До работы считанные шаги. Уже видно серое приземистое здание офиса, которое отчего-то давит всей тяжестью на меня, заставляя замедлить шаги и остановиться. Сейчас бы посидеть немного где-нибудь на скамеечке и просто ни о чём не думать.

Любовь — белоснежный конверт, который мы вскрываем дрожащими пальцами. И не так важно, что там будет написано, сколько разобрать во всём этом свой почерк. Всякая любовь — прекрасна.

Очередная, из ничего вытекающая фабула. Разве страдать из-за неё лучше, чем жить в неведении? Ну, хорошо, не страдать, а так, изводить себя, накручивать, без конца вспоминать, вздрагивать поневоле во сне, искать причины, ответы, другого человека... Конечно, проще найти другого, чем пытаться разобраться в себе, чтобы уже не совершать тех глупых ошибок, которыми так свойственны первые сильные чувства. И всё же, это будет походить на бред сумасшедшего, как и наверное всё повествование, но всё же это всё — вся боль, обида, одиночество стоят всего того. Гораздо, в разы, хуже неведение. Всё равно что зрячий, который увидел слишком яркое солнце и тут же ослеп, и слепой, который ничего не видел от рождения. У первого останутся хотя бы воспоминания о том золотом свете, у другого же — ничего. Разве что догадки о том, как он прекрасен.

Наверное, каждый должен ответить себе сам, что такое любовь. Хотя бы потому, что у всех она разная и каждый понимает её по своему. Без любви жилось бы куда проще. Она в корне несправедлива, но ею всё равно восторгаются и, что самое поразительное, ищут её. Может ещё всё дело в том, что мы привязываемся к кому-то определённому, тогда как мудрые люди учат любить весь мир во всех его проявлениях. Да и есть что-то подлое в том, что устроив своё личное счастье, тебе становится абсолютно плевать на тех, кто страдает от одиночества. Разве можно быть полностью счастливым зная, что кто-то страдает в этом мире каждую секунду? В таком случае любовь — всего лишь проявление эгоизма, свойственного одному лишь человеку. Мы даже любовь, это высокое чувство, облачаем в собственную кожу.

Ну довольно уже о ней! Не много ли одной ей чести!

Я отчего-то беру телефон, захожу в контакты и нахожу в небольшом списке людей своего начальника. Секунда, другая, внутренняя борьба, принятое решение, звоню.

- Да. Слушаю, имя.

- Здрасте, имя отчество. Мне сегодня что-то нездоровится. Даже температура небольшая есть. Можно мне будет взять отгул на сегодня?

Бессовестно вру. Ну да ладно. Работать нет просто никаких сил. Выжат как лимон.

- Хорошо. Если температура, то лучше будет показаться врачу. А так, я думаю, лучше взять сразу несколько дней. Хотя бы до конца недели. Больные мне не нужны.

- Спасибо. К концу недели я обещаюсь выздороветь. Постельный режим, усиленный приём витаминов, все дела.

Это было произнесено слишком уж весёлым тоном, но начальник кажется этого не заметил. Или, что вероятнее, сделал вид что не заметил. Отчего-то я был убеждён, что он прекрасно знает о моём состоянии здоровья, что со мной физически всё в полном порядке. Но я действительно был болен и мне был нужен отдых.

Мы распрощались. Я спрятал мобильный в правый карман брюк и поспешил обратно домой дворами, чтобы не дай бог не попасть на глаза кому-нибудь из коллег.

Людей делают ближе не телефоны, автомобили или социальные сети, а понимание. Оно же и различает близких по духу людей от всех остальных.

Наверное, это очень трудно найти того, кто бы тебя понимал без намёков и определённостей. Скорее, это кажется невозможным. Как можно понять другого, если себя бывает не понимаешь? Особенно, если тобой движут чувства, эмоции, порыв, но никак не разум — этот неумолимый манипулятор, сдерживающий человеческую природу, отчасти жестокую, но отчасти такую верную. Чего добьётся человек, у которого в голове всё по полочкам, но который не спит по ночам, терзаемый какой-то внутренней неудовлетворённостью? Разве мало уже того, что всё понятно, прозрачно, правильно? Зачем же ещё что-то, такое клейкое, скребущее, выбивающее дробь? А затем, верно за тем, что без этого как бы и нет человека, а так, манекен на шарнирах с дурацкой ухмылкой, от которой смешно только самому себе. Узнали?

Не помню как оказался дома. Дорога обратно была как в тумане — полна нелепых мыслей. В эту минуту мне хотелось окреститься от всего, даже от самого себя, но я был слишком слаб, чтобы это сделать. Слишком уж я вжился в собственную кожу. Пожалуй, устрою себе отдых. Буду лежать на диване, смотреть всякие комедии, слушать попсовую музыку — всё что угодно, лишь бы не забивать голову всяческой ерундой. Конечно, всё это для меня очень важно, иначе что вообще может быть важно в жизни? Но я так устал в последнее время. И всё же, с каждым наступлением ночи во мне просыпался будто бы другой, отличный от меня человек. Он перебирал в голове события последней жизни, словно листал увлекательный роман. Словно его это даже не касалось, словно это всё было сугубо судьбой главного героя, а не его собственной. Умел же он абстрагироваться так, чтобы это не нарушало его внутренней, данной ещё при рождении гармонии. Боже, как же я устал!

Всё завтра. Завтра наступит новый день с его заботами, проблемами, обязанностями и рутиной. Он обязательно наступит, иначе и не может быть. Но это будет только завтра. Впереди целая ночь. Отличное время подумать, привести в порядок мысли, помечтать о несбыточном, вспомнить. Ночью всё это ощущается острее, нежели днём. День накладывает свой отпечаток суеты, тогда как ночь неспешна, нетребовательна и всегда прекрасна в своём очаровании. Ночь откладывает завтра на ещё одну прожитую жизнь.

Я предчувствовал ещё одну бессонную ночь впереди. Маленькая кухня, чайник на плите, на столе чашка с ароматным чёрным кофе без сахара. И таких чашек за ночь могло доходить до десяти! Знаю, что вредно. Плохо для сердца, для давления, для себя самого. Но без кофе я не могу. Верно, если верить в перерождение души, а, как известно, в некоторых восточных странах верят, что и вещи имеют своего рода душу , то я бы переродился в чашку крепкого кофе. С той только разницей, что я бы очень быстро остывал. Вроде только налил горячей воды до краев, поднёс спустя мгновение губы к напитку, ан нет, уже остыл! Вот кто я значит такой — кофе, который просто остыл. Который неизменно однажды остывает.

Глава 9

Как мы познакомились? Случайно. Абсолютно случайно. Был на удивление снежный вечер. В местном небольшом театре гремела премьера — ''Евгений Онегин'' Пушкина. Поистине громкое событие для нашего захолустья. Когда спектакль закончился и шквал оваций зрителей наконец смолк, я поспешил к гардеробу. Именно в этот момент я и увидел тебя. Ты была одета просто, но со вкусом. Было в тебе что-то таинственное и в тоже время такое понятное, родное. Ты, кажется, направлялась к выходу и вдруг обернулась. Наши глаза встретились, а потом...

Я спустился в вестибюль театра и почему-то остановился перед входной дверью. Что-то удерживало меня, не давало просто так взять и уйти. Я вспомнил, что забыл пальто. Я вернулся обратно в фойе, где вновь застал тебя. Как окажется позже, ты тоже забыла какую-то вещь в гардеробной. Я не верю в случайности. Не верю и всё тут. Что-то, не иначе как провидение, заставило каждого из нас вернуться. С тех пор ходить в театр вместе стало нашей доброй традицией. И мы всегда безотчётно задерживались у гардеробной, словно благодарили её за ту встречу, за такой бесценный подарок.

И теперь, спустя вечность, я вновь и вновь благодарил судьбу. Счастье ведь даётся нам не навсегда, но в кредит, который имеет свойство быстро заканчиваться. Спасибо, хотя бы за приятные воспоминания. Это похоже на всё те же мечты, пусть и иной тональности, но так же, в унисон, созвучные тревожному, в своей непостоянности, сердцу.

Будильник, шарящая во все стороны рука, разлепившиеся веки, дисплей телефона, время, недовольство, потягивание, тапочки, холодный от розового утра пол, кафель уборной, зеркало, щетина, кран, вентиль холодной воды, сама вода, чересчур колкая, умывание, позёрское фырканье, полотенце, снова кафель, кухня, холодильник, готовка, быстрые взгляды на редких прохожих за окном, радио, что-то из ретро, нехитрый завтрак на столе, трапеза, снова холодный кафель, снова уборная, умывание, бритьё, зал, вихри пыли в лучах солнца, одежда, глажка, последние приготовления, прощальный взгляд, брошенный на квартиру, а затем и на зеркало, поворот ручки замка, выход на площадку, снова ключ в замке, проверить дверь, вздохнуть устало, начать спускаться по лестничному пролёту, игнорируя лифт — доброе утро!

Мне правда будет легче пешком, чем ждать лифта. Ничто не кажется таким тяжёлым, как ожидание.

Но, думается мне, если лишить человека и того малого, что даёт ему это ожидание, то что у него тогда останется. Не будет ли это выглядеть слишком уродливо, а потому — жестоко? Ведь нужно же хоть за что-то, да цепляться, хотя бы и за ложь.

На улице ещё прохладно, но к обеду распекётся как следует. Май. Всё вокруг в радужных красках, в золотых мазках, смешанных с медовой пылью, отсюда и запах чего-то неуловимого, ускользающего, но такого притягательного в своей сладости? Верно чей-то аромат духов, не успевший выветриться, исчезнуть, смешаться с отравленным воздухом автомобильных выхлопов.

Если верно утверждение, что всякий яд — лекарство, то будет и верным, что всякий человек — яд.

И всё-таки мне необходимо было уединение. В одиночестве я находил какую-то опору, которая не позволяла мне сгинуть, брошенному на произвол сильному течению судьбы, его зыбким пескам, которые не знают и тени жалости, тени сочувствия, тени понимания человеческого сердца, его желаний и надежд. Всё становилось мне вдруг предельно ясно. Всё обретало правильные черты, такими, какими они и должны были быть, а не какими их нарисовал мой больной влюблённый разум. Там, среди таких же как и я, таких же похожих на меня, а может это я бессознательно стремился походить на них всех — неважно, я был ведом, двигался как будто по указке, исключительно туда, куда меня вела чья-то невидимая рука. Теперь же всё иначе. Каждый шаг, каждый жест, каждое слово — мучительная борьба с самим собой. Я понял, что до сих пор, в сущности, так и не повзрослел, не понял, что ищу и чего хочу от жизни. И в этот самый момент, когда я бесцельно плутал, я и встретил тебя, словно корабль, уставший от долгого плаванья, маяк. Каким же ярким был тот свет!

Мы могли бы вместе сделать эту жизнь ярче и запоминающееся, но предпочли каждый остаться при своём одиночестве. Мы прошли мимо друг друга ни на секунду не замедлив шаг, не обернувшись, не потревожив нечаянно брошенным взглядом. Мы не стали притязать на свободу друг друга, словно в этом было что-то неправильное, что-то отталкивающее. Тем более мы не желали навязываться друг другу, предпочитая молчание, в котором осталось столько несказанных и очень нужных слов. Это трудно объяснить, но нам обоим казалось, что так будет только лучше. Это вовсе не человеческие причуды или больная гордость, надежда встретить кого-то получше, достойнее. Мы боялись спугнуть нечто большее в нас, чем просто мимолётные чувства. Это была любовь, самая что ни на есть настоящая. Но она была ещё совсем юной, пугливой и застенчивой. Мы решили, что ещё не время, что ещё рано для того, чтобы повязать свои судьбы одной нитью. Но вместе с тем мы не могли остаться просто друзьями, так как это оставляло бы отпечаток обязательства между нами. У нас был один выход — расстаться. Спустя годы я прокручиваю в голове всё это до мельчайших подробностей и прихожу к одному неутешительному выводу — нас погубила не робкая любовь, но мы сами. Но разве можно было тогда объяснить это себе прежнему? Всё это может показаться несусветной глупостью, но это было именно так. Я невольно улыбаюсь, когда вспоминаю себя прежнего. И мне очень трудно будет сказать, чего больше в этой улыбке — разочарования или неприкрытого восхищения тогдашним доводам рассудка. Ибо сказано: сокровище ваше, где сердце ваше.

Безупречно-чистое небо над головой. У меня отчего-то возникло вдруг желание коснуться его рукой, проверить на прочность или же просто погладить. Зачем вся эта красота над головой, если до неё просто нельзя дотронуться?

Мне думается, что если вы вместе, пока у вас всё хорошо, а потом, в трудный период совместной жизни, бежите к другим и точно также клянётесь им в верности, пока не попадёте в ровно такую же ситуацию из который вы будете видеть только один выход - расстаться, то вы так и не поняли, что значит по-настоящему любить.

Но разве так уж необходимо понимание в том, что нужно просто чувствовать? Я сам себе опровержение, как всякий человек себе судья и палач. Как далеко можно дойти, пытаясь докопаться до истины? И стоит ли это всех усилий и времени?

Тяжёлый день подвёл под собой черту, стёрся сам собою, словно ненужный файл. Казалось, что всюду пахло цветочной пыльцой, пряной травой, медовой пылью уходящего, в золотых лучах, дня. Я не стал по обыкновению дожидаться трамвая, а решил отправиться домой пешком. Ах, эта дорога домой — всегда волнующая, полная ожиданий, зовущая, как голос мамы из детства. Множество маршрутов держишь в голове, но все они смыкаются на одной цели. И неправильно думать, что если живёшь один, то тебя дома никто не ждёт. Ждёт, ещё как ждёт. Сам дом, всё то окружение, такое узнаваемое в мелочах, такое понятное сердцу, наполненное уютом и теплом, что невольно хочется оставаться в этой обители подольше, не спешить выбираться наружу. Там, снаружи, всё чужое, всё пропитано каким-то холодом, какой-то цепкой фальшью, что сквозит во всякой правде, или лучше сказать в том, что принимается за правду. Там обязательно нужно вживаться, встраиваться в какие-то схемы, так и не понятые ещё до конца никем, играть, с упоением, с той чарующей обывателя фанатичностью. Играть так, чтобы непременно заставить поверить во что угодно. И прежде всего себя самого.