Роско и Флора попросили недельку отпуска после венчания, взяли в аренду машину и уехали в небольшую деревушку на Сене, к северу от Парижа, где хозяин кафе, в котором они работали, имел дом и мельницу. Дом он любезно предоставил в распоряжение молодоженов.

Мельница была построена еще до Французской революции на берегу небольшой речушки, которая крутила ее колеса, а затем бежала дальше и впадала в Сену.

— Ну, разве здесь не деревенский рай? — сказал Роско, выходя из машины. — Никогда не видел ничего подобного.

Вдоль речушки расстилались усеянные цветами луга, на которых паслись стада коров, через дорогу стоял маленький каменный домик. Все было настолько прекрасно, что трудно было поверить в реальность этого. На второй день Флора приготовила еду для пикника, и они отправились посидеть на лугу недалеко от мельницы. Они пили мускат и швыряли хлебными комочками в пасущихся коров.

— Вот это жизнь! — воскликнул Роско, растянувшись на молодой траве.

— Правда? — переспросила Флора, засовывая пустую бутылку из-под вина в корзину.

Он посмотрел на нее.

— А тебе что не так? Поля, коровы, мельница, хорошее вино — чего ты хочешь еще?

— Мне не хватает Нью-Йорка.

Казалось, он рассердился.

— Не начинай это снова.

— Нет, буду. Как долго мы еще будем жить в Париже? Мы ведь не строим никаких планов — мы просто плывем по течению.

— Я могу многое сказать тебе «за» — чтобы плыть по течению.

— Ты уже сказал все! А теперь, когда мы поженились, я хочу, чтобы мы как-то определились с нашими планами.

— Черт! Я знал, что мне не стоило делать тебе предложение. Слушай, ты можешь планировать все, что угодно, но ничто не заставит Роско Хайнеса вернуться в Нью-Йорк. Я люблю la belle France[26].

Складывая остатки еды в корзину, Флора бросила на него неодобрительный взгляд.

— Посмотрим, — только и сказала она.


В домике рядом с мельницей они обнаружили плейельский спинет, дата изготовления которого была указана на внутренней стороне: 1854 год. На третий день их медового месяца Флора услышала, как Роско наигрывает на нем мелодию. Она вышла из кухоньки в гостиную, где Роско сидел за инструментом.

— Что ты играешь? — спросила она.

— Тебе нравится?

— Да. Это ты сочинил?

— Я.

Она подошла поближе.

— Роско, почему ты никогда не записываешь свои мелодии. Некоторые из них очень приятные.

Он повернулся и обнял ее за талию.

— Во-первых, потому что у меня нет поэта, — сказал он. — А во-вторых, этот наш медовый месяц, а я не хочу работать в медовый месяц.

— Но мы могли бы подыскать тебе поэта.

Он опустил руки, встал и подошел к окну. Она внимательно следила за ним.

— Ну? — повторила она. — Мы могли бы подыскать тебе поэта, особенно если бы мы вернулись в Нью-Йорк.

Он рассмеялся.

— Девочка, ты не упускаешь случая. Нет, малышка, спасибо. Я оставлю написание песен Джейку Рубину. У него талант, — сказал Роско.

— Но у тебя тоже! По крайней мере, ты мог бы попробовать, — возразила Флора.

Он повернулся.

— Эй, Флора, малышка, ты забываешь, что мы — черные. Мы бездарны, и ленивы, и второсортны — и не пытайся переделать меня.

— Я не бездарна, не ленива и не второсортна, — со злостью проговорила она. — Но ты на этой неделе сумел бы заработать приз за бездарность и лень. Твои проблемы в том, что ты используешь цвет своей кожи, как оправдание. Если бы ты перестал быть черным человеком, а стал бы просто человеком, ты сильно удивил бы себя!

Она развернулась и прошла на кухню, оставив Роско с выражением удивления на лице.

— Черт! — сквозь зубы процедил он.

Через минуту он вернулся к инструменту. Он долго стоял перед ним, глядя на клавиатуру.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Роскошная яхта Фиппса «Северная звезда» отплыла к Карибским островам с компанией на борту из пяти человек: Фиппс, Мод, сестра Фиппса Эдвина, Ванесса и Марко. Как только Лонг Айленд Саунд исчез из виду, яхта оказалась в штормовом море. Эдвина поехала, чтобы встретиться с мужем, находившимся в Юкатане, и она первая, почувствовав себя неважно, удалилась в свою каюту. Вскоре за ней последовали Фиппс и Мод. А Марко, чья невосприимчивость к морской болезни подтвердилась еще на «Кронпринце Фридрихе», не чувствуя ни малейшего дискомфорта, решил обследовать роскошный плавучий дворец.

Нельзя было даже сравнить эту яхту с тем третьим классом, которым они прибыли в Америку. Она была построена шесть лет назад той же компанией «Герланд и Вольф» в Белфасте, построившей печально известный «Титаник». «Северная звезда» вобрала в себя все лучшее в современном инженерном оборудовании. У нее был элегантный вид, а два ее двигателя делали до восемнадцати узлов. Расходуя двести семьдесят тонн угля, она могла проделать без остановки пять тысяч пятьсот морских миль, что позволяло Фиппсу плавать на ней в любую часть света. В сверкающем камбузе царил бородатый лионец по имени Эдмон Кастр, прошедший школу у самого великого Эскофе, чья команда из шести человек могла приготовить что угодно, начиная с простого пикника на берегу, до изысканного банкета с восьмиразовой сменой блюд. В винном погребе с постоянно поддерживаемой температурой хранилось около тысячи бутылок вина, включая пятьдесят бутылок любимого Фиппсом вина 1894 года. Столовая была выдержана в стиле Людовика XV. В библиотеке, содержавшей пятьсот томов, был камин с мраморной полкой. А десять кают имели градацию: от великолепной для Фиппса и Мод до самой обычной — для Марко. Яхта стоила в 1904 году полтора миллиона долларов, а ее содержание обходилось в пятьсот тысяч долларов ежегодно. Экипажем в двадцать человек командовал капитан Форбес МакИнтайр из Бостона.

Обследовав все это великолепие, Марко вышел на палубу и, облокотясь на перила, смотрел на океан. День был холодным, с резким ветром, дувшим с Атлантики, но «Северная звезда» находилась в надежных руках, и ее нос легко рассекал волны. Они находились в четырех милях от Нью-Джерси, и Марко вспоминал, как он плыл с Эллис Айленда, когда к нему подошла Ванесса.

На ней было твидовое пальто, а голова была обвязана шарфом. Опершись рядом с ним о перила, она спросила:

— А ты не страдаешь морской болезнью?

— Нет.

— Я тоже. Мне нравится, когда такие волны. Океан кажется живым и красивым. — Она помолчала. — Знаешь, я безумно рада, что ты согласился поехать с нами — ты мне можешь очень помочь, — сказала Ванесса.

— Каким образом?

— Знаешь, я много думала, и пришла к выводу, что у меня очень своеобразное положение. Отец является членом сената уже третий срок, и это дает ему большие преимущества. Он, очевидно, будет следующим председателем сенатской комиссии по иностранным делам, а это очень высокий пост. Политика — это мировоззрение, а мировоззрение отца тяготеет к правым, что, наверное, естественно для человека его возраста. Но если мы с тобой «поработаем» с ним во время нашего круиза: ты расскажешь ему о трущобах и о жизни бедных, а я поделюсь с ним теми новыми идеями, которые бродят по Европе… может, мы сможем сдвинуть его мировоззрение немного влево. И подумай, какой результат это может принести для страны! Если даже Фиппс Огден со своей властью и связями полевел, то, может и Белый дом… понимаешь, что я хочу сказать? Мы можем принести много добра.

Обернувшись, она посмотрела на него, и он понял, что она говорила совершенно серьезно.

— Что ж, — сказал он, — ты не будешь против, если я дам тебе небольшой совет?

— Нет.

— Я не думаю, что разговоры о трущобах за обеденным столом — это тот путь, который приведет тебя к цели.

— Может, ты и прав.

— По-моему, тебе стоит прекратить шокировать всех ради собственного развлечения и серьезно поговорить о политике. Но я не знаю, насколько полезным тебе смогу быть я. Я ничего не знаю о политике. И до сих пор еще пытаюсь выучить имена президентов.

— Но мне поможет твоя моральная поддержка. Все, о чем может говорить Мод, — это последняя мода, а Эдвина будет говорить только о лошадях… Это так здорово, что ты оказался здесь, потому что ты знаешь, какая жизнь на самом деле. Ты был бедным. И ты не представляешь, как я восхищаюсь тобой за то, что тебе пришлось пережить.

Он взглянул на нее и подумал: «Боже, да она влюбилась в мою нищету».

— Я буду оказывать тебе моральную поддержку, но до какого-то предела, — сказал Марко. — Ты должна понять, что я не могу противоречить твоему отцу. Он оплачивает мое обучение. Без него я бы оказался на улице.

Она вздохнула.

— Ты прав. Я забыла об этом… — Она внимательно на него посмотрела. — Но ты ведь не влюбишься во все это?

— Во что?

— В мир отца. «Северная звезда», Гарден Корт… Это, конечно, красиво, но и порочно. Когда я унаследую это, половину обязательно отдам бедным.

— Здорово, — он ухмыльнулся. — Значит мне достанется кусок пирога.

Она рассмеялась.

— Но ты ведь не собираешься быть бедным, я бы сказала. По-моему, ты замечательный парень, Марко. Итак, союзники мы или нет?

— Надеюсь, что мы могли бы быть и чем-то большим друг для друга.

Ее глаза широко раскрылись, и он увидел в них то ли страх, то ли любопытство, то ли возбуждение — или все вместе.


Но у Ванессы была привычка делать все по-своему, не заботясь о своевременности или такте. Она не вняла совету Марко добиваться своей цели не спеша, постепенно, и на следующий вечер за ужином, когда море успокоилось и ко всем вернулся аппетит, она прервала разговор о мосте бесцеремонным замечанием:

— Может хоть кто-нибудь поговорить о чем-нибудь интересном?

Все повернулись к ней.

— О чем? — проворчал ее отец. — Об искусстве?

— Да, об искусстве! Или о суфражистках… Мод, как вы относитесь к участию женщин в выборах?

— Этот вопрос мне совершенно не интересен, — ответила Мод. — Я считаю, женщины должны пробиваться в жизни — как они делали это всегда — своим умом, если он, конечно, есть.

— Вот именно! — поддержал ее Фиппс.

— Если женщина станет равна мужчине, в мире не останется больше романтики…

— Романтики? — прервала Ванесса. — А где романтика в трущобах? Что романтичного в проститутках?

— Опять, — проворчал ее отец.

— Но об этих вещах надо говорить! — воскликнула она. — Мы сидим здесь на миллионной яхте, в то время как женщины-иммигрантки работают в ужасающих условиях за несколько пенни в час. А вы беседуете о мосте!

Фиппс бросил на стол салфетку.

— Ванесса, я серьезно настроен просить капитана причалить в роаноке или где-либо, чтобы позволить тебе покинуть эту миллионную яхту, которая так задевает твое сознание. Все, что для этого нужно — это произнести еще один раз слово «трущоба». И, поверь, я говорю серьезно. Это мой отпуск, и я устал от разговоров об этих чертовых трущобах в Сенате! Понятно?

— Но, папа, это важно!

Он наклонился к ней.

— Мое счастье — вот что важно!

Ванесса вскочила.

— Вы… Вы — эгоистичные троглодиты! — выкрикнула она и выскочила из столовой на палубу.

— О Боже, — проговорил Фиппс, поднимая салфетку. — Как бы я хотел, чтобы эта девочка вообще не умела читать!

— Извините, сэр, — вставил Марко, — может мне стоит пойти поговорить с ней?

Фиппс задумчиво посмотрел на негр.

— Пожалуй, — сказал он, наконец. — Это хорошая идея… Да. Марко, поговори с ней ты. Ты ее возраста… Я не забуду об этом.

Марко встал.

— Извините, — вежливо произнес он и вышел на палубу.

После того, как он вышел, в столовой воцарилась тишина. Затем Фиппс повернулся к Мод и сказал:

— Знаешь, а он стал цивилизованным юношей. Может, он сможет что-нибудь сделать с ней?

— Он еще, — ответила Мод, отодвигая от себя тарелку, — и чрезвычайно красивый юноша.

И она понимающе улыбнулась Фиппсу.

— Да, — проговорил он. — Да, он…

Он посмотрел на дверь и подумал: «Боже, вот что ей нужно: красивый самец-итальянец».

«Марко и Ванесса, — размышляла рядом Мод. — Интересная комбинация… А почему бы и нет? Это пойдет на пользу им обоим. И определенно оставит Марко при мне, чего бы я хотела… Какой он умный, этот Марко! Я явно недооценивала своего дорогого мальчика…»

Море и ветер успокоились, и яхта не спеша двигалась в южном направлении, но было все еще прохладно, и Марко, подойдя к Ванессе, снял свое пальто и накинул ей на плечи.