Елена Белкина - От любви до ненависти

Не мешкая, вице-губернатор приступил к делу:

— Губернатор поручил мне переформировать пресс-службу. Мы расстались с несколькими людьми, они не справились с работой. Внимательно рассмотрели много кандидатур. Нужны не просто хорошие журналисты, но люди оперативные, разбирающиеся в политической обстановке, четко представляющие задачи, которые ставит перед собой и другими губернатор. Понимаете?

— Вполне.

— В данный момент рассматривается кандидатура руководителя пресс-службы. Я ознакомился с вашими публикациями, мне дали рекомендации. Я думаю, ваша кандидатура не вызовет возражений губернатора. Он считает, что у нас должны быть люди хоть и с опытом, но достаточно молодые. Не лишенные обаяния. То, что это будет женщина, подчеркнет непредвзятость губернатора, подчеркнет, что он не обращает внимания ни на партийность, ни на возраст, ни на пол. Кстати, в самом деле, а вы член какой-нибудь партии?

— Нет.

Я чувствовала себя странно. Со мной говорил солидный человек, государственный, блин, деятель областного масштаба, говорил ясно, четко, с заботой о деле, государственно говорил! А я видела другое: мокрая красная морда надо мной, закрытые глаза, хрип из горла, жиры тела сотрясаются в конвульсиях… Животное…

Но по инерции продолжала слушать. И отвечать.

— Работа ненормированная, извините. Придется иногда и вечерами задерживаться, и выезжать. Семейные обстоятельства позволяют?

— Да.

— Но поездки разные, — тут же утешил меня вице-губернатор. — Сегодня в глухое село, а завтра, например, во Францию. Я не шучу, через месяц во Францию летим во главе с губернатором. Предполагается, естественно, что и руководитель пресс-службы полетит. Неплохо?

— Да.

— Зарплата, я думаю, вас удовлетворит. Сколько вы сейчас получаете, если не секрет?

Я назвала цифру.

Он гмыкнул.

— Я понимаю, Василий Натанович щедрый человек. Мы официально вам платить столько не сможем, но будем выдавать что-то вроде премий. В размере оклада.

Я очнулась. Хрипящий мокромордый человек и лощеный чиновник совместились в одном лице. Я глянула ему прямо в глаза.

— В размере оклада — в месяц или зараз?

— Не понимаю?

— Ну, как у проституток бывает. Разовый вызов — одна оплата, а если кто-то вдруг захочет на недельку или даже на месяц снять — другая. Почасовая еще есть, за ночь и так далее. Чем больше срок, тем больше скидка. Вот я и интересуюсь: премия — за какой срок?

Он засопел, пошевелился в кресле. Но решил, видимо, пока попридержать свой гнев. Спросил:

— Разве я вас чем-нибудь обидел?

— Ни в коей мере! Но поймите, я кормлю мужа, он мало получает, и сына. Для меня это важно. И вообще, я люблю точность. Берете ли вы меня для личного употребления или, может, решили, что я по своим данным самого губернатора достойна? Придется ли мне работать в бане? Если придется, то, как за труд в горячем цеху, за вредность то есть, прошу выдавать мне бесплатное молоко. Ну и надбавки. За ночные смены — тоже. Я хочу, чтобы все было учтено.

— Ясно, — сказал он. — Разговор не состоялся. Всего доброго.

— И вам того же.

Я встала. Пошла к двери.

— Секундочку!

Он поднялся, подошел ко мне. Навис надо мной, высокий и дородный.

— Послушайте, Людмила Максимовна… Я виноват. Я отнесся к вам, как к… Вы понимаете?

— Понимаю.

— А потом понял, что вы совсем не такая. Я думаю о вас. Если вы не захотите, я не сделаю даже намека, клянусь. Мне просто хочется, чтобы вы работали рядом. Чтобы видеть вас. Тем более что вы действительно подходите.

— Сукин ты сын, — негромко сказала я. — Он отнесся! Он думал! Ты все знал, жирная скотина! Ты знал, что я попала в беду! Ты знал, что я в панике! Ты знал, что меня до смерти напугали! Ты знал, что ради защиты я под любого готова лечь! И воспользовался, сволочь! Он клянется! Знаю я эти клятвы! Стоит только рядом оказаться, и ты все сделаешь, чтобы меня через неделю затащить в постель — шантажом, угрозами, просто силой, тварь, гадина, подлец! Да я…

— Ну ты, сука рваная! — прервал он меня (тоже негромко: за дверьми секретарша сидит!). — Закрой свой зубальник, подлючка! И запомни: если ты кому-нибудь вякнешь про наш разговор и вообще про то, что было, я всю твою семейку вместе с тобой — под корень! Пшла отсюда!

И он резко вернулся на свое хозяйское место.

Я повернулась и побрела к дверям.

И вдруг (даже подумала, что ослышалась!): мягчайший его голос, окликнувший меня по имени-отчеству.

Я обернулась.

— Значит, вы категорически против моего предложения?

— Я хотела бы подумать.

— Вот и славно. Одного дня вам хватит?

— Да.

— Завтра в это же время жду вашего звонка.

— Хорошо…

Я была раздавлена, растоптана — еще хуже и больнее, чем на даче.

Они умеют работать с людьми! Они всю жизнь этим занимаются!

Мне захотелось увидеться с Ильей, рассказать ему. Он ничем не поможет и даже вряд ли что посоветует, но, по крайней мере, поймет.

Я позвонила в редакцию из автомата, мне сказали, что он болеет.

Я поехала к нему домой. Почему-то решила, что у него запой. Оказалось, нет, в самом деле болен, грипп или сильная простуда. Обрадовался, увидев меня.

Желание делиться своими горестями у меня почему-то пропало. Спросила, как его дела.

— Скучно, — ответил Илья. — На работе скучно и вообще.

— На мотоцикле ездишь?

— Надоело. Сломался — и не чиню. И даже постригся.

— Вижу.

— Хватит играть во вторую молодость.

— Еще первая не кончилась, — ободрила я его. — Кстати, как твои отношения с этой женщиной, с Ольгой?

— Вспомнила! Там кончилось все, можно сказать, не начинаясь.

— Почему?

— Да так…

— То есть ты один?

— Как сказать… Влип в дурацкую историю: девчонка одна влюбилась. Провинциалка непуганая. Я с ней по пьяному делу… ну, понимаешь?

— Понимаю. Ты как-то даже рассказывал.

— Ну вот… Ну и потом тоже. И она теперь регулярно навещает меня. Ночует даже. Мать хоть и мудрый человек, а косится, она же в дочери годится мне!

— Скажи ей прямо: извини, не нужна, не люблю.

— Боюсь. Абсолютно сумасшедшая девчонка, мало ли что выкинет.

Он помолчал, потом рассмеялся и сказал с дурашливым пафосом:

— Отравленные любовью!

— Это что, цитата?

— Название книги. Идиотская книга, эта девчонка ее мне принесла, она ее десять раз перечитывала. Я пролистал: туфта. Какая-то американская писательница. Розовые сопли. Мораль в том, что, дескать, ежели кто раз в жизни любил, то он не успокаивается и всю жизнь ищет опять любовь. Без конца. И нет ничего на свете, кроме любви.

— На свете есть все, кроме любви! — сказала я глубокомысленно.

На этот раз мы рассмеялись оба. Что ни говори, а мы с ним всегда понимали друг друга.

— Ладно, выздоравливай, — сказала я.

— Спасибо, что навестила… Мне твой вид не нравится.

— Может, тоже заболеваю.

— Да нет, выглядишь прекрасно. Глаза только… И говоришь так, будто уезжаешь куда-то, будто прощаешься.

— Куда я денусь! Пока, дружочек.

— Пока, дружочек! — улыбнулся он, вспомнив, как мы с ним иногда называли друг друга.

Мокрый снег под ногами… Полдень, похожий на вечер…

«Будто прощаешься…»

А что? Не проститься ли, в самом деле, со всеми? И с собой. И с этим белым светом, который стал черным.

Почему бы и нет?

Сергей — переживет.

Сын тоже. Ему шестнадцать лет, в таком возрасте все остро, но — свое. А это — переживет. Он крепко стоит на ногах, я уверена в нем, я хорошо его знаю.

Таблеток выпить?

Под поезд? Как Анна Каренина. Об этом думает тот, кто сомневается.

Я сама не заметила, как оказалась на вокзале. Вышла на перрон.

Приходят поезда, уходят поезда. Медленно, набирая скорость или останавливаясь. Но тут дело не в скорости, а в смертельной тяжести разрезающих колес. Некрасиво, конечно. Но мужу и сыну покажут только лицо, остальное будет закрыто.

Главное — насмерть, чтобы не покалечиться. Чтобы не отравлять жизнь другим и дальше. Потому что я достаточно и без того отравила чужих жизней. И никому счастья не принесла. И мне никто, но — за что?

Я натолкнулась на человека (или он на меня), хотела обойти, подняла голову.

Сергей стоял передо мной.

— Ты как здесь?

— Тебя на работе нет.

— Как будто я все время там бываю. Ты что, искал меня по всему городу?

— Вроде того.

— Вот так ходил и искал? В таком городе — наугад?

— Но нашел же.

— Почему на вокзале?

— Не знаю. А ты здесь почему?

— Не знаю.

— Пойдем домой?

— Да. Только погуляем немного.

— Хорошо.

Мы долго гуляли в этот день, и я рассказала мужу все. Все — до капли.

И с каждым словом, с каждым шагом, с каждой минутой он становился все ближе и ближе — и настал момент, когда я остановилась, повернулась к нему, внимательно посмотрела в глаза. Привычные — и совершенно незнакомые. И было такое чувство, что я впервые вижу этого человека, с которым столько уже лет прожила рядом. То есть не впервые, а — заново. Понимая совершенно ясно, что любила и люблю только его. Без всяких «дозу получить» или «жить без тебя не могу». Но если ехать куда-то — с ним. Идти куда-то — с ним. Жить куда-то — с ним.

Я очень хотела все это ему сказать, но стеснялась. Я просто прижалась к нему.

— Ничего, — сказал он. — Все нормально.

— Они от меня не отстанут.

— Отстанут. Если кто-то попытается, я тогда…

— Что?

— Убью. Просто убью.

Я не стала оценивать, насколько серьезны его слова. Но вдруг почувствовала себя необыкновенно спокойной.

Когда мы вернулись, сын спросил:

— Где это вы шатались?

— Гуляли, — сказала я. — О любви говорили.

— О чьей?

— О своей.

Сын гмыкнул.

…Ночью я заплакала (в который уж раз за последнее время).

— Ты что? — спросил он.

— За тебя обидно стало.

— Не понял.

— Ты столько лет любил такую стерву!

— А обида при чем? Лично я сам себе завидую.

Я вытерла слезы, уткнувшись лицом в его грудь, и долго думала о его словах, в которых мне виделась какая-то простая высшая математика по сравнению с запутанной арифметикой моей жизни…

Девушки в многочисленных парфюмерных отделах огромного универмага все, как на подбор, миловидны, юны и стройны. И это неспроста, это, как выражается менеджер Руфатов, ТОРГОВАЯ ПОЛИТИКА!

Ему видней, он этой политике в Америке три месяца обучался. Продавщица дорогой парфюмерии не может быть уродиной, говорит он. Иначе никто не взглянет на нее, не остановится. А раз не взглянет и не остановится, то он, как покупатель, потерян. Но она и не должна быть слишком красивой. Потому что тогда будут глазеть только на нее, а на товар не обратят внимания. Она должна быть милой, симпатичной, обаятельной, уютной. Она должна быть в своем отделе прелестной хозяйкой, а покупатель должен почувствовать себя гостем. Почему я говорю «покупатель», а не «покупательница»? Потому что исследования показали, что в России женщина редко покупает сама себе дорогие духи, туалетную воду. Дезодорант, помаду, всякие кремы, туши, краску для волос и прочую косметику — еще да, это и дешевле, и только женщина всегда сама знает, что ей нужно. Дорогой же парфюм женщине покупает в большинстве случаев мужчина. Или он уже знает, что нужно женщине, или действует наугад. Или приходит вместе с женщиной, но покупает опять-таки он. Поэтому я говорю: ПОКУПАТЕЛЬ. О нем вы должны помнить и заботиться. Ни в коем случае не навязывать товар! Наш покупатель этого не любит. Главная задача: чтобы в вашем присутствии, то есть в присутствии очаровательной милой девушки, ему стало стыдно думать о деньгах. Надо, чтобы он почувствовал себя хотя бы на минуту богатым. Пусть он отдаст последние деньги, пусть он потом будет жалеть и ужасаться, что отдал за духи или одеколон (если себе) половину своего месячного заработка, но это будет потом. Итак, обаяние, приветливость, никакой навязчивости. Конечно, начнут поступать предложения о знакомстве. Принимать или не принимать — это ваше дело. Заставьте его сперва купить что-нибудь, а потом уж поступайте по усмотрению. Но упаси вас бог говорить с кем-то на личные темы больше двух минут! Потому что никакой покупатель не подойдет к продавщице, занятой разговором с мужчиной. Он обидится, он пройдет мимо, он — потерян. Ясно?