Чёрт возьми, почему мы, люди, такие сложные?! Нам обязательно нужно всё усложнять, подкреплять какими-то доводами и аргументами своё нежелание быть счастливыми сегодня и сейчас! От нас самих ведь так мало зависит, что мы не можем этого простить кому бы то ни было. Обязательно нужен виновник бедствий, его наличие, его присутствие. Да и у счастья, если подумать, тоже должен быть свой представитель, который бы всё время улыбался и лез бы обниматься. Без них мы пребываем в какой-то жизненной прострации, двигаясь, словно по колее, по заданному кем-то маршруту. Но вот свет фар выхватывает что-то кроме тьмы. На обочине голосует долговязый, худощавый человечек, который носит имя Грусть. И неизменно нужно его подвезти, как бы далеко он ни ехал, хотя бы из вежливости. Весёлый, простодушный толстячок Счастье тоже встречается на дороге, но как-то реже. Должно быть тьма, эта аллегория, пугает его. Но что поделать, если только под покровом ночи и приходится ездить в последнее время. Днём, как водится, чувства спят, убаюканные работой, бытом, всякой суетой. И будить их не хочется. Да, хотя бы из вежливости.

Несмотря на наступившее лето, мрак осел на меня как-то внезапно. Я не был готов к нему, потому поспешно включил свет на кухне. Стало значительно уютнее, хотя я и понял, пусть совсем недавно, что уют создают не вещи, а люди.

А рядом со мной, на столе, вился лёгкий дымок из чашки с чаем каркаде.

Приглашение на чай или кофе — это больше, чем просто вежливый знак. Вся эта церемония очень располагает к доверительному и тёплому, а главное — по-настоящему живому общению. Человек словно преображается, становится уютным, узнаваемым в мелочах, что называется своим. Стоит ли упоминания тот факт, что время, остановившись на этих приятных и волнительных моментах, потом с бешеной скоростью разгоняется в чём-то давно привычном, в той серой действительности, которая обволакивает, когда приходит время прощаться. Это очень тонкая душевная близость, и на неё не принято обращать должного внимания, но именно она оставляет после себя то послевкусие, которое будет определять если не всё, то очень многое.

Мы приписываем попытку произвести впечатление ребячеству. С возрастом относишься ко многим вещам куда проще, пусть и становишься от этого сам только сложнее. Но это всё исключительно напоказ, а потому напускное. Внутри же происходят такие процессы, такое буйство красок ложится отпечатком на сердце, что диву даёшься, как мы умело можем скрывать подобное от других. Думают, что такому человеку действительно плевать, что он мразь, циник. Он и сам рад убедить себя в этом, потому и старается изо всех сил соответствовать. Но внутри... Хотя, что это я? Кому какое дело, что у кого внутри?!

Я заметил, что ночью нестерпимо хочется выговориться. Словно ты только тогда понимаешь, что нужно, просто необходимо что-то менять в своей жизни, но наступает утро и всё, о чём ты так долго думал, пытаясь уснуть, становится каким-то несущественным, не заслуживающим внимания, глупым. Утром на всё смотришь иначе, через призму уже привычного и такого обнадёживающего зарождающегося дня. Все сомнения — всего лишь тени, которые растворяет солнечный свет, наподобие сахара, что окажется брошен в чашку со свежесваренным кофе. День не терпит размышлений. Его удел — суета, привычный остервенелый бег по кругу, с редкими остановками, но только для того, чтобы отдышавшись снова заступить на дистанцию. Утро — спасительное покрывало разума. Ночь, напротив, всё обличает, показывает в истинном и неприкрытом. Она настолько же честна, насколько жестока. Утром всё это покажется бредом, достойным разве что улыбки, но сейчас мне совсем не весело. Каждый раз, когда я бросаю взгляд на циферблат наручных часов при свете ночника, то вижу одну и ту же картину - до утра ещё так далеко. А в голове целый рой мыслей, который рвёт меня на воспоминания, мечты, страхи и надежды.

Почти два часа ночи. Сквозь пластиковое окно кухни пробивается лунный свет. Напротив, возле соседнего дома, одиноко светит уличный фонарь, чуть мигая от нехватки напряжения. Сквозь беззвёздную завесу пробиваются ленивые капли дождя.

От размышлений меня отвлёк свист чайника, закипающего на плите. Я чуть ополоснул кружку в горячей воде, бросил в неё пакетик с зелёным чаем, а потом залил кипятком доверху. Сахарница стояла рядом, но она оказалась пуста. Это не помешало мне однако положить чайную ложку в стакан. Несколько секунд я отрешённо помешивал несуществующий сахар. Точно также я приготовил ещё один чай, скорее машинально, по старой привычке - уже для тебя.

Глава 11

Это уже вошло в некую замыкающую всё на себе привычку — придумывать себе тот самый мир, который не имеет с реальностью никакого отношения. Там всё привычно, удобно, узнаваемо. Именно за него мы так упорно и держимся, чтобы не потерять из виду то, что и так едва различимо.

Пробуждение было тяжёлым. Я еле нашёл в себе силы, чтобы поднять голову с подушки. Почти шесть. За окном то ли дождь, то ли туман, то ли всё вместе. Зябко. Из приоткрытого окна на кухне доносится шум прохожих, машин, какой-то ретро музыки. Зверски хочется пить и ни о чём не думать. Скорее надо под холодный душ или хотя бы умыться, разлепить непослушные веки.

Половина седьмого. Я сижу на кухне и поедаю свой нехитрый завтрак — кофе и бутерброды. У меня отпуск, но привычка рано вставать никуда не делась. Дел никаких, но я найду чем занять себя. Всё лучше, чем лежать без сна, засыпая только урывками. Хорошо бы просто выспаться. Ничего и никого не надо. Одно это.

В соседнем доме, прямо напротив моего окна, но на этаж ниже, молодая семья завтракала. Девушка стояла возле плиты, пока глава семейства спешно приканчивал завтрак. Возле него, взад-вперёд, бегала маленькая дочурка.

Внутри, где-то в области сердца, разлилась приятная грусть. Похожее ощущение испытываешь, когда скучаешь по ком-то.

Разве можно скучать по тому, чего с тобой ещё не произошло? Оказывается, можно. Это почти что такие же воспоминания. Разве только они отличаются более яркими красками.

Несмотря на кажущуюся непогоду на улице было тепло. Дождь продолжал слегка накрапывать, но был приятным, тёплым. По лужам разбегались круги, в которых я ловил своё отражение. Воздух был необыкновенно свежим — не надышаться.

Ближе к обеду распогодилось. Солнце вновь напомнило о себе, заиграло золотыми бликами.

Сейчас бы чего-нибудь тёплого несмотря на это знойное лето. Странное, но такое понятное желание.

На днях я позвал одну девушку на свидание, но в последний момент всё сорвалось. По моей инициативе. Я не нашёл в себе сил придти, улыбаться, разговаривать о чём-то. Это было слишком тяжёлым для меня — вот так вот, почти непосредственно, завязывать новые отношения. Переболеть — ещё не значит решиться.

У тебя, наверное, было тысячу причин сказать мне тогда ''нет''. И всё же у меня их было куда больше, хотя бы для того, чтобы в свой черёд сказать тебе ''спасибо''.

Да, это единственное, что я мог сказать тебе тогда, и что я бы сказал тебе при встрече, если бы ещё довелось увидеться. И ни капли ненависти. Она безусловно была, но только в самые первые дни. Я тогда не умел ещё думать категориями ''мы''. Я много тогда чего не знал, не понимал, принимал на свой счёт. В этом ты была гораздо умнее меня. Именно ты поняла тогда, что у наших отношений нет будущего. Я же жил здесь и сейчас. Мне и этого было довольно. Я предлагал тебе слишком мало, а потому потерял слишком многое. Если не всё.

Я всегда смеялся, когда у меня спрашивали по поводу серьёзности наших отношений. Разумеется, ничего и не было и быть не могло. И не потому, что мы не хотели заходить дальше положенной, как будто начертанной кем-то извне, красной черты, а потому только, что нам это было ни к чему. Мы парой как бы и не считались. Дружба разве что. Но именно тогда дружба обрело для меня какое-то сакраментальное значение.Что значит, когда рядом есть тот, с кем улыбаешься не смотря на все свои проблемы и как такого человека постоянно не хватает рядом! Все наши встречи были по-детски невинны, полны неподдельного смеха, ярких историй из жизни, невысказанных никому доселе страхов и надежд. И при этом никакой карикатурности, показушности, попытки произвести впечатление, понравиться. Была, разумеется, и романтика. Но это всё было исключительно на сцепленных кончиках пальцев, на отдалённом гуле удара сердца, на всегда долгом и трогательном расставании. Я и теперь склонен думать, что между нами ничего и не было. Мы просто дружили. Но, думается мне, в такой дружбе было куда больше чувств, чем в том, что сейчас принято называть любовью.

Ноги сами привели меня в такое знакомое кафе.

В последний раз я был здесь больше года назад. Внутри ничего не изменилось. Тебя по прежнему встречает всегда улыбчивый персонал, кругом опрятно и чисто. Возле нашего столика тот самый вид из окна. Всё как и всегда, будто и не было вовсе этого года, будто мы были здесь только вчера, а сегодня ты не пришла просто потому, что у тебя возникли срочные дела, а не потому, что мы теперь друг другу чужие люди. Как просто оказывается всё мерить людской меркой! И всё же в этом кафе сейчас сидел новый посетитель. Я говорю, конечно же, о себе, потому как прежний я, к тому, кто сейчас сидит за столиком возле окна и рассеяно изучает меню, поданное любезной официанткой, остался где-то в прошлом. Это ярко выступало во всём: в более резких движениях, холодном взгляде, отрывистой и короткой речи. Даже внешность и та изменилась, если приглядеться! Что-то из двух: либо мы учимся примерять себя прежних с настоящими, либо вовсе от них отказываемся, как отчего-то чужого. Всегда что-то из двух.

Всё, как и впрочем и всегда, было очень вкусным. Даже захотелось заказать ещё чашечку кофе, но я быстро отказался от этой затеи. Надо было идти. Слишком ещё памятны те дни. Надо было, пока воспоминания не захватили всего, пока я не растворился в них, как какой-нибудь безумец. Впрочем, кому как не любви так близко знакомо безумие.

Кого мы чаще вспоминаем, если не себя счастливых?

Послеобеденное солнце приятными пастельными тонами медленно разлилось по небу, словно желток яйца на сковороде у хозяйки. Аппетитное такое, что взял бы и проглотил не разжёвывая. Так и с человеком верно происходит. Глотаешь его, давишься, до одури, до тошноты, и всё мало. Всегда мало. А любой тревожный сигнал остановиться, сбавить скорость, затормозить, воспринимаешь как нечто негативное, задевающее за живое, отдающее болью. Выходит, как бы не любовь тогда вовсе, а так. Прости, до свидания. В довесок, как ненужная, но навязчивая реклама, чувство вины. Но только не своей. И эта самая вина мелко перетекает в обиду, в непонимание, а потом превращается в ненависть. И та ненависть так и остаётся с тобой на всю жизнь. Тушится ремиссиями — равнодушием, но и только. Сердце не обманешь. Оно не умеет мыслить категориями, полутонами. У него всё предельно кратко, ясно, красноречиво. И с этим трудно смириться. От этого только ещё больше ненавидишь себя или ещё кого — уже не так важно. Главное, что чувства всё так же свежи, до одурения, словно из удушливого помещения вышел в ночь, где жадно вдыхаешь кислород, спешишь, словно перед смертью. И всё так же ярко картинки, прикосновения, запахи, голоса, как будто времени и вовсе нет. И как будто в этом всём понятный только самому себе смысл. Полное отрицание неудобной реальности замешанное на чувстве вины и ненависти — просто-таки убойный коктейль! Принимать каждый день. Особенно перед сном. И это то немногое, к чему приходит человек, неосторожно ощупывая этот скользкий, холодный, циничный, равнодушный, но такой обещающий мир большим и горячим сердцем.

Парадные улицы залиты светом. Я прячу свою тень среди дворов, в отражениях запотевших от солнца окнах, в бликах ускользающих лучей, отражающихся от всего неприглядного на вид. Я куда-то спешу, останавливаюсь время от времени, чтобы посмотреть на часы, либо поискать какую-то вещь в карманах, и снова спешно продолжаю свой путь, будто меня кто-то очень ждёт и я опаздываю на эту встречу. Но это всё только для вида.

Порой человек напоминает одеяло, которым пытаешься укрыться от холода снаружи, но которое всё время сползает куда-то в сторону, оттого и раздражает. Спать же вовсе без одеяла — рискуешь простудиться. И что хуже всего — из этих двух зол нет меньшего.

Пришёл домой, включил свет в прихожей и долго стоял в раздумьях. Тянуло обратно, на улицу. Прошёл на кухню — мусора нет, как и нет повода вернуться. Тяжело вздыхаю, сажусь на стул, но тотчас же спешно вскакиваю и иду обратно в прихожую. Открываю дверь, закрываю её ключом, спускаюсь по ступенькам, ни на миг не останавливая свой взгляд на окнах. И уже у двери подъезда останавливаюсь, тяжело вздыхаю, иду обратно. Отголоски одиночества.

Почти сразу же уснул, хотя, как мне показалось, долго боролся со сном. Когда проснулся, то за окном расшитым бархатом стелилась ночь.