Ги Бретон - От Анны де Боже до Мари Туше

После обряда церковного бракосочетания Анна и Карл приняли участие в нескольких торжествах. Потом их наконец оставили наедине, и они удалились в свои великолепно украшенные покои, где их ждала блаженная постель.

Пятнадцатилетняя новобрачная помалкивала, но, вспомнив свой брак «через поверенного», с тревогой подумала, не все ли брачные ночи похожи на ту. Как только она легла, к ней тут же явился Карл и, дав волю чувствам, заключил ее в свои объятия.

— Наконец-то мы одни! — воскликнул он. Юный король не подозревал, что за густыми складками балдахина, высящегося над его парадным ложем, прячутся шестеро реннских горожан и, затаив дыхание, прислушиваются. Это Анна де Боже поставила их там. Опасаясь, что Максимилиан может обвинить короля Франции в похищении и изнасиловании Анны Бретонской, она потребовала, чтобы эти почтенные граждане подтвердили, что маленькая герцогиня стала супругой Карла VIII добровольно.

Все шестеро бодрствовали на своем посту до самого утра, после чего доложили обо всем слышанном, правда, сделали это в таких непристойных выражениях, что Анна де Боже просто оторопела, а историки так никогда и не осмелились предать это огласке,

На другой день после свадьбы Карл решил, что учтивость требует от него отправиться к бывшей невесте Маргарите Австрийской и объяснить сложившуюся ситуацию. Он прибыл в Амбуаз, где у Маргариты был свой «маленький двор», и сообщил ей со всей возможной в этих обстоятельствах деликатностью, что она отвергнута, «принимая во внимание тот факт, что он женился на другой». И хотя Маргарита ждала этой новости, услышав ее, бедная девочка разрыдалась в таком неподдельном горе, что у Карла тоже на глаза навернулись слезы.

— Вот что в действительности означают ваши клятвы, — сказала она.

Король в крайнем смущении объяснил ей, что он вынужден был смириться, поскольку на карту поставлены государственные интересы.

— Но я не меньше расстроен, чем вы, — добавил он.

— По крайней мере, — прошептала она, — меня утешает мысль, что в случившемся нет моей вины…

Тут они обняли друг друга и заплакали вместе.

Эта тягостная сцена была прервана грубейшим образом сеньором Дюнуа. Один историк так рассказывает об этом. «Названный Дюнуа ждал короля за дверью комнаты, в то время как все остальные принцы и принцессы, сеньоры и дамы лили слезы и горестно вздыхали от жалости и сострадания к несчастной судьбе двух влюбленных. И только он с его грубым высокомерием и гнусной ухмылкой без конца напоминал королю, что пора ехать, и упрекал его за то, что тот чересчур задержался у упомянутой несчастной принцессы, говоря, что так и погубить себя недолго, если проливать с дамами столько слез» <Жан Ле Мэр де Бель ж. Короны Маргариты.>.

Резко выпрямившись, оскорбленная в лучших чувствах Маргарита потребовала, чтобы ей немедленно позволили вернуться к отцу.

Карл VIII опустил голову.

— Пока что вы останетесь здесь.

И, не сказав больше ни слова, он вместе с Дюнуа отбыл из замка, оставив в одиночестве и в слезах ту, что в течение шести лет была «маленькой королевой Франции», обожаемой народом, а теперь волею судьбы ставшей всего лишь маленькой пленницей, удрученной своим горем…

* * *

Можно не сомневаться, что к известию о бракосочетании Карла и Анны Максимилиан отнесся не совсем так, как его дочь. А если быть точным, то он впал в такую ярость, что заставил опасаться за свою жизнь.

Справедливости ради надо признать, что у бедняги были основания для недовольства — ведь король Франции не только возвратил Максимилиану дочь, но он еще и отнял у него жену.

Едва несчастный вновь обрел способность связать два слова, как тут же собрал Совет и торжественно заявил, что брак, отпразднованный в Ланже, является незаконным и что более того, король Франции похитил маленькую герцогиню и совершил над ней насилие.

Ему ответили, что шестеро реннских горожан присутствовали при первой брачной ночи исключительно для того, чтобы подтвердить, что никакого похищения не было. Однако австриец стоял на своем и продолжал считать себя герцогом Бретонским.

Это вскоре превратилось у него в навязчивую идею.

Не было, кажется, человека, которому он при встрече не сказал бы тут же:

— А знаете, я женился на Анне Бретонской. Именно я являюсь ее законным мужем. Карл VIII просто вор и прелюбодей…

Подобные высказывания вряд ли беспокоили людей, живших при его дворе; гораздо больший интерес они вызывали у других европейских монархов, которые очень неодобрительно отнеслись к королю Франции, присоединившему к своим владениям Бретань.

— Какой мощной монархией становится Франция! — воскликнул Лоренцо Медичи.

— И насколько теперь более опасной, — добавил Фердинанд Испанский.

Что касается Генриха VII Английского, то он не высказался по этому поводу только потому, что темперамент не позволял ему говорить многозначительно, что вовсе не мешало при этом думать то же, что и другие…

Позиция, занятая Максимилианом, вселяла надежду во всех считавших себя задетыми монархов.

Действуя заодно с Максимилианом, они решили объявить войну этому бесчестному королю Франции, который с такой беззастенчивостью похищает чужих жен. Само собой разумеется, во главе движения встала Англия. Тогда Анна де Боже, которая все еще выступала в роли регентши, придумала очень ловкий ход, чтобы исключить из игры Генриха VII, а значит, разрушить и всю коалицию. Вот что она задумала.

Жил в то время в Англии любопытнейший человек по имени Перкинс Уорбек. Он был внебрачным ребенком короля Эдуарда IV и какой-то простолюдинки. Не имея никаких прав на корону, ведь он был незаконнорожденным, Перкинс решил использовать свое поразительное сходство с герцогом йоркским, убитым в лондонском Тауэре, чтобы создать прецедент Наундорфа <Авантюрист, уроженец Потсдама (1787-1845). Часовщик, выдававший себя за Людовика XVII.>.

— Я — герцог Иоркский, — говорил он. — Мне удалось вырваться из Тауэра в тот момент, когда меня должны были передать в руки палачей. Я требую вернуть мне корону Англии. Генрих VII всего лишь узурпатор…

Очень скоро у него появились тысячи сторонников.

Анна де Боже пригласила Перкинса в Париж и оказала ему великолепный прием. На протяжении многих дней она приглашала его к столу, обласкивала и оказывала почести, достойные короля.

Генрих VII забеспокоился.

Тот факт, что Франция с ее значительно возросшим могуществом оказывала, судя по всему, поддержку этому самозванцу, мог иметь непредсказуемые последствия. Английский король мгновенно понял это и, желая задобрить регентшу, немедленно отозвал свои войска, державшие в тот момент осаду Булони. Затем, окончательно отступаясь от Максимилиана, он по договору, заключенному в Этапле, признал Карла VIII подлинным мужем Анны. Бретонской.

Игра была выиграна с помощью английского внебрачного королевского отпрыска, лишний раз подтвердившего, что красота — бесспорная принадлежность всех детей любви…

* * *

А в это время маленькая Маргарита Австрийская по-прежнему оставалась во Франции. Живя сначала в Мелоне, затем в Мо, она пребывала в печали, несмотря на почтение, которое ей оказывалось.

Ее плен в золотой клетке длился полтора года. Наконец, в мае 1493 года военные действия между Максимилианом и Францией прекратились, и Карл VIII пожелал, чтобы его «маленькая невеста» возвратилась в Австрию.

Маргарита покинула город Мо 13 июня. В день отъезда Анна Бретонская сказала, ей на прощанье несколько теплых, ласковых слов, подарила драгоценности, великолепный дорожный туалет, огромное количество вещей в качестве приданого и даже головной убор, вышитый по ее просьбе Жанной де Жамб, дамой де Бомон, самой лучшей рукодельницей среди фрейлин.

Маргарита поблагодарила, однако благородный жест королевы не мог заставить забыть нанесенное ей оскорбление. Глаза девочки светились ненавистью к королю, отвергшему ее ради той, которая заняла ее место, и к народу, который безропотно позволил сделать это.

Целый эскорт знатных сеньоров сопровождал ее до города Валансьена. Когда она проезжала через Аррас, горожане приветствовали ее криками «Слава! Слава!». Но она остановила их:

— Не надо кричать «Слава!», лучше: «Да здравствует Бургундия!»

На следующий день она прибыла к отцу.

Но никогда впоследствии ей не удастся забыть обиду, нанесенную Карлом VIII, и именно с нее, считает президент Эно, начинается бесконечная взаимная вражда между домами Франции и Австрии.

Сама же Маргарита оставила стихотворные строки, в которых высказана горькая печаль, вызванная ее отъездом из Франции.

С отъездом Маргариты Карл VIII, безумно влюбленный в Анну Бретонскую, получил наконец возможность, без малейших угрызений совести уделять все свое внимание жене. Она, разумеется, была счастлива, потому что и сама испытывала к королю огромное расположение с той самой ночи в Ланже. Переживаемое ею чувство еще не было любовью, но в постели вполне заменяло ее.

Пылкая партнерша в любовных играх, она очень быстро выказала настойчивость в желаниях и требовала от мужа таких подвигов, что в конце концов он падал бездыханным.

Эта поистине ненасытная любовь была подмечена венецианским послом Захарием Контарини, который в одном из своих сообщений отметил: «Королева ревнива и испытывает к Его Величеству желание сверх всякой меры, и с тех пор, как она стала его женой, редки бывают ночи, когда она не спит с королем».

Карл VIII, обнаруживший столь же неумеренное пристрастие к любовным играм, стремился доказать свою признательность маленькой королеве, которая умела так замечательно предугадывать все его желания.

<Четыре года спустя Маргарита Австрийская была обручена с Хуаном, инфантом Испанским. Когда она направлялась к нему, ее корабль попал в страшную бурю. Не надеясь на спасение, она сочинила для себя эпитафию:

Здесь покоится благородная девица, которая, имея двух мужей, умерла девственницей.

Корабль не утонул, и инфанту удалось избавить Маргариту от того, что так ее стесняло… >

Прежде всего он приказал перестроить для нее замок в Амбуазе. Были построены башни, возведены новые строения, разбиты сады, полы в комнатах застланы коврами и, что особенно важно, для королевы приготовили ванную комнату.

Благодарная улыбка и жаркая ночь стали наградой Карлу VIII за эти грандиозные усилия.

Но королю хотелось добиться большего от супруги и, как пишет историк: «Чтобы заслужить любовь прекраснейшей в мире королевы, король решил предпринять что-нибудь значительное и стал готовиться к завоеванию Неаполя» <Людовик XI, чьей главной страстью было объединять и округлять королевские владения, в 1475 году наложил руку на Анжу, владение доброго короля Рене. Этот последний, впрочем, не удосужился оказать сопротивление королевской власти. Поэт, музыкант, песец, художник, он предпочитал искусства политике. Когда королю Рене сообщили, что Людовик XI отнял у него Анжу, он не произнес ни одного горького слова и продолжал рисовать прекрасную серую куропатку…>.

Почему Неаполя?

Потому что Карл VIII был наследником Анжуйского дома, а корона Неаполитанского королевства некогда принадлежала принцам Анжуйским.

В конце лета 1494 года королевские войска были готовы к походу. Сентябрьским утром Карл во главе своей армии покинул Амбуаз и направился в Лион, где он должен был оставить Анну и двинуться на Италию.

Там, в Италии, надеялся он покрыть себя славой ради прекрасных глаз королевы…

Карл VIII был человеком весьма странным. Подумать только, он снарядил военный поход ради того, чтобы завоевать сердце своей супруги, но при этом прихватил с собой целую стайку юных и очаровательных дам, отнюдь не простушек, которые разместились в довольно комфортабельной повозке и некоторое время служили ему маленьким гаремом.

И хотя «сердце короля билось лишь для маленькой королевы Анны», несчастное тело оставалось во власти поистине генетического безумства, которое толкало его на обладание одновременно несколькими любовницами, наделенными пылким темпераментом и имеющими богатый опыт. Те, кого он взял с собой в поход, как раз и были такими.

Все красотки отличались «длинными ногами, топкой талией и крепкими, вызывающе вздернутыми грудями». В любовных играх они проявляли неутомимость, которой он так жаждал и коей, как известно, всегда славились девицы из Турени…