок.

— Нет, я имею в виду твое отражение. Внизу профессиональное, а здесь личное.

— Что возвращает нас к Макензи-грязнуле. — Мак открыла ящик, затолкала в него попавшийся под руку свитер. — С кучей ящиков.

— Здесь столько цвета и энергии. — Точно, как он представлял ее. Цвет и энергия. — Как ты спишь?

— Без света.

Мак подошла к нему, коснулась пальцем его разбитой челюсти.

— Еще больно?

— Вообще-то… да. — И сейчас, оказавшись наедине с ней в ее комнате-шкатулке, он сделал то, о чем мечтал весь день. Он ее поцеловал. И прошептал, когда ее губы наградили его долгожданным теплом. — Ну, вот. Наконец.

Мак прижалась к нему, вздохнула, опустив голову на его плечо. Да, все раздумья потом. Позже. Когда он не будет ее обнимать, когда ее мозги не будут плавиться от усталости и желания.

— Давай уложим тебя в постель. — Картер поцеловал ее в макушку. — Где твоя пижама?

Мак передаривала вопрос не меньше минуты, потом слегка отстранилась и уставилась на него.

— Моя пижама?

— Ты так устала. — Он провел пальцем по ее щеке. — Такая бледная.

— Какой кошмар, и это при моем обычном румянце. Картер, я уже ничего не понимаю. Я думала, ты остаешься.

— Остаюсь. Ты весь день была на ногах да еще участвовала в боевых действиях. Ты устала.

Он расстегнул ее жакет, и она вспомнила, как однажды он застегнул ее пальто.

— В чем ты спишь? Или ни в чем… То есть ты спишь в чем-нибудь?

— Я… — Она потрясла головой, но ни одна из разбежавшихся мыслей не вернулась на место. — Ты не хочешь лечь со мной в постель?

— Хочу. Я останусь с тобой, тебе необходим сон.

— Но…

Картер поцеловал ее. Нежно. Неспешно.

— Я могу подождать. Итак, пижама? Надеюсь, ты ответишь утвердительно, иначе один из нас точно не выспится.

— Ты необыкновенный человек, Картер, и все время сбиваешь меня с толку. — Мак открыла ящик комода, вытащила длинные фланелевые штаны и вылинявшую футболку. — Это я называю пижамой.

— Хорошо.

— А твоего размера у меня ничего нет.

— Вообще-то я не… Ах да.

Он передумает, когда они лягут в постель, решила Мак, раздеваясь, но он заработал очки за добрые намерения. Да, она устала и туго соображает, и ноги болят, но это вовсе не означает, что у нее не осталось сил на секс.

Особенно на очень хороший секс.

Когда Картер скользнул в постель и вытянулся рядом с ней, она прижалась к нему, провела ладонью по его груди, потянулась губами к его губам. Она его заведет, она его соблазнит, и тогда…

— Я рассказывал тебе, что запланировал лекцию по методологическому и теоретическому анализу романа с особым акцентом на доме — как в буквальном, так и в метафорическом смысле — в качестве мотивации?

— А… угу.

Картер улыбался в темноте, ласково, ритмично поглаживая ее спину.

— Для старшеклассников продвинутого уровня. — Тихим, монотонным голосом, навевающим смертельную скуку, он начал объяснять свою теорию. И объяснял так занудно, как только мог, прикидывая, что усыпит ее минут за пять, не больше.

Мак вырубилась через две.

Довольный, Картер уткнулся щекой в ее макушку, закрыл глаза и вскоре тоже заснул.

Ее разбудили солнечные лучи, бьющие в глаза. Ее разбудило тепло.

В какой-то момент среди ночи Картер повернулся и прижал ее спиной к своей груди. Как уютно, думала она, чувствуя себя отдохнувшей, расслабленной.

Он хотел, чтобы она заснула, и она заснула. Как мило он добивается своего без излишней напористости.

Исподтишка!

Ну, он не один такой.

Его рука обвивала ее талию. Мак прижала его ладонь к своей груди. Касайся меня. Она вжалась спиной в его грудь, протиснула ногу между его ногами. Чувствуй меня.

И улыбнулась, когда его ладонь сомкнулась на ее груди, а его губы прижались к ее шее. Пробуй меня.

Она ловко перевернулась к нему лицом, глаза в глаза и прошептала:

— Я чувствую себя… полной сил. — Не отрывая взгляда от нежной синевы его глаз, она опустила руку. — Эй, и ты тоже.

— Так часто случается. Некоторые части моего тела просыпаются раньше других.

— Неужели? — Мак толкнула его, перекатила на спину и оседлала. — Думаю, я просто обязана этим воспользоваться.

— Ну, если обязана. — Он лениво погладил ее спину, бедра. — Ты прекрасна даже с утра.

— Я чучело взлохмаченное, но та твоя часть, что просыпается первой, этого не заметила. — Скрестив руки, она ухватилась за подол футболки, стянула ее через голову и отбросила. — А теперь та твоя часть вообще забыла, что у меня есть волосы.

— Они, как огненный закат.

— О, Картер, ты неотразим. — Мак наклонилась, куснула его нижнюю губу. — Но я разберусь с тобой по-своему.

— Хорошо. — Мак откинулась, и Картер сел. — Если не возражаешь… — И он впился губами в ее грудь.

— Нет. Ни капельки не возражаю. Боже, как же это у тебя получается?

— Ради кое-чего стоит постараться.

Нежная, крепкая, теплая, гладкая. Все это он находил в ней и всем наслаждался: ароматом, вкусом, ощущениями… и бешеной гонкой, в которую она втянула его.

Мак изогнулась над ним, извиваясь, освободилась от фланелевой сбруи, толкнула его на спину. Он не мог отвести взгляд от ее длинного белого тела, мерцающего в бледном зимнем свете, струящемся в окна. Он не видел ничего, кроме нее, ее сияющего лица, не чувствовал ничего, кроме ее скользящей шелковистой кожи.

Она двигалась в собственном ритме, в ритме биения своего сердца, медленно проталкивающего загустевшую кровь. И утреннюю тишину нарушал только редкий вздох, только дрожь дыхания, только шепотом произнесенное имя.

Биение ее сердца убыстрялось, наслаждение уже граничило с болью. Она смотрела в его глаза и видела в них себя, но не свое отражение, а то, что она значит для него, и ее боль разрасталась, распухала, сердце уже билось молотом по наковальне, громче, нетерпеливее, быстрее. Волна оргазма накрыла ее, разнеся вдребезги эту боль, это напряжение, это наслаждение.

Когда она обмякла, Картер стянул ее с себя и прижал спиной к своей груди, как сделал это ночью.

Я плыву, думала Мак, я плыву по длинной спокойной реке, в теплой, прозрачной воде. А если утону, не страшно, он будет со мной, он никуда не денется.

Почему бы не наслаждаться этим нежданным чудом, просто наслаждаться, не создавая препятствий, не придумывая проблем, не тревожась о возможных ошибках, о завтрашнем дне? Почему бы не отбросить все эти может быть, все эти если, отравляющие нечто, столь изумительное?

— Я хотела бы остаться здесь с тобой, — тихо сказала она. — Вот так. На весь день.

— Хорошо.

Мак улыбнулась.

— Ты любишь лениться? Серьезно, основательно лениться?

— Быть с тобой — это не лень. Назовем это экспериментом. Как долго мы сможем оставаться в кровати без еды, питья и свежего воздуха? Сколько раз мы сможем заняться любовью в воскресенье?

— Я с удовольствием это выяснила бы, но у меня работа. Сегодня опять прием.

— Во сколько?

— М-м. В три часа, значит, я должна явиться в час. И мне нужно перегнать в компьютер вчерашние снимки.

— Ты хочешь, чтобы я убрался?

— Нет. Я подумывала о душе и кофе для двоих. Я даже не стала бы предлагать мои обычные «Поп-Тартс», а поджарила бы тебе омлет.

— Я люблю «Поп-Тартс».

— Не верю. Ты завтракаешь по-взрослому.

— В основном держусь на «Штруделях для тостера».

Мак приподняла голову.

— Обожаю их. Послушай, если я предложу горячий душ, кофе, «Поп-Тартс» с омлетом, ты останешься на вечерний прием?

— Останусь… если добавишь зубную щетку и бритву. Вряд ли у тебя найдется лишняя пара вечерних туфель.

— У меня полно туфель, но, думаю, ты говоришь о мужских.

— Да, лучше бы мужские. От шпилек у меня сводит пальцы.

— Ты забавный парень. Вообще-то мы могли бы тебя выручить. У Паркер большой запас вечерних туфель. Стандартные черные штиблеты для мужчин, черные шпильки для женщин.

— Это… профессионально.

— Это маниакально. Но несколько раз очень выручало. Какой у тебя размер?

— Четырнадцатый.

— Что? Четырнадцатый?

— Виновен.

— Авианосцы! — Мак откинула одеяло и уставилась на его ступни. — Нет, линкоры!

— Вот почему я так часто спотыкаюсь. Вряд ли маниакальность Паркер простирается до четырнадцатого размера.

— М-да, пожалуй. Но зубной щеткой и бритвой я тебя обеспечу.

— Тогда договорились.

— Думаю, начнем с душа. Горячие, мокрые и скользкие. — Мак лукаво взглянула на Картера и ухмыльнулась. — О, кто-то у нас опять проснулся! — Рассмеявшись, она скатилась с кровати и бросилась в ванную комнату.


Через некоторое время, закутываясь в полотенце, Мак уже точно знала, что Картер так же изобретателен в вертикальном положении, как и в горизонтальном. Наслаждаясь необыкновенным ощущением свободы и невесомости, она отыскала новую зубную щетку и одноразовую бритву, и крохотный тюбик крема для бритья из дорожного набора.

— Держи. — Она повернулась к нему как раз в тот момент, когда он, выбираясь из душевой кабины, ударился локтем. — У меня вопрос. Куда девается твоя неуклюжесть, когда ты занимаешься сексом?

— Наверное, лучше концентрируюсь, — пробормотал он, потирая ушибленный локоть. — И ты отвлекла меня своим полотенцем.