– А вы очень красивая, – врал Павел напропалую, памятуя, что лесть должна быть грубой. – Я и подумать не мог. А первый спектакль мне очень понравился, правда! Только я вас и там не помню. Там же тоже грим, да?

– Стою на полустаночке в цветастом полушалочке, – негромко пропела Юля. – Павел Андреевич, посадку на ваш рейс объявили.

– Да? Спасибо… А ваш когда рейс?

Павел во все глаза смотрел на Юлю, пытаясь рассмотреть в ней черты той склочной мосластой тетки возрастом под полтинник в телогрейке и оранжевом жилете, которая ему так запомнилась. И не видел: Юля была молода, стройна, самоуверенна и смотрела, черт побери, насмешливо!

– Мой – через четыре часа. Но другого прямого автобуса из Надеждинска до Екатеринбурга нет.

– А когда вы обратно? Я в понедельник в восемь утра прилетаю. Я бы мог вас подвезти, – зачем-то предложил Павел.

Но Юля вежливо отказалась, мол, ее встретят знакомые, и они попрощались.

Вытянувшись в кожаном кресле полупустого бизнес-класса, Павел еще некоторое время думал о Юле Вагановой. На самом деле ему вовсе и не хотелось, чтобы она соглашалась, просто так предложил, из вежливости. Не особенно она приятный собеседник. Хотя человек интересный… наверное. Такая молодая, довольно обычной внешности – и режиссер. Актриса – это понятно. Но режиссеры должны быть старыми, как Юрий Любимов, толстыми, как Эльдар Рязанов, или напористыми, как Никита Михалков. В крайнем случае, походить на Галину Волчек. А она спокойная, сдержанная. В глазах, так, кажется, и осталось насмешливое выражение. Вот ведь вредная особа!

Ну и черт с ней, решил Павел, окончательно приходя в себя, и выложил на столик перед собой папку с документами. Через несколько минут госпожа режиссер с ее насмешками и провинциальным высокомерием уже была так же далека от него, как маленький Надеждинск от борта авиалайнера, уносившего его в Санкт-Петербург.

На следующий же день после возвращения из Москвы, куда она ездила в командировку от Союза театральных деятелей, Юля поссорилась со Светланой Николаевной.

А ведь разговор намечался вполне мирный и конструктивный, надо было решить, какой спектакль ставить в ноябре. Требовалась пьеса, на которую бы пошел зритель, где почти нет мужских ролей, с которой бы справился такой начинающий режиссер, как Юля, и самое главное – исхитриться, чтобы костюмы и декорации сшить и сделать, как выразилась Тарасова, «из ничего», то есть без денег. Выручка от продажи билетов почти целиком уходила на аренду зала и других помещений для театра, у которого никогда не было своего собственного дома.

– Наверное, у нас нет другого выхода, кроме как «Восемь любящих женщин», – предположила Тарасова. – Конечно, старовата, и у нас уже шла. Правда, давно. Но зато детектив. Восемь героинь от шестнадцати до восьмидесяти, а единственный мужчина фигурирует только как труп. Хотя можно Юре и дать поиграть, отчего нет? На твое усмотрение. По-моему, идеальный вариант. Можно музыки побольше – фильм Озона видела? Посмотри. А можно и еще чего… как у Виктюка.

– Содержание все уже знают, – возразила Юля.

– Так и «Гамлета» тоже все в школе читали, а все ставят и ставят, – назидательно сообщила Тарасова.

– Так то «Гамлет», Светлана Николаевна. А это детектив, тут интрига важна. А тот спектакль помнят многие. Даже я помню, как вы там играли, и Долинина, и Дружинина, и Королева, а я ведь еще классе в седьмом училась.

– А что тогда? «Дом Бернарды Альбы»? Тоже без мужиков, но костюмы надо отшивать. Да и не пойдет у нас народ на эту историю. Прогорим. Как напишем на афишах «Федерико Гарсия Лорка» – так и прогорим, я тебе точно говорю. Так, что еще? – задумалась Тарасова. – «Женский стол в охотничьем зале» Мережко?

– Так там не лучше, чем «Бернарда Альба». Ироническая трагедия. Психоанализ сплошной, – без энтузиазма ответила Юля.

– Ты, я вижу, подготовилась. И то тебе не так, и се не этак, – рассердилась директриса. – Или ты свое что-то придумала?

– Придумала, – созналась Юля. – Только вы обещайте сразу не ругаться.

– Не ругаться… – передразнила ее Тарасова. – Как дите малое, честное слово. Говори уже.

– «Ревизор», – сообщила Юля и замолчала.

– А «Макбета» не хочешь? Балет? – изумилась Тарасова. – Чего уж мелочиться?

Юля вздохнула и пояснила:

– Хлестаковым будет Петя.

– Из него Хлестаков, как из меня балерина, – отрезала Тарасова. – Он же ничего не умеет.

– У меня будет два Хлестаковых, молодой и старый. Юра еще будет, – гнула свою линию Юля.

– Это как? – не поняла Тарасова. – В смысле, два состава? Что за бред?

– Нет, оба разом будут играть. Понимаете, у нас Хлестаков будет то молодой, то взрослый, – заторопилась Юля, боясь, что Тарасова ее не дослушает. – Он как бы рассказывать будет про свою молодость, про тот случай, когда его приняли за ревизора. А на самом деле он уже давно женат на дочке Городничего, благодаря ей сделал карьеру, она его в люди вывела. Но вокруг не изменилось ничего, как давали взятки, так и будут давать. И бардак как был, так и остался.

– Ничего себе… – удивилась Тарасова. – Сама придумала? Ну извини, извини. Нет, Юля, сама по себе идея хорошая. И даже Осип у нас есть, Дружинин сыграет. А больше никого нет. Ты, что ли, Городничего играть будешь?

– Нет. Вы будете играть, Светлана Николаевна, – осторожно сообщила Юля и заторопилась, увидев, как вытянулось лицо у собеседницы. – Понимаете, у нас не будет Городничего. Будет Городничиха. С дочкой. И все чиновники будут – женщины. Они ведь кто? Низшее звено, рабочие лошадки, провинция. В провинции все на женщинах и держится. У нас только мэр да замы – мужики, а работу-то всю женщины на себе тащат, в поселковых администрациях и вовсе одни женщины, потому что спились мужики поголовно. Или уехали. Понимаете?

– Понимаю, – кивнула Тарасова. – И что-то такое уже даже было, по-моему. Хотя, может, я и ошибаюсь. Это тебе в Москве мозги промыли? Насмотрелась? Так у нас не Москва. У нас театральных критиков нету, чтоб от этакой завиральной идеи в творческий обморок упасть. Разве что из Екатеринбурга понаедут, не дай бог. У нас народ простой, со смены приходит. Не поймут. За цирк примут. А у нас не цирк… Хотя в последнее время вообще-то много общего. Так что давай, голубушка, брось ты эти свои идеи и берись за детективчик.

– Я не буду ставить детективчик, Светлана Николаевна, – звенящим от обиды голосом сказала Юля. – Пусть приглашенный ставит. А я не буду. Я вообще не обязана.

– Будешь! Как миленькая будешь! – закричала Тарасова. – Нашла время права качать! Нам театр надо вытаскивать из ж… Вместе! А на приглашенных у нас денег нет! Это твой театр, значит, ты и обязана. Ты меня поняла?

– Не буду. Детективчик – не буду, – упрямо повторила Юля, не глядя на рассерженную директрису.

Тарасова, окончательно разозлившись, плюнула и выскочила из бывшего кабинета главрежа, где они разговаривали.

– Я «Ревизора» буду ставить, Светлана Николаевна, – тихо сказала Юля, адресуясь к захлопнутой двери. – Обязательно буду.

У Павла после возвращения из Петербурга тоже началась круговерть. Совет директоров дал добро на реализацию его планов относительно реконструкции Надеждинского завода. Теперь Павел в буквальном смысле дневал и ночевал на работе. Дома, наскоро поев, он опять садился за документы и часто, подняв голову от стола, обнаруживал, что, в общем-то, спать можно уже и не ложиться, все равно скоро вставать и начинать новый рабочий день. В этой суете он нечасто выкраивал время на свидания с Сашей. Но если им все же удавалось встретиться, то тогда они уж точно встречали рассвет без сна.

В конце месяца Павлу пришлось лететь в командировку в Италию, заказывать новое оборудование. Он пригласил с собой Сашу, сказав полушутя, что если бы ее муж отпустил, то они бы успели посмотреть и Рим, и Венецию, и Милан. К его удивлению, Саша отнеслась к его приглашению с интересом и только спросила, могут ли они улететь и вернуться в разные дни.

– Я бы на месте твоего мужа… – не удержался Павел, которому сложившаяся ситуация поневоле стала казаться странной. Что за странный муж, готов примириться с тем, что жена не ночует дома, да и еще в Италию готов отпустить?

– Там все под контролем, – рассмеялась Саша. – У меня день рождения как раз в ноябре, вот мне родители и подарят поездку в Италию на неделю. А муж со мной поехать все равно не сможет, у него тут дел по горло. Он ведь не то, что ты, он себе не хозяин.

Ситуация в целом не особенно прояснилась, но Павел не считал нужным беспокоиться по столь ничтожному, в общем-то, поводу. Если у них такие странные отношения – да ради бога, ему какое дело?

И они с Сашей поехали в Италию, и провели там волшебную неделю, проделав все, что положено делать любовникам: ходили пешком по римским улочкам, пока не начинали отваливаться ноги, катались на гондолах и пили кофе на площади Сан-Марко в Венеции, карабкались на смотровую площадку по узким улочкам Сан-Марино. А еще Павел с удовольствием водил Сашу по магазинам: ему льстило, что продавцы теряют дар речи, увидев Сашу, и, не приходя в себя, делают синьорине персональные скидки. Павел чувствовал себя тетушкой-феей, одевающей деревенскую девочку для королевского бала. О нет, разумеется, Саша не была замарашкой, она одевалась стильно и со вкусом, но какая женщина не станет в сто раз краше, если любимый человек скупит ей полмагазина шмоток от-кутюр?

В Надеждинск они вернулись порознь, и оба с головой окунулись в работу. На заводе готовились к установке итальянского агрегата внепечной обработки стали, а в театре полным ходом шли репетиции «Ревизора». После ссоры с Юлей, убедившись, что упрямая Ваганова стоит на своем, Тарасова предложила обсудить вопрос на собрании труппы. Юля смогла убедить всех, что на риск пойти стоит. Теперь она понимала, что от нее зависит очень многое, и вспоминала слова, которые Тарасова сказала ей после той, первой премьеры: режиссер – он всегда один и за все отвечает единолично. Особенно за провал, потому что успех с ним всегда готовы разделить, а провал – нет. Мысли о возможном провале Юля старательно от себя отгоняла.

В «Ревизоре» Саша начинала репетировать Добчинскую. Но ее внезапный отъезд в самый разгар репетиций, который Саша второпях объяснила Тарасовой необходимостью повидаться с заболевшей подругой, стоил ей роли. Теперь Добчинскую играла Лара Сергеева, а Саше досталась маловразумительная, по ее мнению, роль Артемиды Филипповны Земляники, попечительницы богоугодных заведений. Но Саша не выказала ни малейшего огорчения, даже Марианна Сергеевна вопреки прогнозам отнеслась к такой перемене участи вполне спокойно. Более того, они обе выглядели загадочными и очень довольными.

– Наверное, Сашка беременна, – вынесли вердикт Ольга с Ларисой. – Пора уже, тридцатник скоро, сколько можно прыгать, как стрекоза?

– Ой, да ладно вам! Двадцать восемь лет, подумаешь! Как будто у нее других развлечений мало. Пусть погуляет еще! – возмущалась Ирка. – Я вон нарожала – и что? Оба у мамы в деревне.

– А, совесть заговорила? – обрадовалась «правильная» Лара. – Ты, глядишь, еще человеком станешь!

– Человеком – никогда! – засмеялась Ирка. – Могу брюнеткой в крайнем случае. – Слушайте, девочки, а как вы думаете, Витька Таню заберет? Три месяца уже как уехал. И ни гугу. И она молчит.

– А что ей говорить? – поджала губы Ольга. – Шкура он. Ладно, нас бросил. Ладно, мужиков сманил. Так и Таньку не пожалел. С ребенком бросил, козел.

– Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели, – процитировала вертихвостка Ирка, не склонная сочувствовать чужим несчастьям.

Таня, судя по всему, и вправду чувствовала себя неважно: еще больше похудела, стала совсем прозрачной и выглядела как девочка-подросток. Она истово репетировала, тем более что ей Юля отдала в спектакле одну из главных ролей – дочки Городничихи, Марьи Антоновны. Дочка эта была далеко не дура, прохиндея Хлестакова видела насквозь, но другого шанса выскочить замуж за жениха аж из самого Санкт-Петербурга и уехать из опостылевшего городишки у нее не было, и Марья Антоновна ухватилась за этот. Постепенно в невзрачной, угловатой и резкой, как подросток, Марье Антоновне начала проявляться та же пугающая отчаянная решимость, которая горела в глазах Тани. Юля видела это лучше других, это ее настораживало, она переживала за Татьяну… но в глубине души радовалась такому попаданию в роль. А потом опять ругала себя за эгоизм и бессердечие.

Петя, как тень, неотступно ходил за Татьяной, которая по-прежнему находила в себе силы слегка подыгрывать, обращаясь с юношей, как с капризным ребенком, которому никак нельзя дать понравившуюся игрушку. Но по-настоящему коллег поразил Юра. Мимоходом обмолвившись после первой Юлиной премьеры о том, что ради нее он бросит пить, он действительно с тех пор не брал в рот спиртного.

Репетировали азартно и с энтузиазмом, начиная верить в то, что придуманный Юлей спектакль произведет фурор, не смотрели на часы, задерживаясь порой до поздней ночи. Все шло своим чередом, уже близилась премьера, но однажды произошло невероятное.