Но большая часть учителей, особенно тех, чей стаж работы в школе перевалил за десять лет, так не считала. Для них ежевесенний катаклизм расставания с учениками значил очень много. Дети, которые приходили к ним малышами, не знающими букв, цифр и правил поведения, за годы учебы превращались в долговязых лбов, может, и не слишком преуспевших в изучении этих самых букв и цифр, но уж правила знающих и нарушающих с блеском.

А самое главное, женщины-учителя каждый год в праздник последнего звонка с трепетом чувствовали быстрый бег времени. Вот и еще одно поколение повзрослевших, неподвластных им людей, которые вдруг из учеников превращаются в полноправных соседей, сослуживцев и конкурентов. Как ежегодно повторяет директриса на празднике, «теперь вы вступаете во взрослую жизнь, перед вами открыты все пути, а старые учителя остаются здесь выращивать новую поросль».


Наташа прошла в женский туалет, поправила волосы, поздоровалась с англичанкой и Авророй Владимировной, физичкой, которую боялись не только ученики, но и многие молодые учителя. Наташа не была исключением. Встречаясь с ней, Наташа всегда робела и вспоминала, что совсем ничего не понимает в электрических цепях. Кроме фундаментальных знаний по физике Аврора обладала броской внешностью. Маленькая, кругленькая и плотно сбитая, она красила волосы в радикально черный цвет и курила сигареты с мундштуком. Детей своих, а их у нее было двое, держала в спартанской строгости и каждое утро собственноручно обливала их холодной водой из ведра, о чем потом всем рассказывала, ставя здоровый образ жизни превыше всего.

— Чувствуешь себя, как в тюрьме, — говорила англичанка, протирая подмышки дезодорированными салфетками. — Дети взрослеют и уезжают отсюда, сейчас возможности большие.

Наташа потихоньку прошмыгнула к раковине. Ей только кажется, как всегда, или Аврора посматривает на нее с неудовольствием?

— Матушка моя, при чем тут тюрьма? — недовольно пробасила Аврора, и ее темные усики над губой воинственно распушились.

— Наверно, это глупо… Но я последнее время считаю себя кем-то вроде надзирателя. Детям что, они свой срок отсидят и выйдут, а мне тут оставаться…

Наташа с трудом сдержала предательский смешок. А ведь правда похоже на тюрьму. Только Аврора вряд ли одобрит столь нетрадиционные взгляды на родную школу.

— А зачем вы вообще пошли преподавать? — строгим голосом проскрипела Аврора. — Когда вы сюда шли, вы думали, зачем вам нужна школа?

Англичанка устояла перед неприветливым напором Авроры.

— Это не мне была нужна школа, а я ей, — отрезала она, выбрасывая использованные салфетки в мусорку. — Когда я появилась четыре года назад, здесь вообще не знали, что такое иностранные языки!

Наташа вышла, не дослушав, чем кончится перепалка, и поспешила в библиотеку. Две недели назад она брала Стендаля, но так его и не осилила. Не до чтения было. Здесь такие дела, в своих страстях бы разобраться. О них тоже можно книжку написаю. Жаль, что она не Стендаль или, по крайней мере, не Виктория Токарева.

Учителя уже собирались, и Наташа, быстро оглядев учительскую, решила юркнуть в дальний угол, к окошку. Но на пути непреодолимой преградой встала Аврора.

Судя по ее нахмуренным бровям, они с англичанкой все-таки поругались, и физичка была не в духе.

— Кстати, деточка, раз уж вы тут, хочу вас предупредить, — пробасила она, ткнув в Наташу пальцем. — Я понимаю, у вас сейчас не лучшее время, проблемы с мужем и все такое, но вы же взрослая женщина и должны понимать, что личные проблемы на школьной территории абсолютно недопустимы!

Наташа онемела. Она как-то не сразу поняла, о чем идет речь. Она решает личные проблемы? Здесь! И вообще, откуда Аврора знает о ее проблемах с мужем? Наташа не относилась к болтушкам, поверяющим личные тайны направо и налево, а уж о том, что с Андреем неладно, никому сказать не могла. Просто потому, что подруг среди учителей у нее не было.

— Какие… личные проблемы? — как-то жалобно проблеяла Наташа, спасовав перед агрессивной теткой. Очень не любила она в себе эту черту — теряться перед бесцеремонностью и нахальством. И, как назло, ее вид прямо заводил таких любителей учить других жизни.

Аврора подбоченилась.

— Я имею в виду служебные романы, — отчеканила она громко, так, что стоявшие рядом директриса с завучем с любопытством на них уставились.

Наташа покраснела:

— Какие еще романы?

— Деточка, мы не будем тут перемывать грязное белье! — Аврора, похоже, не понимала, что именно этим сейчас с удовольствием занимается. — Я просто хотела сказать, чтобы на территории школы такого не было. Это ужасный, антипедагогичный пример для подрастающего поколения!

И, отделав Наташу подобающим, как она считала, образом, Аврора величественно подплыла к директрисе и завела речь о том, что полсотни шариков для украшения сцены будет явно недостаточно.

Наташа стояла столбом посреди учительской и краснела. Ей было стыдно до слез. Чтобы не расплакаться при всех, она быстро вышла из учительской и побежала в туалет.

«Что же это такое, в самом деле, что они все ко мне привязались! — думала она, споласкивая лицо под холодной водой. — Неужели всем известно, что муж меня бросил? И что за служебный роман? Наверняка с Сашей, больше не с кем!»

При мысли о том, что всем известно о ее желании изменить мужу, Наташа расплакалась опять. Почему все так несправедливо? Кленина соблазнила ее мужа, увела из семьи и спокойно разъезжает по городу в своем костюме, который стоит больше, чем она получает за год, и никто ей слова плохого не скажет. Наоборот, только и делают, что отпускают комплименты. Вон, на дне рождении, все только и ахали: «Ириночка, вы наше чудо! Ириночка, вы наша богиня!»

А она, Наташа, захотела отомстить мужу, и то не получилось, а в школе уже чешут языками да еще и выговаривают при всех.

Самое обидное, что она давно не девчонка, но позволяет себя так унижать… Все знают, что у двадцатишестилетней Машки, которая преподавала, биологию, был страстный роман с Сашей, но почему-то никто ей этим не пенял. Просто Машка такая оторва, ей палец в рот не клади. Так отбреет, что в следующий раз не подойдешь.

Не пойдет она на это собрание. Чтобы все на нее глазели и шептались. Но, с другой стороны, если она не придет, разве не будет это доказательством того, что Аврора права? И потом, получить плюс ко всему выговор… Наташины малыши тоже участвовали в последнем звонке, и оставлять их одних нельзя.

Она вытерла лицо платком, посмотрела в зеркало. Вроде нормально. Ее глаза начали привыкать к потоку слез, уже не так сильно краснеют. Скоро после должных тренировок она вообще научится плакать так, как это делают актрисы, — красиво, без распухшего носа и безобразных глаз.

На собрание она все-таки пошла. Покорно выслушала все пожелания и предложения, почти не запомнив подробностей. Отмучившись положенный час, пулей вылетела из кабинета, кожей ощущая на себе презрительные взгляды коллег. Скорей домой, зализывать раны! От чудесного утреннего настроения, в которое ее привел Кленин, не осталось и следа.


К автобусной остановке Наташа подошла, не замечая ничего вокруг. В голове крутились колючие мысли, но она от них отмахивалась — поскорей бы забыть все это, отключиться. Вдруг подумалось, что все это могло случиться не в конце учебного года, а в начале. И тогда ей пришлось бы мучиться намного дольше. А теперь осталось десять дней… Детишки разъедутся по бабушкам, деревням и лагерям, а она попробует найти работу на лето.

А что, если просто позвонить Андрею и сказать, что она была не права и теперь хочет, чтобы он вернулся? Мысль, конечно, не новая, но только куда ему звонить? Вряд ли он у мамы. Наташа была уверена, что с Ириной у него что-то было. Не похожи их отношения на банальные «начальница — подчиненный». А может, не надо было ревновать Андрея к незнакомой блондинке Соне?

— Добрый день. — Неожиданно Наташа поняла, что приветствие обращено к ней. Мелькнула мысль о Кленине, но, к своему удивлению, Наташа увидела Диму. Он стоял рядом, небрежно закинув рюкзак за спину, и был необычайно привлекателен и неожиданно, даже как-то обидно для нее, юн.

Наверняка одноклассницы по нему сохнут, мелькнула у Наташи мысль. Уж больно похож на излюбленного всеми девчонками секс-символа — Леонардо ди Каприо. Наташа не часто бывала в кино, но, разумеется, «Титаник» видела.

— Похоже, нам с вами по дороге, — улыбнулся Дима. Держался он слишком уверенно для подростка, заигрывавшего с учительницей. То, что он заигрывает, Наташа поняла сразу. Видимо, уже начал вырабатываться кое-какой жизненно-любовный опыт. И это заигрывание до такой степени разозлило ее, что вся злость на мужа, Аврору и физрука выплеснулась на мальчика.

— Господи, оставьте вы меня в покое! — не сдержавшись закричала она. Люди на остановке глазели на нее, но Наташе было уже все равно, будто какая-то пружинка внутри лопнула. Не может она больше все носить в себе, ни с кем не делиться, все молчать и терпеть. А сейчас у нее было впечатление, что вся школа знает, что она развратная женщина, которая ездит с мужчинами в коммуналки с грязными матрасами и бесчувственно изменяет там любимому мужу, который ее бросил. — На мне что, печать стоит? Или я подаю такой антипедагогичный пример, что… — Она расплакалась, уткнув лицо в ладони. И почувствовала на своей руке чье-то прикосновение.

Дима молча тянул ее прочь от остановки, и она машинально сделала несколько шагов за ним. Он поднял руку, и рядом тут же остановилась машина. Он склонился к водителю, о чем-то его спросил.

— Вам куда? — он обернулся к Наташе. Зареванная, она достала из кармана платок и, вытирая глаза, неприветливо буркнула:

— Не надо, у меня денег нет…

— У меня есть. — Дима терпеливо ждал ответа.

— Я поеду на автобусе. — Наташа все еще не сдавалась, демонстрируя обиду.

— Сами подумайте, так будет быстрее. Тем более вы себя плохо чувствуете. Вы же не хотите, чтобы все в автобусе на вас глазели? Ну?

Она сдалась и забралась на заднее сиденье. Дима уселся рядом с водителем, и за всю дорогу никто из них не произнес ни слова.

Когда они приехали, Наташа сделала попытку расплатиться, но Дима сказал, что они уже договорились. Она просто не знала, как с ним себя вести. Она понимала, что он выйдет вместе с ней, но ей этого очень не хотелось.

Машина отъехала, и Наташа осталась с юношей лицом к лицу. Ярко сияло солнышко, пахли цветы, где-то шли счастливые от весны люди. Она же стояла с зареванным лицом, совершенно не понимая, что ей делать с этим семнадцатилетним вундеркиндом, который к ней явно неравнодушен.

— Наверно, теперь я должна пригласить тебя на чай? — зло спросила Наташа. — Чтобы расплатиться за такси и за внимание?

— Перестаньте говорить гадости, — спокойно ответил Дима. — Ничего вы мне не должны…

— Извини. — Наташа провела рукой по глазам. — Просто все так… противно… Я не понимаю, что происходит, но все идет так быстро и вообще…

Она окончательно запуталась, не зная, что сказать. Действительно, ситуация была странная и неловкая. Что ей делать?

— Вы не против мороженого? — Дима показал на киоск, к которому стояла очередь из мальчиков, девочек и их мам.

— Да нет.

Они взяли по пломбиру и медленно пошли вдоль улицы.

— Правда, извини меня. Я что-то перенервничала последнее время. Спасибо за то, что подвез. — Наташа слегка успокоилась. В конце концов, не все так страшно. Всегда есть вероятность того, что она бросит школу и найдет себе другую работу. А уж там она будет просто монашкой, взгляда в сторону мужчины не бросит!

— Ничего. Я думаю, вас кто-то сильно обидел, поэтому вы так и ругаетесь.

Наступила пауза. Каждый молча ел мороженое и молчал.

— Я даже не знаю, что сказать, — пожаловалась Наташа. — Тебе не кажется, что ты какой-то чересчур… взрослый?

— Нет. Наверное, это потому, что у меня три сестры.

— Младшие?

— Старшие. И я у них любимчик. И заодно подушка для битья, когда они с мужьями ругаются или их дети достают.

— Вот это повезло. — Наташа наконец-таки улыбнулась. — А теперь в придачу к сестрам еще и учительница.

— А вы не моя учительница. — Дима лукаво улыбнулся. — И уж если на то пошло, не такая уж у нас большая разница в возрасте…

— Послушай. Мне, конечно, очень неловко. И вообще спасибо. Но…

— А мне ваше имя очень нравится. — Дима сделал вид, что не слышит ее «но». — Я вообще люблю мягкие имена, чтобы без всяких рычащих. Марины, Ирины…

— А я всегда считала, что это имя — какое-то кукольное. Знаешь, для такой послушной, мягкой куклы в русском сарафане. Эдакой русской красавицы с косой…

— А вы и есть русская красавица. Почти с косой. — Он выбросил бумажку от мороженого в урну. Рядом шли две девочки лет тринадцати, с интересом осмотревшие Диму, потом с удивлением — Наташу. Она съежилась.