В дом ворвалась взбешенная Линда.

— Как ты посмела? Как ты посмела отправить мою машину в какой-то захудалый гараж? Ты знаешь, что они требуют двести долларов за ее освобождение? Немедленно выпиши мне чек, не то пожалеешь!

Ладно, подумала Мак, этот раунд я не уступлю. На этот раз я во всеоружии.

— Ни за что на свете. Отдай мне мои ключи.

— Я отдам тебе твои ключи, когда ты отдашь мне мои двести долларов.

Мак шагнула к матери, выхватила у нее сумочку и вывернула содержимое на пол. Поскольку Линда окаменела от шока, Мак успела переворошить кучку и выхватить свои ключи.

— Как…

— Я посмела? — холодно закончила вопрос Мак. — Посмела, потому что ты одолжила мою машину только на воскресенье, потому что ты ее не вернула, потому что ты не отвечала на мои звонки целых пять дней. Я посмела, потому что больше не допущу никаких манипуляций и оскорблений. И поверь, если я сказала, что сыта по горло, то так оно и есть. Теперь все будет иначе.

— Был снегопад. Неужели ты хотела, чтобы я ехала из Нью-Йорка в снегопад, рискуя жизнью! Я могла попасть в аварию. Я могла…

— Позвонить. Но твои оправдания неуместны, поскольку не было никакого снегопада — просто выпало немного снега. Слегка припорошило. В воскресенье!

— Ари и слышать не хотел о моем отъезде. Он попросил меня остаться, и я осталась. Мы ездили по магазинам, потом были в театре. Неужели я не имею права на личную жизнь?

— Ради бога. Только не за мой счет.

— О, Макензи, не капризничай. Я оставила тебе свою машину.

— Бесполезную, потому что ты не оставила чертовы ключи.

— Ах, моя оплошность. Ты выставила меня из дома так быстро. Неудивительно, что я забыла. Не ругай меня. — Из голубых глаз брызнули прелестные слезинки. Линда умела плакать очень красиво. — Как ты можешь так со мной обращаться? Как ты можешь завидовать моему счастью?

Я не поддамся, сказала себе Мак, хотя желудок неприятно сжался. Ни в коем случае.

— Знаешь, я часто задавала себе тот же вопрос, только меняла нас местами. И никогда не находила ответ.

— Прости. Прости меня. Я влюблена. Ты понятия не имеешь о любви. Когда любишь, в мире не остается никого, кроме вас двоих. А это просто машина, Макензи.

— Моя машина.

— А что ты сделала с моей! — Слезы, которыми Линда пыталась разжалобить дочь, еще не высохли, а ярость уже пылала с новой силой. — Ты позволила утащить ее в… в жуткий сарай! И тот ужасный человек взял ее в заложники.

— Так заплати выкуп, — предложила Мак.

— Я не понимаю, как ты можешь причинять мне такую боль. Нет, понимаю. Это потому, что ты никогда не давала волю своим чувствам. Ты фотографируешь чувства, но ты бесчувственная. И теперь ты наказываешь меня за то, что у меня чувства есть.

— Хорошо. — Мак наклонилась, собрала и затолкала в сумочку все, что вытряхнула на пол. — У меня нет чувств. Я ужасная дочь. И, как ужасная дочь, я хочу, чтобы ты ушла. Уходи.

— Мне нужны деньги, чтобы выкупить машину.

— От меня ты их не получишь.

— Но… ты должна…

— Нет. — Мак сунула сумочку в руку Линды. — В том-то и дело, мама, что я не должна. И не дам. Твоя проблема, ты ее и решай.

Губы Линды задрожали. И подбородок задрожал. Не притворство, подумала Мак. Вернее, не только притворство. Линда действительно верит в свои чувства и искренне считает себя жертвой.

— Как я доберусь до дома?

Мак взяла телефонную трубку.

— Я вызову тебе такси.

— Ты мне не дочь.

— Самое печальное для нас обеих как раз в том, что я твоя дочь.

— Я подожду в снегу. На морозе. Я больше ни на минуту не останусь с тобой в одной комнате.

— Такси подъедет к главному дому. — Мак отвернулась, закрыла глаза, услышала, как захлопнулась входная дверь, и ответила в трубку: — Да, пришлите такси в поместье Браунов. Как можно быстрее.

Из последних сил Мак подошла к двери и заперла ее. В план релаксации придется включить аспирин. Хорошо бы сразу всю бутылочку. Может, просто принять аспирин и лечь в кровать, и постараться уснуть, чтобы залечить сном эту страшную горечь и душевную боль.

Мак запила таблетки целым стаканом очень холодной воды, надеясь смягчить резь в горле. На этом ее силы окончательно иссякли, и она сползла на кухонный пол.

И сидела с дрожащими коленями, с пульсирующими висками, борясь с отчаянным желанием разреветься.

Когда зазвонил телефон, она нащупала на столе трубку, посмотрела, кто звонит.

— Паркер, со мной все в порядке.

— Я рядом.

— Я знаю. Спасибо. Но я в порядке. Я вызвала ей такси. Оно приедет через пару минут. Не впускай ее.

— Хорошо. Я рядом. В любой момент.

— Паркер? Она никогда не изменится, поэтому измениться должна я. Только я не знала, что это так больно. Я думала, что мне сразу станет легче, спокойнее, может, даже стану наслаждаться победой, но ничего подобного. Мне так плохо.

— Ты была бы не ты, если бы чувствовала себя иначе. Если мое мнение тебе поможет, ты поступила правильно. Ты сделала то, что правильно для тебя, а за Линду не волнуйся. С нее как с гуся вода. Ты же знаешь.

Измученная, еле сдерживая слезы, Мак прижалась лицом к коленям.

— Я хочу разозлиться. Злиться гораздо легче, но почему у меня разрывается сердце?

— Она твоя мать, и это не изменить. Когда ты уступаешь ей, то все равно несчастна.

— Сейчас хуже, но ты права.

— Такси здесь. Она уезжает.

— Хорошо. — Мак снова закрыла глаза. — Не волнуйся за меня. Поговорим завтра.

— Позвони, если понадоблюсь раньше.

— Позвоню. Спасибо.


Мак не смогла вновь настроиться на душистую пену, свечи и вино, но горячую ванну все же приняла, а потом надела самую старую, самую мягкую фланелевую пижаму. Спать уже не хотелось, и Мак решила заняться чем-нибудь тяжелым и нудным, например, привести в порядок спальню, разобрать шкаф и — для полного счастья — выскрести ванную комнату.

Давно пора заняться домашними делами. Наведение порядка займет ее на много часов, возможно, дней, а самый главный плюс — символический акт очищения поможет устоять перед Линдой.

Долой старое, да здравствует новое, и в конце концов в шкафу воцарится порядок, новый жизненный порядок.

Мак распахнула огромный стенной шкаф, надула щеки, медленно выдохнула. Пожалуй, единственный возможный подход, как в телешоу — все вытащить, рассортировать и выбросить.

Или все сжечь и начать с чистого листа. Сжигание мостов — очень своевременный жест. Мак схватила и швырнула на кровать первую охапку одежды. К третьей охапке она уже спрашивала себя: зачем ей столько одежды? Не болезнь ли это? Какой нормальной женщине нужно пятнадцать белых блузок?

Пятьдесят процентов, решила Мак. Вот моя цель. Выброшу пятьдесят процентов шмоток и куплю такие миленькие подбитые вешалки, распределю всю одежду по цветам. И еще куплю прозрачные коробки для обуви, которые можно складывать штабелями. Как у Паркер.

Когда шкаф опустел, Мак словно очнулась и диковатым взглядом обвела груды одежды на кровати и на диване. Может, сначала следовало купить вешалки и коробки? И специальные системы для хранения одежды? А пока получился еще более страшный беспорядок и негде спать.

— Почему, ну, почему я нормально работаю, но не могу наладить свою жизнь? Это и есть твоя жизнь, Макензи Эллиот. Огромные кучи дерьма, которые ты не умеешь разгребать.

Ничего, я все налажу. Я все изменю. Господи, я выгнала из дома собственную мать, так неужели не справлюсь с тряпками, башмаками и сумками? Я покончу с хаосом в своей жизни и в своей голове. Ну, хотя бы минимизирую его.

Я займусь дзен-буддизмом и достигну гармонии с окружающим миром.

Мой дом, моя жизнь, мой проклятый шкаф станут средоточием мира и покоя. Средоточием мира и покоя в прозрачных пластмассовых коробках.

Да здравствует новая жизнь и новая сильная и стойкая Макензи Эллиот!

И Мак решительно отправилась вниз за большими пакетами.


Услышав стук в дверь, Мак вздохнула с облегчением. Паркер! Слава богу. Что может быть лучше в данный момент, чем любимый ходячий органайзер.

Взлохмаченная, с безумным блеском в глазах, Мак распахнула дверь.

— Паркер… ой. Ну, конечно. Только тебя и не хватало.

— Ты не подходила к телефону. Я понимаю, что ты расстроена, — начал Картер, — но если бы ты меня впустила хотя бы на пару минут, я бы все объяснил.

— Разумеется. — Мак вскинула руки. — Почему бы и не впустить. Боже, это уже слишком. Ладно. Давай выпьем.

— Я не хочу.

— Естественно. Ты за рулем. — Размахивая руками, Мак протопала в кухню. — А я не за рулем. — Она с размаху поставила на рабочий стол бутылку вина, достала из ящика штопор и набросилась на пробку. — Что случилось? Она не пришла на свидание? Бедняжка Картер.

— Макензи.

Каким-то образом ему удалось вложить в ее имя и извинение, и упрек. Талантливый парень.

— Я представляю, что ты могла подумать. Вероятно, подумала. Конечно, подумала. — Картер подошел, предусмотрительно оставив между ними стол. — Но ничего не было. Корин… Дай мне, — сказал он, наблюдая за ее борьбой с пробкой.

Мак молча ткнула пальцем в его сторону, и этого предупреждения ему хватило.

— Она просто заглянула. Ненадолго.

— Послушай-ка, что я тебе скажу. — Мак зажала бутылку коленями и потянула за штопор. — Наша ссора и мое решение очертить границы вовсе не означают, что через пять минут ты должен кидаться в объятия своей бывшей.

— Я не кидался. Черт побери! — взревел Картер и, дотянувшись, выхватил бутылку… как раз в тот момент, когда пробка наконец поддалась.

Кулак Макензи врезался ему в челюсть и отбросил назад.

— Ну, тебе полегчало?

— Я не хотела… Просто твое лицо попало под мою руку. — Поставив бутылку на стол, Мак зажала ладонью рот, чтобы приглушить смех, рвущийся из горла и грозящий превратиться в истерику. — О боже, какая нелепость. И чем дальше, тем нелепее.

— Может, присядем?

Мак затрясла головой, отошла к окну.

— Я так взвинчена, что не могу сидеть. Я не готова к спокойной, разумной дискуссии.

— Думаешь, для меня это новость? Ты ушла. Ты сбежала, не дав мне шанса объяснить ситуацию.

— Послушай, Картер. Ты — свободный человек. Мы не обещали хранить верность друг другу, мы это даже не обсуждали.

— Я считал это само собой разумеющимся. Мы спим вместе, и, какие бы границы ты ни очерчивала, я с тобой. Только с тобой. И ожидаю от тебя того же. Если ты считаешь меня несовременным педантом, ничем не могу помочь.

Мак повернулась к нему.

— Педант. Не каждый день услышишь это слово. Я не считаю тебя педантом, Картер. Я считаю тебя приличным человеком. И я пытаюсь убедить себя, что расстраиваться не имею никакого права. Чушь собачья. Я понимаю одно: мы не сошлись во мнениях, а когда я приехала объясниться, ты был с ней.

— Я не был с ней. Она была там.

— Она была там. Ты наливал ей вино. Ты отдал ей мое вино.

— Я не отдал ей твое вино.

— Ну, хоть какое-то утешение.

— Я вообще не угощал ее никаким вином. И не собирался. Я убеждал ее уйти. Я довел ее до слез. — Вспомнив об этом, Картер принялся растирай загривок. — Я выгнал ее всю в слезах, а ты не отвечала на мои звонки. Если бы ты подождала, если бы ты вошла, если бы ты дала мне шанс…

— Ты вежливо нас познакомил.

Картер нахмурился.

— Я… да.

— Я чуть не забила тебя до смерти проклятой бутылкой. О, привет, Мак, вот женщина, с которой я прожил почти целый чертов год и о которой старался рассказывать тебе как можно меньше. А она сверкает своим кружевным лифчиком и роскошными волосами и мурлычет, что ты сейчас нальешь ей вина, которое так кстати принесла эта идиотка.

— Я…

— Не говоря уж о том, что мы с ней встретились в обувном отделе «Нордстрома» всего за пару часов до того.

— Кто? Что? Когда?

— Ваша общая подруга, как-ее-там-зовут, познакомила нас, когда мы столкнулись в моем обувном отделе во время моей обувной терапии. Одна мысль об этом привела Мак в бешенство.

— Она выставила мне под нос эти красные шпильки, окинула меня оценивающим взглядом и саркастически выгнула брови. И самодовольно ухмыльнулась. — Мак снова ткнула в него пальцем. — Ухмыльнулась своими идеальными губами. Я купила потрясающие голубые сапоги и восхитительные серебряные босоножки, и отличное вино для тебя, а потом заглянула в «МАК» за новой подводкой для глаз и села к визажисту, чтобы тебе понравиться, особенно после того, как увидела ее. А потом я обнаружила роскошный жакет от Донна Каран Нью-Йорк и наткнулась на распродажу кашемировых джемперов. Вот почему я собираюсь заняться дзен-буддизмом. Ну, отчасти из-за отбуксированной машины и сумятицы чувств, но это главное.