Пабло и Амалия двинулись дальше, а перед ними шествовал невидимый бог. Домовой следовал за ними на расстоянии, из-за жгучего любопытства ему стало не до шалостей. Вскоре они подошли к подножию холма, с которого начинался горный хребет. Все поросло здесь густым кустарником, как будто ничья нога здесь не ступала. Бог сделал незаметный для людей жест, и тогда Пабло с Амалией обнаружили проход в густой листве. Так начиналась тропа, по спирали взбиравшаяся на вершину. Мартинико понял, что ни один из смертных нового времени по ней не ходил. Это было творение другой эпохи, созданное существами, убегавшими от какой-то древней катастрофы и нашедшими пристанище на тогда еще необитаемом острове, передышку на пути в другие земли. Теперь, спустя тысячелетия, Пабло и Амалия вершили ритуал, о котором никто уже не помнил – за исключением нескольких богов, угасающих в этом мире, утратившем свою магию…

Влюбленные продирались сквозь заросли папоротника, держа путь к вершине. Роса с листьев кропила их головы ледяным дождем. Наверх… наверх… к облакам, к обиталищу душ, по вечной кривой, вьющейся вокруг холма. Тропинка шла то в одну сторону, то в другую. Но никогда не прямо. Только таким и могло быть единение их душ – с помощью незримых связей.

Чей-то голос произнес магическую фразу, которой они не услышали; их окутывала туманная пелена, в которой почти ничего не было видно. Песнопения на древнем языке казались им голосами незнакомых птиц… Ничего другого они и не смогли бы расслышать. И вот наконец вершина – в ожидании ритуала, который отметит их души. Так случалось уже бессчетное множество раз, так будет и потом, пока мир остается миром и боги – забытые или нет – обладают какой-то властью над людьми.

Окутанные неслышимой литургией, Пабло и Амалия предались самому древнему из ритуалов. И тогда из ниоткуда как будто появился божественный перст, благословляющий влюбленных. На тела их снизошел свет… или, быть может, этот свет зародился в них самих. Он обволакивал их, как облако, и потом оставался мерцать на краешке их душ, словно печать любви, которая пребудет во веки веков, видимая только им двоим.


– Этот рис с цыпленком – прямо пища богов, – заметила Рита, вскинув брови, что могло означать как восхищение, так и притворство.

– Там и правда недалеко, – подтвердил Хосе, уплетая белое мясо. – Мама училась готовить в сьерре.

Донья Анхела слегка улыбнулась. Ей было далеко за семьдесят, и с лица ее не сходило умиротворенное выражение человека, который просто дожидается своего конца. Однако сын говорил правду: дом ее родителей стоял ближе к небу, чем к земле.

В голове старушки возник образ бессмертной девушки, расчесывающей волосы возле ручья, зазвучала музыка, заливающая сьерру, и Анхела подумала: «Как же близки эти создания к тому Господину, к которому она скоро отправится, чтобы воссоединиться с Хуанко».

– Дочка, смотри, что ты наделала! – Крик Мерседес развеял чары.

Внучка опрокинула на скатерть стакан с водой. Мерседес с салфеткой в руке кинулась останавливать поток, растекающийся по столу.

Ужин был, можно сказать, почти домашний. Кроме четверых членов семьи и Риты, за столом сидели только импресарио по прозвищу Лис и родители Бертики. Амалия чуть в обморок не упала, услышав, что родители пригласили дона Лорето с женой.

– Что будем делать, если они узнают? – спросила она Пабло, когда они пили лимонад со льдом. – С родителей станется снова запереть меня в Лос-Арабос.

– Ничего такого не будет, – заверил Пабло, играя ее волосами. – Три месяца прошло, никто про это и не вспомнит.

– А если вспомнит?

– Если твой отец узнает и решит снова отправить тебя в Матансас, ты позвонишь мне и мы в тот же вечер сбежим.

Но Амалия все равно ужасно нервничала. Хосе наблюдал за борьбой жены со стихийным бедствием на скатерти и вдруг обратил внимание на перемены, произошедшие с дочерью. Амалия была бледная, непохожая на себя. Неужели анемия? Как только он закончит запись новых сонов, поведет ее к доктору на осмотр.

– …Но что происходит в Японии – это словами не описать, – тараторил Лис. – Они от нашей музыки с ума сходят.

– В Японии? – переспросил Хосе.

– Они собрали оркестр под названием «Tokyo Cuban Boys».

– А правда, что там самоубийцы взрезают себе животы? – поинтересовалась Мерседес, которая не могла себе представить ничего страшнее смерти под ножом.

– Что-то такое я слышал, – вспомнил доктор Лорето.

– Я ничуть не удивлена, – высказалась Рита. – Они играют такую печальную музыку на своих мандолинах без струн, – наверно, у них у всех депрессия.

– Ну так теперь они будут умирать от гуарачи, – веселился Лис.

Стул, на котором сидела Амалия, подпрыгнул.

Родители и бабушка встревожились не на шутку, а гости подумали, что девушка подскочила сама.

– Что случилось? – прошептала Анхела, заметив бледность внучки.

– Я нездорова, – ответила Амалия, чувствуя, как по всему телу струится холодный пот. – Можно, я пойду?..

Но договорить не успела. Девушке пришлось прикрыть рот и бежать в ванную. Мать и бабушка поспешили следом.

– В ее возрасте со мной было то же самое, – заметила Рита. – В жаркие дни я не могла как следует поесть: дело всегда заканчивалось пустым желудком.

– Да уж, сеньориты устроены поделикатнее мужчин, – откликнулся Лорето. – А Амалия превратилась в настоящую красавицу. Кто бы мог подумать! В последний раз, когда я ее видел, она повсюду расхаживала с огромной говорящей куклой…

Хосе поперхнулся. Лорето даже похлопал друга по спине.

– Слушай, мы нарушение дыхания только в университете проходили, так что я ничего не гарантирую, – сострил доктор.

Хосе наконец отдышался.

– Не помню, чтобы у Амалии была говорящая кукла, – произнес он делано спокойным тоном.

– Ну, это было несколько лет назад. Ты ей столько игрушек покупал. Так что можешь и не вспоминать.

– Зато я помню, – вставила слово Ирене, жена доктора Лорето. – Бертика несколько месяцев за нами ходила, упрашивала купить ей такую же.

Что-то явно пошло не так. Рита попросила подлить ей лимонада, а сама тайком наблюдала за Пепе. Откуда такая суматоха вокруг говорящей куклы? Певица расслышала приглушенные звуки и поняла, что Амалию тошнит.

Все сотрапезники повернулись к входящей Мерседес.

– Кажется, ей уже лучше, – бодро начала хозяйка дома, но встретилась глазами с мужем, и сердце ее замерло.

Тридцать лет бок о бок с человеком – это большой срок, а Мерседес прожила с Хосе уже больше. Она застыла, не донеся вилку до рта, однако муж взглядом показал: нужно притворяться, что ничего не произошло.

– Кого я хотел бы услышать вживую – так это Бенни Море, – заполнил паузу дон Лорето. – Я слышал только его мексиканские записи с Пересом Прадо.

– Этот мулат поет как бог, – через силу подхватил Пепе. – Мы с Мерседес ходили его слушать месяц назад.

– Ну так давайте договоримся и сходим все вместе… и донья Рита тоже, если не откажется составить нам компанию.

Певица залпом осушила стакан лимонада, пытаясь справиться с волной жара.

– Сочту за честь, – ответила она, вложив в улыбку все свое актерское дарование: страх за Амалию оказался сильнее, чем мысль об адском пламени.

– Тут не о чем больше и говорить! – воскликнул Хосе, так что никто и не догадался, что эта фраза означала совсем другое решение.

Однако, когда вернулась к столу Анхела, хозяин дома предпочел отложить разговор до следующего дня. Ему не хотелось волновать матушку, удивительная безмятежность которой тревожила его все больше.

Старушка не заметила озабоченности сына, как не заметила она и паники внучки, и страха на лице невестки. В груди ее зарождалось новое ликование. После ужина, даже не подозревая, какие страсти закипают вокруг, Анхела собрала тарелки со стола. Как всегда, она отказалась от помощи Мерседес и осталась на кухне мыть посуду в одиночестве.

Позвякивание кастрюли за спиной Анхелы возвестило о прибытии Мартинико. Вот уже несколько недель домовой являлся ей каждый вечер. Существо как будто пыталось составить ей компанию, о чем Анхела вовсе не просила. Старушка даже не обернулась на него взглянуть. Эта мышиная возня за спиной напоминала ей шепот сьерры летними вечерами, когда они с Хуанко выходили погулять по горным тропам и забредали к ручью, где русалка дала девушке совет, на всю жизнь подаривший ей любимого человека.

Анхела тосковала по своему Хуанко; не проходило и дня без воспоминаний о нем. Поначалу она пыталась больше заниматься обычными делами, чтобы забыть, что его нет, однако в последнее время она снова начала чувствовать, что Хуанко рядом.

Старушка погасила свет на кухне и побрела к себе: ноги дрожали так, как будто она до сих пор ступала по скользкому травяному ковру сьерры. Разделась, не включая лампу. Кости ее поскрипывали, когда матрас прогнулся и принял ее тело. И в темноте она его увидела. Хуанко лежал рядом, и лицо его было молодо и прекрасно, как когда-то. Анхела закрыла глаза, чтобы лучше видеть. Как же умел смеяться ее муж! И как он брал ее лицо в ладони, как он ее целовал! А она танцевала в шелковой юбке, и юбка развевалась при каждом повороте…

Домовой приблизился к постели и посмотрел на лицо старушки, на дрожание ее век во сне. Мартинико терпеливо просидел у изголовья до утра, он прыгал и танцевал с ней на холмах под звуки флейты в тот наполненный магией вечер, он видел, как она обнимает юношу, которого любит безумно.

Анхелита, ясновидящая девчушка из сьерры, улыбнулась в потемках своего сна – такой же невинной улыбкой, как когда играла с глиняной посудой возле отцовской печи. А когда дыхание ее остановилось и душа полетела туда, где дожидался Хуанко, домовой склонился к Анхеле и в первый и последний раз за все время их знакомства поцеловал ее в лоб.


Когда Пабло без предупреждения отправился повидаться с друзьями, он остановился возле музыкального автомата, дарящего ветру свое жалостливое болеро. Рядом никого не было. Молодой человек уже решил понаблюдать за знакомым домом из парикмахерской напротив, но парни уже его увидели:

– Эй, Тигр!

Пришлось подойти.

– Ты вовремя! – приветствовал друга Хоакин. – Мы как раз собирались заказать кофе.

– С Лоренсо ты знаком? – спросил Луис, указав на толстячка в больших очках.

– Очень приятно.

– Пупо! – крикнул Хоакин мулату за стойкой. – Еще один кофе!

– Это убийство в Маноло меня до сих пор тревожит, – говорил Лоренсо, словно продолжая начатый спор. – Я уверен, что гангстерство зародилось в университете и виноват во всем Грау. Если бы он не назначал бандитов на важные политические посты, все сложилось бы иначе.

– Ты прямо как Чибас: обличать стало твоим любимым занятием.

– Чибас хочет как лучше.

– Но его непреклонность сведет его с ума. Совершенно точно: в этой стране зло не экономическое, а социальное… или даже психологическое.

– Я тоже так думаю, – согласился Пабло. – Здесь все держится на политической коррупции и дозволенном насилии. Смена правительства ни к чему не привела. Грау ушел, Прио[35] пришел, и ничего не изменилось.

– Вот и Чибас говорит то же самое.

– Да, но он обвиняет не того человека, и возникает путаница, которой пользуются те, кто…

– Подлужек обсуждаете?

Парни обернулись. Пабло вздрогнул, но сумел сохранить невозмутимый вид.

– Папа, ты что здесь делаешь?

– Сеньор Мануэль! – Луис не дал старшему ответить. – Вам не кажется, что следует поменять командиров в казармах, где происходили беспорядки?

Улыбка исчезла с лица Мануэля. Эти мальчишки вовсе не треплются о своих эротических приключениях – они ищут проблем на свою голову.

– Я не увелен, что вам следует пло это лассуждать, – очень серьезно ответил Мануэль, чуть коверкая слова. – Студенту следует холошо учиться и завести семью.

Пабло решил прервать отцовскую тираду.

– Завтра увидимся, – бросил он друзьям, вставая из-за стола.

Отец и сын вышли вместе.

– Не знал, что Шу Ли и Кен увлеклись политикой, – с упреком сказал Сиу Мэнд по-китайски, как только они очутились за дверью.

– Мы просто болтали.

– О делах, которые вас не касаются и в которых вы ничего не понимаете.

Пабло не стал возражать. О таких вопросах с отцом спорить бессмысленно. К тому же у него имелись более важные причины для беспокойства.

– Я забыл кое-что сказать Хоакину.

– Ну так позвони ему из дома.

– Я не знаю, пойдет ли он к себе, а это очень важно. Лучше мне вернуться сейчас.

– Только не задерживайся.

Но в кофейне Пабло не появился. Он завернул за угол и нашел телефонную кабину. Юноша еще набирал номер, когда рядом затормозила машина.

– Пабло! – позвал женский голос.

Он был уверен, что это Амалия, и подошел, но в удивлении остановился перед автомобилем, в котором сидела донья Рита. Что-то случилось.