Дайна Чавиано - Остров бесконечной любви

– Куда?

– В клуб на углу Санхи и Кампанарио – помнишь? Хочу выяснить у них про ушу. Потренироваться мне не мешало бы.

– Хорошо, только не задерживайся, – согласилась Амалия и вышла в другую дверь.

Высокий нескладный мужчина в сером костюме, висевшем на нем, как простыня на гвозде, разглядывал дирижерскую палочку из слоновой кости – это была одна из тех диковин, которые Пабло заказал, чтобы придать лоску своему заведению. Амалия вооружилась лучшей из своих улыбок, но застыла как вкопанная, когда посетитель повернулся к ней. Женщина инстинктивно оглянулась на подсобку: вдруг Пабло что-нибудь забыл и вернулся. В их магазине стоял Бенни Море.

– Добрый день, – пролепетала хозяйка. – Чем я могу вам помочь?

– Есть у вас Готшалк?

– Одну минутку, – еле слышно ответила Амалия и шагнула к шкафу с зеркальными дверцами. – Так, музыка двадцатого века.

Она достала список и пробежала глазами по строчкам:

– Вот здесь. Готшалк, Луи Моро: «Фантазия на тему Кокуйé»… «Сельские сцены»… «Ночь в тропиках»… – Амалия посмотрела номер и отыскала нужные партитуры в шкафу. – Взгляните.

Она вытащила две тетради.

– Я возьму ту, которую вы посоветуете, – сказал мулат с ласковой, почти извиняющейся улыбкой. – Знаете, я ведь не умею читать ноты. Ничего не разбираю в этих крючках…

Амалия кивнула. Какая же она бестактная! Только сейчас она вспомнила, что этот человек, владеющий голосом как соловей и дирижирующий оркестром с важностью академика, так и не научился читать ноты и вынужден свои композиции надиктовывать.

Он был как тропический Бетховен – только не глухой, а слепой к музыкальной грамоте.

– Я хочу сделать подарок, – ответил мулат на вопрос, которого Амалия не задавала. – Мой племянник учится в консерватории и часто говорит об этом композиторе.

Амалия завернула партитуру в серебристую бумагу и перевязала красной лентой.

– А сколько стоит это? – спросил певец, указав на палочку из черного дерева и слоновой кости.

Хозяйка назвала цену в уверенности, что Бенни такую странную вещь не купит.

– Беру.

Амалия думала только об одном: если бы ее сейчас видел отец…

– Вы ведь недавно открылись? – спросил мулат, пока она отсчитывала сдачу.

– Два месяца назад. Как вы узнали про наш магазин?

– Кто-то рассказывал о вас в «Домовом», и мне запомнилось название: оно показалось мне очень остроумным.

Амалии пришлось сделать усилие, чтобы остаться спокойной: «Домовой» – так называлась студия ее отца. И кто же там мог о них рассказывать?

– Всего наилучшего, – произнес музыкант, дотронувшись до полей серой шляпы. – Да! И не изменяйте своим привычкам – время от времени слушайте меня.

Вначале Амалия не поняла, что он имел в виду. Только потом она обратила внимание, что из патефона по-прежнему звучит песня Бенни Море.

Она смотрела вслед худощавой фигуре, которая на секунду замерла за дверью, чтобы без следа раствориться в толпе, а потом перевела взгляд на пол, на козлоподобный силуэт, символ их магазина, на буквы названия: «Флейта Пана». Почему они с Пабло выбрали такой необычный вариант? Им обоим пришла на ум та далекая ночь в Виналесе, когда они строили планы на будущее. И обоим была понятна эта странная ассоциация.

Внезапно стекла в магазине зазвенели от грохота. Амалия застыла на месте, не понимая, что это могло быть: стук в дверь, гром или лопнувшая шина. Только когда женщина увидела, что многие на улице останавливаются посмотреть, другие спотыкаются, а третьи с воплями бегут прочь, стало ясно, что произошло нечто действительно серьезное. Амалия выглянула на улицу.

– Что случилось? – спросила она хозяйку «Аиста», которая поспешно закрывала свой магазин одежды, и вид у нее был скорбный.

– Чибас покончил с собой.

– Что?

– Несколько минут назад. Выступал на радио с речью и застрелился прямо там, перед микрофоном.

– Вы уверены?

– Дочка это слышала. И только что мне позвонила.

Амалия не верила своим ушам.

– Но почему?

– Он что-то там не смог доказать, хотя и обещал.

Амалия видела всеобщее смятение, слышала, как весь город скорбит о покойном. Люди бежали и кричали, но никто не мог объяснить, что же произошло. Амалия подумала о муже. Куда он направился – в спортивный клуб или совсем по другим делам? Свистки полицейских и выстрелы вселяли ужас. Амалия вернулась за сумочкой и, действуя совершенно неразумно, закрыла магазин. Она должна найти Пабло! Амалия старалась идти спокойно, но ее то и дело толкали другие пешеходы – люди разбегались во все стороны, не глядя по сторонам.

Через две куадры Амалию потащила за собой толпа людей, маршировавших с плакатами. Женщина попыталась спрятаться в подъезде, однако от этой лавины не было спасения. Ей пришлось двигаться в том же темпе, почти бегом; она понимала, что, если остановится, эта слепая и глухая толпа ее раздавит.

Две патрульные машины с визгом затормозили посреди улицы, и люди замедлили шаг. Амалия воспользовалась этим, выбралась к тротуару и поднялась на крыльцо. На нее и здесь напирали, но угроза быть растоптанной уменьшилась. Из-за колонны ей не было видно, что происходит на углу, – вот почему она не догадалась, отчего люди начали пятиться.

Раздались выстрелы, и передние подались назад, но эта волна не задела стоявшую на ступеньках Амалию. И все-таки первая же струя воды сбила ее с ног. Сначала она ничего не поняла – только почувствовала удар и боль, от которой потемнело в глазах. Амалия увидела на одежде кровь: падая, она ударилась о ступеньку.

Вторая струя угодила ей в грудь и толкнула на цементную тумбу с афишами, возвещающими о новом представлении в кабаре «Тропикана» («самое большое в мире шоу под открытым небом»), наклеенными поверх объявления об открытии театра «Бланкита» («на пятьсот мест больше, чем в нью-йоркском „Радио-Сити“, который до этого дня был самым большим театром в мире»). И в голову Амалии пришла несвоевременная мысль: как забавна судьба ее островка, где все одержимы страстью иметь все самое большое или быть в чем-нибудь уникальными… странное место, наполненное музыкой и болью…

Вода ударила в третий раз.

Прежде чем упасть на тротуар без чувств, Амалия увидела плакат, рекламирующий последний шлягер – песню с комическим сюжетом, завязка которого произошла неподалеку: «По Прадо и Нептуно девчоночка шла…»

Сесилия подняла трубку еще в полусне. Звонила двоюродная бабушка, предлагала позавтракать вместе, как положено. «И никаких отговорок!» – сразу предупредила она. Она-то знает, что Сесилия звонила ей несколько раз на неделе. «Если хочешь поговорить или попросить о чем-нибудь, сегодня твой день».

Сесилия умылась ледяной водой и быстренько оделась. В спешке журналистка чуть не забыла карту. У нее выдалась тяжелая неделя на работе – две статьи для воскресного выпуска: «Кулинарные секреты бабули» и «Тайная жизнь вашего автомобиля». Сесилия написала их, совершенно не разбираясь ни в кулинарии, ни в автомеханике. Но все эти дни треклятая карта не шла у нее из головы. Бабушка куда-то запропастилась. По крайней мере, трубку не брала. Сесилия даже походила возле ее дома, решив вызвать полицию, если заподозрит что-нибудь неладное. Соседка рассказала, что Лоло каждый день выходит из дому ни свет ни заря и возвращается поздно вечером. Чем она занимается?

Еще на лестнице девушка услышала голос попугаихи:

– Мусор прочь! Мусор прочь!

А еще вопила бабушка, и это было похуже, чем птичья брань:

– Заткнись, чертова стрекоталка! Иначе отправлю тебя в кладовку на целых три дня.

Но ее питомице не было дела до этих угроз, и лозунги лились рекой:

– Фидель силен, прогонит янки вон.

– Идиотка безмозглая! – перекрикивала птицу Лоло. – Если не уймешься, я тебе в ужин петрушки накидаю[38].

Сесилия позвонила. Фиделина взвизгнула от удивления, а бабушка от испуга – наверно, решила, что это соседи пришли скандалить. Наступила мертвая тишина, потом послышался перестук и глухой удар.

«Ну все, – с надеждой подумала гостья. – Птичке каюк».

Дверь открылась.

– Как я рада тебя видеть, доченька! – Старушка наградила ее нежнейшей улыбкой. – Давай проходи, не то простудишься.

Пока Лоло запирала дверь на все засовы, Сесилия осматривала комнату.

– А где попугай?

– Там.

– Ты наконец-то ее выпотрошила?

– Девочка, ну что у тебя за мысли! – перекрестилась Лоло. – Это совершенно не по-христиански.

– То, что Фиделина с тобой вытворяет, христианским тоже не назовешь.

– Это тварь Господня, – вздохнула тетушка с видом мученицы. – Я ее прощаю, потому что она не ведает, что творит.

– Я слышала крики, а потом шум…

– А, ты об этом…

Лоло подошла к кладовке и открыла дверь. Клетка Фиделины стояла рядом с коробками и чемоданчиками. Снова увидев свет, птица бодро заверещала, однако радость пленницы длилась лишь мгновение. Старушка захлопнула дверь у Фиделины перед клювом.

– Мне пришлось волочить эту клетку, а в ней весу десять тонн. Железные ножки постукивали – вот что ты слышала.

– И очень жаль, – разочарованно отметила Сесилия.

– Пойдем в столовую. Шоколад уже готов.

Сесилия переместилась в угол, откуда доносились дивные ароматы. Лоло поднялась ни свет ни заря, чтобы купить в ближайшем кафе свежих чурро[39]. Вернувшись, она положила их в духовку, чтобы не остыли, а в кастрюлю с молоком кинула несколько брикетов испанского шоколада. Теперь в центре стола стоял кувшин шоколада, а рядом в глиняной миске красовалась горка чурро, от них поднимался ванильный пар.

– Зачем ты хотела меня видеть? – спросила тетушка, наливая шоколад.

– Давно к тебе не приезжала.

– Я тебе дважды в матери гожусь, так что оставь эти сказочки. Что случилось?

Сесилия рассказала о доме-призраке и об историческом значении дат, когда он появляется.

– …Но теперь его видели в день, который не совпадает ни с одним из таких событий, – закончила девушка, – и я не знаю, что и думать.

Она макнула кончик чурро в шоколад, а когда несла его ко рту, на скатерть упала темная капля.

– Чуть не забыла!

Сесилия выбежала в гостиную, достала из сумки карту, вернулась и разложила ее на столе, но тетушка отказалась что-либо рассматривать, пока они не покончат с завтраком. Только убрав тарелки, Лоло принялась за исследование; девушка ловила каждое ее движение. Иногда старушка хмурила брови и замирала, глядя в пустоту, пытаясь увидеть или услышать нечто, внятное только ей, потом молча мотала головой и возвращалась к карте.

– Знаешь, что я думаю? – произнесла она наконец. – Этот дом может быть мемориалом.

– Чем?

– Чем-то вроде памятника или знака.

– Не понимаю.

– До сих пор бóльшая часть дат была связана с недавней историей Кубы. Но возможно, дом хочет также указать на свою особую связь с каким-то человеком.

– И какой в этом смысл?

– Никакого! Дом просто выстраивает систему координат.

– Ты можешь понятней объяснять?

– Девочка, все очень просто. Возможно, все это время дом объявлял: «Я явился из такого-то места» или «Я олицетворяю такое-то событие». А теперь он говорит: «Я здесь из-за такого-то человека». Полагаю, что дом изначально связан с Кубой, но теперь он связан с кем-то или с чем-то в этом городе.

Сесилия ничего не ответила. Новая гипотеза показалась ей какой-то неубедительной. Если дом – носитель чьей-то личной истории, которая перетекла в Майами, тогда почему же он продолжает появляться без всякой логики, бессистемно в столь непохожих районах города?

Бой часов вернул девушку к реальности.

– Извини, доченька, но мне пора отправляться к мессе, а потом… Боже мой! Погляди на свою юбку!

На юбке красовалось шоколадное пятно. Лоло подошла к холодильнику и достала кусочек льда.

– Иди в ванную и потри.

– Тетушка, почему ты так часто уходила из дому на этой неделе? – спросила Сесилия, заглянув в спальню. – Я решила, с тобой что-то случилось. И не говори, что все эти дни ты провела в церкви…

Сесилия так и не договорила, потому что увидела фотографии над комодом. Вот ее бабушка Дельфина, как обычно в цветастом платье и с неизменной улыбкой, среди роз в саду рядом с домом. На другом снимке стоял незнакомый господин, которого Сесилия опознала по клетке с тем самым попугаем. Когда девушка увидела третью фотографию, земля ушла у нее из-под ног. С нежностью и ужасом смотрела Сесилия на своих родителей в свадебных одеждах: мама с волосами, собранными в пучок, и в длинном платье; отец с лицом киноактера, при галстуке в светлый горошек, который она совсем забыла. Внизу шла дарственная надпись: «Тете Лоло в память о нашей свадьбе в приходе Святейшего Сердца Иисуса в Эль-Ведадо, в день…» А дальше дата, дата…

– Февраль – единственный месяц, когда я хожу в церковь каждый день, – сообщила из кухни старушка. – Я всегда буду молиться за твоих родителей, которые поженились четырнадцатого февраля в знак своей великой любви. Упокой, Господи, их души!