Дайна Чавиано - Остров бесконечной любви

– «Разлука приносит забвенье», – пропела Гея.

Фредди посмотрел на нее почти с ненавистью.

– Когда человек покидает какое-то место, он его мифологизирует, – изрекла Гея.

– Да, верно, – подхватила Сесилия. – Гаваны, по которой ты скучаешь, наверняка не существует.

– Кто бы говорил! – буркнул Фредди. – Не ты ли месяц назад вздыхала по очередям в Синематеку?

– Бывает, с языка срываются всякие глупости, – уже раздраженно отозвалась Сесилия. – В ту минуту я вообще хотела отсюда исчезнуть.

– А когда ты жила на Кубе…

Сесилия решила не мешать парню разглагольствовать. В отличие от своего друга, она не ловит каждый вздох этого острова. И хотя девушка ощущала ту же боль, душа ее жаждала вовсе не слепой верности.

Сесилия смотрела, как ветер треплет плющ на стене соседнего дома, как птицы гоняются друг за дружкой меж кокосовых пальм… Ей вспомнился ее другой город, ее утраченная страна. Сесилия ее ненавидела. Господи, как она ее ненавидела. И не важно, что воспоминания наполняли ее тоской. Не важно, что эта тоска так походила на любовь. Она никогда в этом не признается, даже своей тени. Но вот из какого-то уголка ее памяти всплыли слова болеро: «Если наша любовь только снится, дорогая, зачем же браниться, когда сердце вздыхает мое?»

– День добрый, соседка, – поздоровалась женщина средних лет, не переставая взбивать густую пену в плошке. – У меня сахар кончился. Не одолжишь пару чашек?

Амалия не удивилась при виде незнакомки, которая появилась на пороге ее дома, взбивая белок для меренг. Два дня назад девушка наблюдала за ней сквозь жалюзи: новая соседка хлопотала вокруг мужчин, переносивших из грузовика мебель и коробки.

– Ну конечно, – ответила Амалия. – Входи.

Она знала, кто перед ней, потому что толстая Фредесвинда, что живет на углу, уже о ней рассказывала.

– Вот, пожалуйста.

– Как тебя зовут? – спросила гостья, на секунду прервавшись.

– Амалия.

– Большое спасибо, Амалия. Завтра верну. Меня зовут Дельфина, к твоим услугам.

Когда Амалия передавала бумажный кулек, их руки соприкоснулись, и девушка чуть не выронила сахар.

– Ай, да ты беременна…

Амалия всполошилась. Никто, кроме Пабло, об этом не знал.

– Кто тебе сказал?

Дельфина рассмеялась:

– По тебе заметно.

– Правда? Ведь всего два месяца…

– Я не имела в виду тело – заметно по лицу.

Амалия ничего не сказала, хотя и была уверена, что Дельфина не смотрела на лицо, принимая фунтик. Только на руки.

– Ну ладно, до свидания. Принесу тебе кусок пирога. Твоя девочка вырастет сладкоежкой.

– Девочка? – Амалия не успела переспросить, потому что соседка уже направилась к себе, с новыми силами взбивая пену.

Амалия в изумлении застыла в дверях. В таком виде ее несколько минут спустя и застала Фредесвинда.

– Что с тобой?

– Дельфина, наша новая соседка…

Амалия не договорила, чтобы не выболтать свой секрет.

– Не обращай внимания. Думаю, бедняжка немного не в себе. Вот вчера, когда разносчик газет выкрикивал что-то про перуанцев, которые укрылись в кубинском посольстве, как, ты думаешь, она себя повела? Сделала загадочное лицо и сказала, что эта страна проклята, что через десять лет все здесь будет вверх тормашками, а через тридцать то, что произошло в кубинском посольстве в Перу, повторится в Гаване, только наоборот и помноженное на тысячу.

– Что она имела в виду? – спросила Амалия.

– Говорю же тебе, она малость того, – повторила толстуха и покрутила пальцем у виска. – Я прослышала, что эта Дельфина недавно вышла замуж и потеряла будущего ребенка в автокатастрофе. Ну почему же она это не предвидела, а?

– Она замужем? – После этого известия Амалия уже была готова отдать помешанной свои симпатии.

– Ее муж скоро приедет. Они жили, по-моему, в Сагуа, а теперь жена приехала первой, чтобы обустроить дом, а муж тем временем заканчивает там дела.

– Как поживаете, донья Фреде? – раздался сзади мужской голос.

Амалия кинулась на шею своему Пабло.

– Ну ладно, голубки, воркуйте без меня. – Соседка спустилась с крыльца в сад.

Пабло закрыл дверь.

– У тебя что-нибудь получилось?

– У меня все получилось. Мне теперь не нужно возвращаться в порт.

– Да как же?..

– Я виделся с матушкой.

Вот это новость! Сбежавшим влюбленным помогала только Рита, но певица не могла предложить им многого – разве только советы.

– Ты с ней разговаривал?

– Нет, она только это передала.

Пабло вынул из кармана сверток, а из него две вещицы, сиявшие, точно жемчуг в вечернем свете. Амалия приняла их обеими руками. Это и вправду были жемчужины.

– Что это?

– Мама дала. Они принадлежали моей бабушке.

– А что скажет отец, когда узнает?

– Он не узнает. Маме удалось сохранить кое-какие драгоценности, когда они бежали из Китая. На корабле у них украли почти все, но она спрятала ожерелье и отдала его папе уже на Кубе, а эти сережки никогда ему не показывала, потому что решила сохранить на черный день.

– Они, наверно, дорогие.

– Хватит, чтобы начать то дело, о котором мы говорили.

Амалия смотрела на серьги. Ее мечтой было открыть нотный магазин, где продавались бы и инструменты. Она провела детство среди музыкальных записей и тех, кто ими занимается, – это была давняя страсть дедушки, которой заразился и ее отец.

– Как бы то ни было, нужно занять денег.

– Теперь мы сможем это сделать, – заверил Пабло.

Она открыла глаза и, еще не встав с постели, увидела, что Мартинико сидит на полке из кедра и болтает ножками, колотя пятками по благородному дереву. Амалия почувствовала толчок изнутри и положила руку на живот. Ребенок шевелился. Она посмотрела домовому в глаза и ощутила трогательную нежность.

Амалия услышала, как Пабло молится перед статуей Сан-Фан-Кона. Такое благочестивое отношение к предкам было для девушки подтверждением любви и придавало ей уверенности. Запах ладана напомнил ей тот день, когда они обменялись брачными обетами. Вместе с Ритой и еще несколькими друзьями они поехали на кладбище, где лежали останки покойного прадедушки-мамби. Пабло поджег благовонные палочки, помахал ими перед ее лицом, бормоча что-то на смеси испанского и китайского. Потом он воткнул палочки в землю, чтобы дым отнес его молитвы на небо. В тот вечер молодожены устроили для друзей ужин в «Пасифико». Пиво мешалось со свининой в кисло-сладком соусе, а рисовое вино – с кубинским кофе. Рита подарила им договор на заем, о котором они мечтали, с ее собственной подписью в качестве поручителя.

Вот так они и открыли свой магазин на оживленном перекрестке улиц Гальяно и Нептуно. С тех пор Пабло каждый день вставал в шесть часов, шел на склад забрать заказанные товары, приходил в контору и обзванивал клиентов. Днем он торговал в магазине и принимал специальные заказы, а в семь вечера возвращался домой, убедившись, что оставил дела в полном порядке.

– Любовь моя, я ухожу, – сказал Пабло из коридора.

Это предупреждение развеяло остатки сна. Нужно одеться и заступить на место мужа: сегодня он едет в порт, чтобы забрать важный груз. Амалия быстро встала с постели, и Мартинико испарился с полки, чтобы возникнуть рядом с хозяйкой, держа в руках сандалии, которые она искала. Женщина не уставала поражаться услужливости домового, которая проявилась с началом ее беременности. Амалия торопливо оделась и позавтракала. Вскоре она уже шагала к дому на углу.

Луйанó был бедным кварталом, населенным рабочими, учителями и служащими, которые стояли в самом начале карьеры или открывали дело в ожидании, что время – или поворот судьбы – предоставит им возможность переехать. Амалия любила эти тихие солнечные улочки. Ей не составляло труда добраться до района Центральной Гаваны, где находился их магазин. Она была счастлива: замужем за Пабло, ждет первенца и занимается делом, о котором мечтала всю жизнь.

Женщина села в автобус, доехала почти до Набережной, а уже через полчаса подняла металлические жалюзи, открыла стеклянную дверь и включила кондиционер. На стенах висели гитары и бонго[36]. В витринах, задрапированных черным атласом, лежали ноты в кожаных и картонных обложках. Два рояля – черный и белый – занимали основное пространство слева. Справа в углу стоял проигрыватель. Амалия нажала на кнопку, и голос Бенни Море наполнил утро страстью: «Сегодня, как и вчера, я так же люблю тебя, всегда…» Амалия вздохнула. Бенни пел как ангел, пьяный от печали.

Колокольчик на двери возвестил о приходе первого клиента. Точнее, двух: супружеская чета спросила ноты для рождественских вильянсико. Амалия предложила на выбор полдюжины партитур. После долгих споров и торгов супруги приобрели три. Почти сразу вслед за ними появился подросток, испробовал несколько кларнетов и остановился на самом дешевом.

Колокольчик снова зазвенел.

– Донья Рита!

– Решила тебя навестить, доченька. Вспомнила, что сегодня в порт приходит груз, и подумала, что застану тебя одну. К тому же ночью я видела сон и теперь хочу посмотреть кое-какие ноты.

– Рассказывайте.

– Мне снилось, что мы с тобой пришли к Диноре…

– К той гадалке?

– Да, но в этот раз я сама раскладывала карты и предсказывала будущее. Я все видела так ясно! И я уверена, все именно так и будет… Ты тоже была в этом сне.

– И что вы увидели?

– Самое скверное, что этого я не помню. Но я была предсказательницей. Я смотрела в карты, и в голове у меня представлялось. И вдруг я почувствовала руку на своем горле – она меня душила. И когда я совсем уж стала задыхаться, то проснулась.

– Да, но при чем тут ноты?

– Я недавно читала про новую оперу Менотти. Она называется «Медиум» или как-то похоже. Не знаю, но я почувствовала необходимость посмотреть ноты[37].

– У меня здесь есть список композиторов, а еще список недавних названий…

– Лучше по названию.

И женщины под вздохи «Обезумевших от мамбо» и горестной «Жизни» взялись просматривать список.

– Вот она! – воскликнула Рита. – «Женщина-медиум» Джанкарло Менотти. Сколько стоит?

– Для вас бесплатно.

– И слышать не желаю! Если ты будешь вместо бизнеса заниматься благотворительностью, тебе скоро придется просить милостыню, а я не для этого ставила подпись в банке.

– Я не могу брать с вас деньги после того…

– Если не согласишься, я не возьму партитуру, и тогда мне придется покупать ее в другом месте.

Амалия назвала цену и приготовила упаковочную бумагу.

– Не понимаю, зачем мне это нужно, – призналась Рита, протягивая деньги. – Я уже давно даже сарсуэлу не пою, но в конце концов… Быть может, сон мой как-то связан с бронхитом, который ночами не дает мне дышать.

Певица ушла с нотами под мышкой, и Амалия решила привести в порядок каталоги. По звуку второго колокольчика она поняла, что Пабло вошел через заднюю дверь, но тут в магазине появился очередной покупатель. Обслужив его, Амалия заглянула в подсобное помещение:

– Пабло!

Муж подскочил на месте и выронил какие-то листочки.

– Что это?

– Хоакин просил подержать их у себя недельку. – Он поспешно запихивал бумаги в ящик.

– Это ведь прокламации?

Пабло молчал, продолжая прятать бумаги.

– Если у нас это найдут, мы попадем в беду.

– Никто не подумает, что в музыкальном магазине…

– Пабло, у нас будет ребенок. Я не хочу неприятностей с полицией.

– Клянусь тебе, тут нет ничего опасного, просто призыв к забастовке.

Амалия молча смотрела на мужа.

– Если мы не воспротивимся Прио, ситуация ухудшится для всех, – сказал Пабло.

Он приобнял жену, но та отстранилась.

– Мне не нравится, что ты ввязался в политику, – не отступала Амалия. – Это для тех, кто хочет жить припеваючи, вместо того чтобы работать, как Бог велит.

– Я не могу не помочь Хоакину. Друзья на то и друзья…

– Если он тебе такой друг, то попроси его забрать это.

Пабло смотрел на жену, не зная, что тут можно добавить. Амалии было известно об исчезновениях и арестах: об этом ежедневно писали в газетах. Не было необходимости доказывать, что ситуация в стране складывается скверная. Именно сознание опасности заставляло женщину открещиваться от такой реальности.

– Это не страна, а наказание, – твердо заявил он. – Мы не можем сидеть сложа руки.

– Ты хочешь, чтобы твой сын родился сиротой?

В магазине прозвенел колокольчик.

– Пожалуйста, – шепнула Амалия.

– Хорошо, – шепнул Пабло. – Я отнесу их в другое место.

Он чмокнул жену в щеку, стараясь успокоить:

– Как прошло утро?

– Рита заходила, – ответила Амалия, радуясь возможности сменить тему.

– Мне говорили, она болеет.

– Да, легкий бронхит.

– Ей бы в постели полежать, – заметил Пабло, направляясь к задней двери. – Я ненадолго заеду в клуб.