Никки Логан - Острота ощущений

Пульс Онор ускорился. Роб нарочно затеял этот разговор, чтобы досадить ей. Отчаяние заставило ее перейти в наступление. Она подалась вперед, прижалась губами к уху Роба и горячо выдохнула:

– Уж точно не тем, кем стала.

Он вздохнул и наклонился к ее губам. Но вместо того чтобы поцеловать Онор, Роб обхватил ее подбородок, а сам отпрянул, когда она протянула руку, чтобы коснуться его лица.

В глазах Роба застыла смертельная мука.

– Ты должна рассказать мне что-нибудь действительно важное. Пожалуйста!

В голове Онор словно прозвучал сигнал тревоги, но сердце откликнулось на голос Роба, в котором звучала боль. Некоторые вещи Онор не смогла бы обсуждать ни с кем, даже с Далтоном. «Впрочем, про свои непростые отношения с матерью, пожалуй, можно ему поведать», – решила она, сделала глубокий вдох, откинулась на спинку стула и начала рассказ:

– Мама приехала в Перт, когда уже шесть месяцев была беременна мной. Своего отца я никогда не знала – мама всегда говорила, что это был парень, который просто проходил мимо. Пока я была маленькой, мне хватало и такого объяснения. Лишь став старше, я поняла смысл ее слов. Оказывается, родители выгнали ее из дома, потому что мама понесла от бродяги. Она утверждает, что любила его, но… Кто знает? Они, должно быть, были знакомы всего несколько дней.

В этот момент внутренний голос вкрадчиво шепнул Онор: «Но ты-то втрескалась в Роба еще быстрее».

– Думаешь, она забеременела нарочно?

– Нет. Но мама преднамеренно вела себя вызывающе. Она была бунтаркой до кончиков ногтей. И всего на семнадцать лет старше меня. Годилась мне в старшие сестры. Мы перенесли немало испытаний, но всегда были вместе.

Перед мысленным взором Онор пронеслись воспоминания о хороших и плохих днях, пережитых с матерью, и лишь голос Роба вернул ее к действительности:

– Так что случилось дальше?

Онор задержала взгляд на маркерах над черепашьими гнездами, не зная, надо ли отвечать на этот вопрос. Но Роб смотрел на нее с неподдельным интересом и надеждой. Он и в самом деле хотел услышать ответ.

– Мама не одобряла то, что я вышла за Нэйта. Она считала, что я выскочила за первого попавшегося приличного мужчину, продала себя. Он был старше меня, сдержанный. Маме казалось, что этот брак разрушает мою душу. Отношения между нами испортились. Но когда произошел тот несчастный случай в океане, мама все бросила и примчалась в Дарвин, чтобы ухаживать за мной в больнице. Она сумела поставить меня на ноги.

– Похоже, она сильная женщина.

Онор натянуто улыбнулась:

– К сожалению, я слабая. Во всяком случае, была тогда такой. Я еще не была готова твердо стоять на своих ногах.

– Вы поссорились?

Воспоминания резанули по сердцу острым ножом: обидные слова, слезы.

– Мама не понимала, каково мне. Такой потери, как моя, ей в жизни не выпадало. Нельзя взять и словно по команде все забыть. – Она резко выдохнула. – Уже какое-то время мы с ней не видимся.

– Что значит какое-то время?

– Года три-четыре.

От внимания Онор не ускользнуло, что Роб нахмурил темные брови.

– Вы с тех пор не встречались?

– Я вернулась домой, в Перт, мама решила остаться на севере. Это у нее всегда хорошо получалось – убегать от проблем.

Онор подтянула к груди колени, обхватила их руками и подумала: «Зачем я все это рассказываю?» Ведь сначала она хотела лишь удовлетворить несносное любопытство Роба.

– Ну, это как посмотреть…

Онор перевела взгляд обратно на собеседника:

– Ты о чем?

– Со стороны всегда легко судить. Кто-нибудь вполне может счесть, что ты поступила так же, приехав на этот остров. Это можно назвать бегством.

В животе вспыхнула боль словно от удара кулаком. Онор вскочила со стула:

– Неужели? Ты так думаешь?

– Несколько дней назад именно так я и считал. Но теперь… Я вижу перед собой женщину, забывшую, каково это – чувствовать себя нормальной, потому что ее жизнь на этом острове – лишь имитация настоящей жизни. Ты приехала сюда за исцелением, но тут ты его не найдешь.

Боль в животе стала резче, Онор начало подташнивать.

– Почему ты так считаешь? – хрипло спросила она.

На лице Роба отразилось участие, смешанное с болью.

– Я разбираюсь в навигации. Ваша яхта была в трех днях пути от Эксмута, вы направлялись на остров Рождества. На поиски твоего мужа и сына направили австралийских военных, значит, вы в тот момент были еще в австралийских водах – полагаю, где-то посреди Яванской впадины, часах в трех отсюда к северо-востоку. – Он взял ее ледяные руки в свои и поцеловал. – Ты поселилась на том ку сочке земли, что ближе всего к месту гибели твоих близких. Это словно жить на кладбище. Ты превратила весь этот остров и всю свою жизнь в памятник мужу и сыну. Ты не желаешь исцелиться. Ты хочешь помнить.

Во взгляде Роба было столько печали, что хватило бы на них обоих.

Онор охватила паника. Отчаянно желая убежать от нарисованной Робом реальности, она перешла в наступление:

– Неужели ты всерьез считаешь, что вправе швырнуть в меня камнем? Ты? Человек, идущий на поводу у своего отца, которого боишься? Увлекающийся прошлым, потому что оно лучше настоящего? Ты живешь двойной жизнью, вместо того чтобы следовать тем путем, который тебе нравится, взглянуть в лицо реальности, быть настоящим…

– Не переводи разговор на меня, – процедил Роб сквозь стиснутые зубы. – Проблему не решить, если постоянно ее избегать.

– Я ничего тебе не должна, Роб. Если мы провели вместе несколько горячих ночей, это еще не значит, что у тебя есть право на часть моей души.

– И это все, что нас связывает? – помрачнел он.

Онор сумела выдержать его суровый взгляд и ответила:

– Я так считаю.

Помолчав, Далтон спросил:

– Ты ничего ко мне не чувствуешь, верно?

Онор промолчала, чтобы голос не выдал терзающую ее боль. Не надо было подпускать Роба к себе так близко. Это ее вина.

– Думаю, тебе сейчас лучше уйти, пока мы не наговорили друг другу того, чего на самом деле не думаем.

– Считаешь, я сказал не то, что думаю?

Чувствуя, как сердце словно разрывается на тысячу кусочков, Онор ответила напряженным голосом:

– Тогда уходи, пока не сказал еще что-нибудь из того, о чем думаешь.

Роб сделал резкий вдох, медленно выдохнул, а потом повернулся и пошел прочь.

Услышав, как Онор нащупывает в темноте полог палатки, Роб притворился спящим. Он не ожидал, что Онор вернется сюда после ссоры, и был уверен, что она найдет себе другое место для сна. Например, на пляже или на его катере. Вместо этого она тихонько забралась в палатку, скинула с себя рубашку и шорты и устроилась рядом – впервые улегшись под одеяло, а не на него.

Роб был не настолько глуп, чтобы решить, что она с ним заигрывает. Он умел распознавать, когда ему давали отставку.

Тело Онор до сих пор было ледяным и дрожало. Роба удручало то, что его слова причинили ей такую боль. Он намеревался устроить эмоциональную встряску, но не такую сильную.

Онор лежала рядом напряженная, стараясь не прикасаться к Робу. Она даже не пошевелилась, когда он обнял ее за талию, давая понять, что больше не сердится.

Роб повернулся на бок и нежно прижал к себе Онор. Она не воспротивилась. Изгибы их тел идеально совпали, словно эти двое были созданы друг для друга.

Они молча лежали рядом. За них разговаривали их тела. Онор впитывала кожей тепло Роба. Еще несколько минут ее сотрясала усилившаяся дрожь, затем – бурные рыдания, а потом дыхание ее стало ровным – она уснула.

Роб прижался губами к затылку Онор и закрыл глаза.

У их романа возможны только два варианта исхода. И Роб понимал, какой из них наиболее вероятен.

Онор направлялась в кусты по естественной надобности, когда услышала громкий храп Роба, раздающийся из палатки.

Сердце забилось, словно рыбка на песке после отлива. Храп любого другого мужчины Онор сочла бы раздражающим, но Роб, на ее взгляд, храпел восхитительно.

«Ох, ты опять облажалась!» – укорил ее внутренний голос. Эта мысль принесла с собой чувство вины, а затем и боль.

Нельзя было снова прикасаться к Робу! Это лишь все усложнит и сделает более трудным их расставание, когда завтра придет лодка с припасами. Остался всего один день. Точнее, всего один рассвет. Сердце дрогнуло. Роб завтра уезжает! Не на время, а навсегда.

В голове Онор пронеслись воспоминания: вот Роб сидит рядом с ней над умирающим птенцом, вот он выпрашивает шесть поцелуев, вот он помогает ей преодолеть страх перед океаном, а вот он разрывает ей душу правдой.

Каждый раз Онор заходила все дальше на опасную территорию эмоций и чувств. И теперь все они искали выхода из ее сердца и словно кричали Робу в один голос: «Я тебя люблю!» Но разве можно полюбить человека всего за несколько дней?

И все-таки Онор влюбилась в этого мужчину в тот момент, когда он впервые ей улыбнулся.

«Впрочем, так быстро человека захватывает не любовь, а похоть. Наверное, именно она и влечет нас друг к другу, – размышляла Онор. – Но, с другой стороны, поведение Роба на пляже опровергает это предположение».

Он все усложнил, разрушив столь тщательно возводимые Онор барьеры, приоткрыл дверь, за которой она прятала свои чувства. Понимает ли он вообще, что делает?

Онор вошла в палатку, не заботясь о том, что может разбудить Роба шумом, и даже намереваясь этого добиться. Она поняла, что необходимо сделать, прежде чем не стало слишком поздно.

– Эй, Спящая красавица, вставай. Настала моя очередь.

Спать вместе с Робом значит лишь оттягивать неизбежный исход. Вчера Онор пошла на это лишь потому, что была в полном отчаянии. Иначе она бы просто утопилась в океане. Роб стал для нее на ту ночь чем-то вроде спасательного круга, держась за который Онор в буквальном смысле цеплялась за жизнь. И Роб ничего не потребовал от нее – лишь прижался губами к затылку.

А теперь она собирается причинить ему сильную боль…

Онор толкнула его босой ногой. Храп оборвался. Открыв сонные глаза, Роб удивленно моргнул:

– Ты только что пнула меня?

– Нет, я всего лишь дотронулась до тебя ногой. Ну же! Моя очередь спать. Иди поплавай или займись чем-нибудь еще.

Роб сел, недоверчиво глядя на Онор:

– И ты больше не будешь спать вместе со мной?

Выпрямившись, насколько позволяла невысокая палатка, Онор посмотрела на него сверху вниз:

– Я… Нет, не буду.

– Не будешь?

– Потому что не хочу, и у меня есть право открыто выражать свое мнение.

– Не хочешь?

«Конечно, Роба только что грубо разбудили, но неужели ему обязательно повторять все, что я говорю?» – подумала Онор и снова толкнула его ногой.

– Именно. Не хочу. – Роб потянулся к ней, но Онор выставила перед собой ладони. – И прежде чем ты скажешь «Неужели?» и уставишься на меня убийственным взглядом, я хочу довести до твоего сведения, что ты легко можешь заставить меня изменить это решение и раздеться… – Не обращая внимания на пламя, вспыхнувшее в глазах Роба, она продолжила: – Но факт остается фактом: я не хочу с тобой спать.

Ответом было молчание. Онор села на матрас.

– Завтра я уезжаю, – тихо произнес Роб.

– Я знаю.

– А ты не хочешь пообниматься со мной?

– Нам все равно придется это когда-нибудь прекратить.

– Давай прекратим завтра.

– Нет. Я сделаю это сегодня. Больше между нами ничего не будет.

Роб выглядел спокойным, но перекатывающиеся на его скулах желваки выдавали его смятение. Он протянул руку к Онор, но та отпрянула:

– Не трогай меня! Пожалуйста! Если ты ко мне прикоснешься, я уступлю. А я не хочу уступать. Прошу, отнесись с уважением к моему решению.

Роб опустил мрачный взгляд на пальцы Онор, судорожно вцепившиеся в матрас.

– Значит, все? Конец игре?

– Она должна была завершиться рано или поздно.

– Кто это сказал?

Таким рассерженным Онор не видела Роба с того момента, когда они поссорились на пляже.

– Я. Конечно, можешь продолжать, но разве между нами все будет по-прежнему?

Эти резкие и язвительные слова должны были помочь Робу понять, что все кончено.

Он встал и, взяв свои шорты, вышел из палатки.

В наступившей тишине Онор сидела, собираясь с мыслями и слушая, как тяжело стучит ее сердце. Если остаться в палатке, то Роб сюда не войдет, ведь он человек слова. Но она чувствовала, что сильно его обидела, и хотела с ним объясниться. Онор бросилась к выходу из палатки и неожиданно натолкнулась на крепкую грудь Роба, точно пушечное ядро на стальную стену.

Он машинально подхватил Онор, чтобы она не упала, крепко прижал к себе, а потом, чуть отстранившись, спросил:

– Ты понимаешь, что такое случается не так уж и часто?

Роб показал пальцем сначала на свой лоб, затем на лоб Онор, потом – на свою грудь там, где сердце, и на ее.