Винсенте рассмеялся.

— Ложь! Вы ничего не докажете.

— Докажем, если дадим делу ход, — сказал Андреа. — Ваша жена согласна подтвердить, что вы нажили свое состояние на контрабанде.

Винсенте презрительно ухмыльнулся.

— Полагаю, она заинтересованная сторона? К тому же женщину не станут слушать в суде!

— Бьянка заинтересована только в разводе. Больше ей ничего от вас не нужно. Теперь рядом с ней человек, который ее любит и никогда не поднимет на нее руку. К тому же Бьянка ждет от меня ребенка.

Винсенте молчал. Удар попал в цель.

— Впрочем мы можем поступить намного проще: вот эти люди, — Андреа повернулся назад, — хорошо знают того самого человека, за которого вы по ошибке приняли меня, и не против ему помочь. Вы человек богатый и наверняка поделитесь с ними некоторой частью своих доходов. Я уйду и оставлю вас наедине, чтобы дать вам возможность потолковать.

«Рабочие» как по команде сделали шаг вперед, а Винсенте отступил. Ему было достаточно взгляда, чтобы понять, что представляют собой эти люди.

— Будь ты проклят! Что я должен подписать?

— Прошение о расторжении брака и купчую на дом. Я даю приличную цену, вы не останетесь внакладе, — сказал Андреа и вынул пачку банковых билетов.

Винсенте немного успокоился. Он перевел дыхание и произнес:

— Откуда у тебя деньги?

— Вот, — сказал Андреа, протянув ему кубик с шестью очками на каждой грани, — я выиграл их у судьбы.

После того, как документы были подписаны, он положил деньги на стол и повернулся к нотариусу:

— Мсье Сабриан, прошу вас, составьте дарственную на дом от моего имени.

— Кому вы хотите его подарить, ваше сиятельство? — почтительно произнес нотариус.

— Половину домовладения — синьору Джулио Гальяни, другую — его супруге Кармине.

Дино смотрел на Андреа во все глаза. В эту минуту он навсегда изменил мнение о своем будущем зяте, обладателе чудесной пещеры с сокровищами и не менее удивительной души.

— Фелиса, — обратился Андреа к кухарке, — вам незачем оставаться здесь. Собирайте вещи и сегодня же приходите в гостиницу «Приморская». А где Чиера?

— Она уехала на Корсику.

Когда они вышли на улицу, Андреа протянул пачку денег сопровождавшим его мужчинам.

— Мы ничего не сделали! — ухмыльнулся один из них, а другой сказал:

— Пожалуй, я предложу нашим ребятам еще раз наведаться в этот дом!

Андреа и Дино шли вдоль ограды. Сквозь чугунное кружево виднелась яркая зелень сада. Дино вновь подумал о Корсике, обманчивой Корсике, где многое оказывается совсем не таким, каким представляется на первый взгляд. Море, с яростным ревом лижущее берег, кажется жадным чудовищем, но на самом деле именно оно дарит исцеление душе и пищу — телу. Земля, на вид твердая, как гранит, оказывается податливой и нежной, а внешне суровые и беспощадные люди обладают сердцами, исполненными редкого благородства.

Он обрадовался, когда Орнелла сказала, что намерена навсегда поселиться на родном острове. Во время военных походов Дино доводилось видеть поля, простиравшиеся от края до края горизонта, города, которые высились до небес, и все же ему была милее скудная, стиснутая каменными оградами корсиканская пашня и неприметный сельский уют.

— Почему ты решил подарить дом Джулио и Кармине? Ты не слишком щедр? — задумчиво произнес Дино. — Достаточно было поставить их управлять гостиницей.

— Я не честолюбив и не привередлив и даже не слишком религиозен. Эти деньги достались мне очень легко, и я до сих пор испытываю чувство вины. Думаю, они принесут мне куда больше счастья, если я кому-нибудь помогу. Гостиница мне не нужна. В скором времени мне придется заняться поместьем — это мой долг перед настоящим Дамианом Леруа, Женевьевой и тем человеком, которого я привык называть Жоржем Ранделем.


На следующий день Орнелла поднялась рано. Ее пугала нынешняя неустроенность их жизни, удручало душевное состояние Дино, и все же внезапно вспыхнувшее желание совершить то, о чем она прежде даже не помышляла, было сильнее всех доводов разума.

Собираясь отправиться в приют, она надела скромное синее платье и шляпу с вуалью. Орнелла не удивилась, когда Женевьева пожелала составить ей компанию, и не слишком ждала, что за ними последует Дино. Когда она выходила из номера, он делал вид, что спит, хотя давно проснулся и прислушивался к ее движениям.

Орнелла понимала мужа: Дино родился в семье, в которой ценности не менялись с течением времени и были так же незыблемы, как гранит. Леон и Сандра Гальяни были способны вскармливать и воспитывать только своих детей, ибо, по мнению всякого корсиканца, общие дети — самое главное, что остается от жизни, прожитой вместе.

Накануне Бьянка, хорошо знающая своего отца, прямо сказала золовке:

— Советую взять маленького ребенка, быть может, нескольких месяцев от роду. Мы с Андреа сохраним факт усыновления в тайне. Леон давно не получал писем от Дино; будет несложно солгать, что ребенка родила ты.

Орнелла вздернула подбородок, и ее глаза сверкнули.

— Это необходимо?

Бьянка вздохнула и посмотрела ей в глаза.

— Так будет лучше.

Орнелла была поражена нищетой приюта. Она вспомнила, как в юности страдала от того, что Беатрис не приходило в голову попытаться предать бедности оттенок благородства. Именно этот стыд заставлял Орнеллу выхаживать по улицам Лонтано с гордо поднятой головой и вызывающей усмешкой на губах. Теперь она знала, что нищету нельзя оправдать и приукрасить ничем.

Поколебавшись, она все же последовала совету Бьянки и сказала, что хотела бы усыновить ребенка, которому не исполнилось года.

Приютом ведали монахини, старшая из которых внимательно выслушала Орнеллу и согласилась показать ей детей.

— Вам нужен мальчик или девочка?

Орнелла растерялась.

— Я не думала об этом.

— Идите за мной, — мягко промолвила монахиня.

Они миновали полутемный коридор и вошли в просторное помещение с каменными стенами и полом. Здесь были кровати без пологов, в которых лежали дети, но, к удивлению Орнеллы, монахиня уверенно двигалась дальше.

Внезапно Женевьева, которая держалась очень настороженно и натянуто, подошла к одной из кроватей и без малейшей опаски, осторожно и умело взяла на руки лежавшего в ней ребенка.

— Смотрите, какая прелестная девочка! Это же девочка, правда?

Орнелла остановилась. Странное внутреннее пламя обожгло ее сердце.

— Ты думаешь… — начала она, не смея приблизиться.

— Простите, мадам, — вмешалась монахиня, — вам не стоит брать эту девочку.

Орнелла обернулась, и ее взгляд похолодел.

— Я вас не понимаю.

— Вам предстоит нелегкое дело — воспитать чужого ребенка, и вы должны знать правду.

— Разве усыновленный ребенок не станет моим?

— Эту девочку, — продолжила монахиня, — родила нищенка, да к тому же цыганка.

Орнелла догадалась: эта женщина не знала, кто она, и ожидала увидеть в ее глазах худшее, что только может быть на свете, — презрение богатых к беднякам.

Женевьева опустила ребенка обратно в кровать и выпрямилась.

— В свое время меня не хотели брать из приюта потому, что я была дочерью аристократов.

Орнелла замерла, и тут на помощь неожиданно пришло то самое безрассудство, которое, еще при жизни на Корсике, делало ее непохожей на остальных: Орнелла порывисто устремилась вперед и выпалила:

— Я хочу взять именно этого ребенка!

И только потом его увидела. Это была девочка, темноволосая, кудрявая и смуглая, должно быть, в самом деле рожденная цыганкой. Ей было полгода, а возможно, и больше, но она выглядела тщедушной и хилой.

Когда Орнелла впервые взяла ребенка на руки, что-то внутри нее словно растаяло или разбилось. Она потеряла опыт, словно утратила все жизненные навыки, и целиком обратилась в чувства. Казалось, судьба открыла перед ней дверь, за которой таилось много нового и сложного, и приглашала войти.

Краем глаза она увидела, как в помещение вошел человек, и вздрогнула, услышав знакомый голос:

— Я опоздал?

Орнелла повернулась и встретила суровый и отчужденный взгляд, который постепенно теплел от понимания и сочувствия.

— Нет, — сказала она, — ты пришел вовремя.

Глава 10

Остров с его вечными ветрами, пряно пахнущими растениями, строениями из темного камня, каждое из которых напоминало жилище отшельника, остров, которому явно недоставало мягкости и благости, вновь принадлежал ей.

Орнелла помнила возвращение на Корсику до малейшей минуты, хотя с тех пор минул год. Помнила, как, растерянная и взволнованная, переступила порог жилья, в котором ютилась семья Джулио, и как у нее на руках надрывалась плачем Джульетта, которая хотела есть. Как Кармина, ничуть не напуганная таким количеством людей, внезапно вторгшимся в пределы ее тесного дома, тут же принялась греть молоко. Как ломался лед между Дино и Джулио, уступая место смущению и зарождавшейся теплоте. Какое лицо было у последнего, когда он узнал Андреа и тот протянул ему дарственную на дом. Помнила, как из угла поднялась Беатрис и смотрела на сына, как на выходца с того света.

Орнелла понимала, что мать испытывает бешеную радость и раздирающее сердце чувство вины, просто не умеет этого выразить. Она осталась жить у Джулио и Кармины, хотя и сын, и дочь настойчиво предлагали ей поселиться с кем-либо из них.

В Аяччо Орнелла и Дино навестили синьора Фабио и синьору Кристину, и те обрадовались им, как родным.

Год минул незаметно, возможно, потому, что она не переставала наслаждаться жизнью на Корсике, шепотом волн, ароматами маки, сиянием солнца или звездного неба над головой.

Орнелла остановила взгляд на вершине горы, где задержались последние солнечные лучи, окрасившие серый камень в пурпур и золото, и вспомнила звуки увертюры «Медеи», когда музыка заглушала все житейское, когда ее охватывало чувство единения с чем-то великим, а сердце переполняла любовь. То же самое Орнелла чувствовала сейчас, сидя на крыльце дома Леона и Сандры и наблюдая за Джульеттой, которая ковыляла по двору вслед за Августо, сыном Данте и Анжелы.

Из дома доносились голоса женщин, хлопотавших над приготовлением ужина, но Орнелла не делала попытки встать и отправиться на кухню. В этом смысле она сохранила прежние привычки: почти не занималась домашним хозяйством; лишь возилась с Джульеттой.

В усадьбе могла быть прорва работы, но Орнелла уходила гулять и блуждала по горам, плавала в море, как делала в юности. Глядя на это, Сандра сперва сердилась, а после привыкла, благо Женевьева, привыкшая к работе во время жизни в приюте, без страха бралась за любое дело. Они с Сандрой хорошо понимали друг друга, хотя одна не знала французского, а другая — итальянского.

К всеобщему удивлению, Женевьева Леруа предпочла остаться на Корсике с Орнеллой, к которой по непонятным причинам сильно привязалась. Несмотря на разницу в возрасте, они держались, как подруги.

Орнелла поджидала Дино. Они с Данте должны были вернуться из Аяччо, куда ездили за семенами овощей, которые решили выращивать. Весь этот год в поисках душевного исцеления Дино буквально вгрызался в работу и не прогадал: вскоре он вновь научился улыбаться, мечтать о будущем и радоваться жизни.

Орнелла надеялась, что муж привезет из Аяччо письма. Она переписывалась с Мадленой Ренарден, которая оставила театр и вышла замуж после того, как некто, пожелавший остаться неизвестным, обеспечил ее приданым. Мадлена подозревала, что это отец, таинственным образом узнавший о ее существовании, — человек, которого она никогда не видела.

Кроме того, Орнелла поддерживала связь с братом, который почти год жил в поместье близ Оссера. Андреа писал, что владения оказались сильно запущенными и придется приложить немало усилий, чтобы возродить то, что разрушалось в течение двух десятилетий. Три месяца назад Бьянка родила девочек-двойняшек, которых назвали Аннета и Дельфина, и сейчас рвалась в Париж: ей хотелось немного отдохнуть и обновить гардероб. А Андреа мечтал накупить книг и устроить в доме большую библиотеку.

Что касалось второго брака Бьянки, от Леона Гальяни скрыли все, что было можно скрыть. Посредниками выступили Дино и Джулио; они сказали отцу, что Винсенте Маркато оказался непорядочным человеком, что по их настоянию он дал Бьянке развод и теперь она выходит замуж за очень благородного и состоятельного человека, которому недосуг посетить Лонтано. Леон поворчал, но смирился.

Андреа решил не возвращаться в родную деревню; сестра и жена убедили его не тревожить призраки прошлого. Бьянка сама положила цветы на могилу Амато Форни и сказала все то, что собирался сказать ее нынешний муж.