Дайна Чавиано - Остров бесконечной любви

Теперь Сесилия сильно порадовалась, что никому об этом не рассказала. Это ведь безумие! Она до сих пор не понимала, что общего у нее с Деметрио. Девушка вздохнула. Неужели загадки этого призрачного дома никогда не кончатся?

Сесилия снова ощутила укол боли: в ее голове перемешались голоса родителей и пляжи ее детства. Эти мертвецы, гуляющие по всему Майами, приносили ей запах города, который она научилась ненавидеть, как никакой другой. Она – женщина ниоткуда, человек, не принадлежащий никакому пространству. Девушка почувствовала себя совершенно бесприютной. Ее взгляд остановился на видеокассетах, которые принес Фредди. Они были ей по-прежнему неинтересны, но редактор просил написать статью о папском визите на Кубу. Надеясь позабыть о своих призраках, журналистка взяла кассеты и пошла в гостиную.

Белый автомобиль едет по Гаване. Впервые в истории папа римский посещает крупнейший остров Карибского моря. А Сесилия, рассматривающая толпу, свидетелей чуда, освобождает от забвения тротуары, по которым она столько раз бродила. «Помнишь Национальный театр? – спросила она сама себя. – А „Поющее кафе“? А остановку перед статуей Марти? А холодок, веявший из ресторана „Ранчо-Луна“, когда там открывали дверь?» Сесилия продолжала нанизывать воспоминания, разглядывая залитые солнцем улицы. Девушке слышался шорох деревьев и ветерок на Набережной – от Пасео к площади, и жар этого света, оживляющего скупой городской пейзаж. Сесилия впервые увидела свой город чужими глазами. Остров показался ей запущенным, одичавшим садом такой красоты, что она блистала, несмотря на слой пыли на домах и на усталость, читающуюся на голодных лицах кубинцев.

«Красота – это начало страха, который мы способны выдержать», – вспомнилось ей. Да, истинная красота пугает, оставляет человека в полнейшей растерянности. Гипнотизирует с помощью чувств. Порой самый слабый аромат – например, запах, исходящий из лона цветка, – заставляет нас закрыть глаза, прерывает наше дыхание. В такой момент наша воля попадает в плен к столь мощному раздражителю, что избавиться от наваждения удается лишь через несколько секунд. А если красота приходит через музыку или через картину… Ах! Тогда жизнь замирает на весу, застывает от этих сверхъестественных звуков, от бесконечной силы образа. Мы чувствуем начало этого страха. Но порою он исчезает так стремительно, что мы его не успеваем заметить. Наш рассудок сразу же стирает болезненное событие, оставляя лишь ощущение невыразимой силы, способной утащить, заставляющей отказаться от рассудка. Красота – это удар, который парализует. В такой момент мы, определенно, сталкиваемся с явлением, которое, несмотря на свою мнимую краткосрочность, захватывает нас целиком… как этот пейзаж перед глазами у Сесилии.

Она видела город с высоты вертолета, летящего над сладострастным изгибом Набережной. Несмотря на расстояние, можно было разглядеть линии проспектов, сады вокруг республиканских дворцов с их витражами и мраморной отделкой, идеальные контуры сбегающих к морю улиц, колониальную крепость, в былые времена прозывавшуюся Санта-Доротеа-де-Луна, и гигантский вход в тоннель, ныряющий под землю на берегу реки Альмендарес, чтобы вынырнуть на Пятой авениде… Изображение стало нечетким, и магия исчезла. Диктор объявил, что кубинское телевидение оборвало трансляцию. «Ну, как всегда, – подумала Сесилия. – Они прерывают сигнал, потому что не хотят показывать дома, где прячутся террористы и наркоторговцы».

Журналистка машинально вытащила первую кассету и уже искала другую. В ее голове продолжали мелькать конные статуи из парков, фонтаны без воды и прохудившиеся крыши. Почему развалины всегда так красивы? И почему развалины прежде прекрасного города еще более прекрасны? Сердце ее разрывалось между двумя чувствами – любовью и страхом. Она не знала, как должна относиться к этому городу, но подумала, что будет полезно отстраниться, чтобы получше разглядеть пейзаж, который вблизи она не воспринимала. Страна – она как картина. Издалека различима лучше. Расстояние помогло Сесилии многое понять.

А еще она признала, сколь многим обязана Майами. Здесь она нашла рассказы и присловья, обычаи и вкусы, умение говорить и работать – все эти сокровища утраченной на острове традиции. Майами может оставаться непонятным городом даже для тех, кто в нем живет, потому что он выставляет напоказ рациональную и властную породу англосакса, а в душе его ураганом вьется латинская страсть; и в этом противоречивом, горячечном месте кубинцы берегут свою культуру, словно камни из британской короны. Отсюда остров делается таким же ощутимым, как и крики толпы на экране: «Куба для Христа! Куба для Христа!..» Над островом витал призрак или, быть может, мистика, которой она не ощущала раньше и открыла для себя только в Майами.

Сесилия пришла в ярость. Она любит и ненавидит свою страну. Почему у нее такой беспорядок в голове? Это все двусмысленные образы на экране. Папа служит мессу в Сантьяго-де-Куба, и мир переворачивается вверх тормашками, как будто осуществляется доказательство теорий Эйнштейна, которые наконец-то подтверждаются на этом фантастическом острове. Черные дыры и белые дыры. Все, что поглощают первые, может возникнуть во вторых, за тысячи световых лет. То, что она сейчас видит, – это Майами или Сантьяго?

В самом сердце острова люди собирались перед копией церкви Богоматери Милосердия из Майами – любимого святилища кубинцев в изгнании. А рядом с этой капеллой грязные воды несли и прибивали к берегу водоросли, бутылки и прочий мусор. Море было как поцелуй двух берегов, и кубинцы с одной и с другой стороны бросались в него, как будто в поисках следов людей с другого берега.

Оригинал капеллы, стоящий на восточной оконечности острова, был выполнен совсем в другом архитектурном стиле. Довольно странно поэтому было смотреть на копию храма из Майами на кубинской земле. Хотя, если подумать, это было завершение круга. Первоначальное изображение Девы сохранялось в сьерре, в красивой базилике Эль-Кобре[41], неподалеку от Сантьяго-де-Куба. Церковь в Майами строили, копируя форму покрова тамошней Богоматери. Построенное для папы сооружение в Гаване, удваивая размер этого покрова, тоже повторяло – вольно или невольно – силуэт храма в изгнании. Все было как в игре с зеркалами, где изображение повторяется до бесконечности. И вот под этим сооружением, призванным символизировать всеобщее единение, папа увенчал духовную мать кубинцев.

Малюсенькую корону девы-метиски со статуи сняли, и дрожащие пальцы возложили на ее медный покров другую, пошикарней. Пречистую объявили Королевой и Покровительницей Республики Куба. Люди сходили с ума от восторга, послышались радостные конги[42]: «Иоанн Павел, брат родной, давай оставайся в Сантьяго со мной». И другие, более смелые: «Иоанн Павел, брат родной, забери меня в Ватикан домой».

Сесилия вздохнула, камера между тем взяла крупный план. Вдали высилась синяя сьерра в покрывале из вечных туч. Потом показали церковь в Эль-Кобре, рядом с тем местом, где, по легенде, архиепископ-визионер Антоний Мария Кларет в XIX веке предрек ужасную катастрофу, которая надвигается на остров. Сесилия помнила часть его пророчества: «В эту Сьерра-Маэстру придет юноша из города и проведет здесь краткое время, творя деяния, весьма далекие от Христовых заповедей. И будет беспокойство, разорение и кровь. Он оденется в диковинную форму, какой в этой стране никто не видел, и у многих его последователей четки, распятия и образки святых будут висеть на шее рядом с оружием и военными припасами». Более чем за сотню лет до ее рождения святой увидел картины, приведшие его в ужас: «Юноша будет править около четырех десятилетий, почти что полвека, и в это время будет кровь, много крови. В стране воцарится запустение…» Сесилия представила, как всполошились приближенные архиепископа, когда он во время путешествия на муле впал в транс: «Когда прейдет это время, юноша, теперь уже старец, падет мертвым, и тогда небо сделается чистым, без этой черноты, что сейчас меня объемлет… Воздвигнутся колонны из пыли, и снова кровь зальет кубинскую землю на несколько дней. И будет месть и возмущение среди людей болящих и людей алчных, которые на короткое время увлажнят глаза свои слезами. После же этих бурных дней Кубой восхитится вся Америка, включая и Северную… Когда это случится, настанет время радости, мира и единства между кубинцами, и Республика процветет, как никто не мог и представить. И будет такое великое движение кораблей в водах, что издалека гавани Кубы будут казаться вышедшими в море городами…» Сесилия не сомневалась, что если архиепископ с такой ясностью прозрел первую часть истории, то он так же безошибочно предугадал и продолжение… если только Господь не решил подправить небесное видео и не подсунул святому концовку из другого фильма; и все-таки девушка верила, что это не так.

Сесилия жадно впитывала виды, которые с новой яркостью открывались на экране телевизора: хмурые вершины сьерры с их вековечными легендами; таинственное святилище в Эль-Кобре с обетными приношениями разных столетий; красная земля Орьенте, насыщенная минералами и кровью. «Красота – это начало страха…» Сесилия закрыла глаза, не в силах вынести эту красоту.

Девушка почти три недели не заходила в бар, боясь слишком доверяться прибежищу из рассказов Амалии, которые постепенно связывались в историю более печальную, чем ее собственная. Но может быть, оттого-то Сесилия к ним и возвращалась. Слушая Амалию, она убеждалась, что ее жизнь не так уж плоха. Когда девушка пришла в бар, темнота, как живое существо, металась посреди многолюдья. Натыкаясь на посетителей, Сесилия направлялась в свой привычный угол; еще издали она различала блеск черного камня. Добралась почти ощупью и уселась напротив старушки.

– А я тебя поджидала.

Искры в глазах Амалии пронзили тьму. Или то было просто отражение картин на большом экране? Вон там Набережная с ее статуями и любовниками, с пальмами и фонтанами. Ах, ее потерянная Гавана… Сесилия воскрешала погребенные в памяти образы, и у нее родилась еще одна безумная мысль. Ей рассказывали, что остров окружен затонувшими руинами. И разве ей не говорили, что эти циклопические камни – часть легендарного континента, описанного Платоном? Быть может, Гавана унаследовала карму Атлантиды, лежащей у ее берегов… вместе с древним проклятием. Если реинкарнация свойственна людям, то же должно происходить и с городами. Разве ей не известно, что города обладают душой? Доказательством этому служит ее дом-призрак. А если так, не несут ли они на себе также и чужую карму? Гавана – наследница мифических земель: Авалона, Шамбалы, Лемурии… Вот почему она оставляет неизгладимое впечатление в душах тех, кто туда приезжает или там живет.

«Гавана моей любви…»

Болеро отозвалось в ее ушах как предсказание. Она снова посмотрела на Амалию. После каждой встречи с этой женщиной с ней происходили странные вещи. Но сейчас ей хотелось не размышлять, а узнать, чем закончилась история, фрагменты которой порой заставляли ее забыть про собственную жизнь.

– Что случилось после того, как полицейские увезли Пабло? – спросила она.

– Его вскоре освободили – когда повстанцы взяли столицу, – прошептала Амалия, вертя в пальцах цепочку.

«…Я вручил тебе мою душу, Гавана моей любви…»

Амалия тихо вздохнула:

– Случилось то, что мой Тигренок остался все таким же мятежником.

Из записок Мигеля

ВСЕ СДЕЛАТЬ ПО-КИТАЙСКИ.

На Кубе так говорят, когда перед человеком поставили сложную или даже неразрешимую задачу. Например, студент может пожаловаться, что преподаватель на экзамене все сделал по-китайски, имея в виду сложность вопросов.

В расширительном смысле это выражение стало обозначать обескураживающую проблему, которую никак не разрешить.

Люди томились перед дверями отеля «Капра», мечтая попасть в кабаре, где будет петь Фредди, певица с невообразимым голосом и статью. В пятницу она дает два концерта – вечером и около полуночи. Но столпотворение было вызвано не только предвкушением зрелища, но и атмосферой всеобщего возбуждения, которое не спадало ни на секунду, с тех пор как отряды бородатых мужчин, прокатившись по острову неудержимой волной, обрушились на улицы и дворцы Гаваны.

Через несколько месяцев после захвата власти по городу уже ползли слухи о чрезвычайных судах, тайных казнях, бегстве высших чиновников… И уже было объявлено об интервенции больших компаний. Интервенция – жестокое понятие, которое использовали, чтобы избежать более внятных формулировок, таких как «лишить всей собственности» или «отобрать предприятие». А вслед за крупными рыбами наступит черед мелкой рыбешки – так передавали из уст в уста. Кое-кто, испугавшись такого поворота, рискнул роптать, однако эти голоса тонули в энтузиазме большинства, влекомого вихрем гимнов и лозунгов.