Увидев, что Павел за ней наблюдает, Юля немедленно сделала вид, что никакой фотографии не заметила. К тому же только сейчас она поняла, что главное в комнате – не мебель и не декор, а огромное, от пола до потолка и во всю ширину стены, окно. За ним открывался бесконечный простор заснеженного Финского залива – как огромный белый лист бумаги, на котором пиши что хочешь.

Завороженная открывшейся картиной, Юля поспешила подойти поближе, но тут же наткнулась на металлическую ножку стула, ушибла палец и зашипела от боли.

– Вот сволочь! – адресуясь к стулу, высказался Павел. – Он со всеми так, и со мной тоже. Завтра выкину и новый куплю, без наворотов. Нет, хотя завтра опять вряд ли… Юль, больно? А я тебе тапочки купил. Долг платежом красен.

Он принес ей смешные тапки в виде тигриных морд, положил у ног и посмотрел сверху вниз вопросительно: больно или прошло? Юля смутилась и, чтобы скрыть замешательство, стала деловито надевать тапки, так и сяк вертя их на ноге – будто рассматривала. Потом выпрямилась и наконец посмотрела за окно.

Павел встал не рядом, а за спиной, и Юля вдруг испугалась, что он ее обнимет или погладит по волосам. Или еще чего хуже. Неужели это все, для чего он сюда ее заманил? Еще и мэра приплел!

– Я тоже люблю из окна смотреть, – проговорил Мордвинов. – Это, считай, зима, а летом такая красота – никакого телевизора не надо, я сижу и смотрю. У меня и бинокль есть, я паромы люблю рассматривать, тут морской вокзал рядом…

– Мы этот вопрос не могли обсудить по телефону? – отстраняясь и поворачиваясь к нему, настороженно спросила Юля.

Павел опять подумал, что она как кошка: шипит, готовится оцарапать. Потому что не верит, защищается. Как ему было знакомо это выражение, эти прищуренные глаза! Маленький самостоятельный зверек, который ни от кого не ждет ничего хорошего и готов оборонять свою территорию от чужих. Подумал – и вдруг впервые пожалел. И понял, что у него… у них все должно получиться, иначе просто быть не может. Не должно быть.

– Конечно, нет. Я дурак, но не настолько, – улыбнулся он. – Пойдем сядем, разговор длинный. И странный, если честно. Ты переспрашивай, если что непонятно будет.

Юля, все еще настороженная, ожидавшая подвоха, уселась в кресло и приготовилась слушать. Коленки вместе, тапки-тигры рядом, будто по стойке «смирно», сцепленные пальцами руки на коленях, спина прямая, хотя так сидеть в низком кресле наверняка неудобно.

Покосившись на нее, Павел вздохнул и принялся объяснять.

– Так вот, начнем с того, почему я дурак. Несколько месяцев назад кто-то начал скупать акции завода. Причем делал это очень умело и аккуратно, до меня доходили слухи, я их проверил, они не подтвердились, и я успокоился. Но проверил я не очень тщательно, а успокоился потому, что занят был другими делами. Увлекся! – усмехнулся он, но невесело, скорее с досадой. – Мне надо было действовать на опережение, увеличивать свой пакет. Я проворонил. У этих людей собрался пакет, достаточный для того, чтобы… ну короче говоря, предпринимать некоторые действия.

– А кто эти люди? – уточнила Юля. – Они наши?

– Белогвардейцы! – не удержался Павел. – Такой же холдинг, как и наш, только московский. В общем, дело в том, что сразу после новогодних праздников они примут решение о том, чтобы поставить своего директора.

– Как нового? – испугалась Юля. – Вместо тебя? И это возможно?

– Запросто, – заверил ее Павел. – Есть механизм, я тебе потом подробно объясню, если захочешь слушать. Мы будем судиться, конечно. И будем проигрывать суды здесь, в первой инстанции, потому что они имеют поддержку суда и прокуратуры. Мы это поломаем в конечном итоге, но уйдет месяца три, а грамотные юристы могут при умелом подходе и на год затянуть. А новый директор выкачает завод за полгода, пока мы судимся. Птичка по зернышку клюет. Город останется без налогов, мы же градообразующее предприятие.

– Хорошие дела… А мэр что же? Бондаренко? Он ведь у тебя был? – честно пыталась понять Юля.

– Он как раз на нашей стороне, его устраивает нынешнее положение дел, и он мужик хороший, честный. Он как раз про суды и предупредил. Но реально он ничем помочь не может.

– То есть как это? Почему? Он же власть! А у него из-под носа завод уводят, и он ничего не может? Кто главнее, он или суд? – принялась возмущаться Юля.

– Суд. Однозначно, – ответил Павел. – Его и самого прижали, чтоб не вякал. Он старинную заброшенную узкоколейку в прошлом году разобрал, рельсы на металлолом продал, на эти деньги купили две квартиры сиротам, которые выпустились из детского дома. Им жилье, кстати, по закону положено, но статьи такой в бюджете нет, он и выкрутился. А ему говорят: мы дело заведем, и пока ты объясняешься, пожалеешь, что связался.

– Господи! Суды, акции, рельсы, квартиры! Не понимаю! – отчаялась Юля. – Это ваши игры! Хуже наших еще, между прочим! Я-то тут при чем?! Зачем ты меня сюда привез?

– Мы с Бондаренко придумали схему. В принципе, она спасает всех, потому что дает нам время для защиты. Мы уговорим Светлану, она мне сама говорила, что уже устала тащить этот воз. Ты станешь директором театра. И я отдам завод в аренду театру на пятьдесят лет. Понимаешь? – Павел заглядывал Юле в глаза и ждал ответа.

– Как театр может взять в аренду завод? – изумилась Юля. – Муравей – слона?! На пятьдесят лет? Чепуха какая!

– Юридически – запросто, – заверил ее Павел. – У вас в уставе есть пункт, что вы можете осуществлять хозяйственную деятельность. Вот и станешь осуществлять. МХТ же существовал на деньги свечного заводика Алексеева – видишь, я читал твои книжки, а ты мою, судя по всему, нет. У вас просто возможности будут несколько больше… Не бойся, возьмешь меня своим замом. Если захочешь, даже сможешь лезть в мои дела. Я не против, если по делу.

– А что будет, если я соглашусь? – осторожно спросила Юля.

– Мы выиграем время. Тогда уже их новый директор вынужден будет пойти в арбитраж оспаривать договор аренды. Они поработали со всеми там, в Надеждинске, но арбитраж купить гораздо труднее.

– Но это же просто анекдот какой-то… – беспомощно пробормотала Юля.

– Отчего же? Все в рамках правового поля. Не бойся, всем заниматься будут юристы. Хотя, возможно, тебе самой станет интересно.

– Ничего себе «интересно»… А других вариантов у тебя нет? – без особой надежды в голосе спросила Юля.

– Юристы говорят, что этот – оптимальный. Ты пойми, я же не только свой шкурный интерес отстаиваю. Хотя его, что скрывать, в первую очередь, – в голосе Павла появились жесткие нотки. – Я в самом деле хочу создать современное конкурентоспособное на мировом рынке предприятие. Причем именно в Надеждинске, в провинции, где Демидовы начинали и со всем миром отсюда железом торговали. Мои интересы совпадают с интересами страны – уж прости за пафос, но это так и есть. Сохранить завод, дать ему возможность нормально работать – в интересах города. И твоего театра, в конце концов! Если завод начнут рвать на части, денег в бюджете не будет. Но это вы уже проходили. В общем, если ты согласна, то мы сегодня должны поехать к дяде и подписать документы. Бондаренко подъедет туда. Он за тебя головой ручается, сам так сказал.

– Почему к дяде? Скажи еще «к маме», – не поняла Юля.

– Дядя, как главный акционер, должен одобрить сделку. Ну и потом, должен же я его познакомить со своей будущей женой. А уже потом к маме – это непременно. Я ей про тебя уже все рассказал.

– Но я не хочу! – возмутилась Юля, от волнения пропустив мимо ушей про «будущую жену». – Как всегда, вы, мужчины, затеваете черт знает что, а расхлебывать опять нам со Светланой? То есть опять мне?

– Опять тебе, – покаянно подтвердил Павел. – Потому что на Светлане Николаевне я при всем желании не могу жениться, она мне в мамы годится.

– Павел, а ты не боишься, что я тебя обману? Все себе заберу? – вдруг сообразила Юля. – Ты мне все отдаешь, а ведь ты меня не знаешь совсем. И потом, на пятьдесят лет я не могу…

Она всплеснула руками и замолчала, отвернувшись к окну.

– Я тебя знаю, – едва удерживаясь от смеха, возразил Павел. – Ты отвечаешь за всех, кого приручила. Вот и за меня будешь отвечать – как минимум год, пока суды идут. Что я, хуже Петьки, в конце концов? А потом ты ко мне привыкнешь. И оставшиеся по договору сорок девять лет мы с тобой просто будем жить душа в душу до золотой свадьбы, родим кучу детей и умрем непременно в один день. Ну что ты молчишь? Это же главная роль, самая-самая главная, понимаешь? Настоящая актриса от такой роли отказаться просто не может. У нас обязательно все получится! И еще вот что я забыл тебе сказать…

Павел помедлил, чтобы совершенно растерявшаяся от таких аргументов Юля смогла сосредоточиться на том, что он собирался сказать. И когда она наконец подняла глаза, произнес:

– Я забыл сказать самое главное: я тебя люблю. Теперь ты согласна?

Конец третьего действия