Рэйчел Гибсон - От любви не спрячешься

Раковина наполнилась, Клер выключила воду и опустила бокалы в теплую пушистую пену. Если честно и непредвзято взглянуть на собственное прошлое, то можно обнаружить все те же деструктивные принципы. А если довести честность до крайнего, почти болезненного предела, то придется признать, что она позволила детству оказать влияние на свою дальнейшую, взрослую, жизнь.

Конечно, сознаться в этом нелегко, но игнорировать очевидное просто глупо. Она действительно не хотела об этом думать, но всего лишь потому, что ненавидела шаблоны и штампы.

В колледже Клер всерьез занималась социологией и с интересом читала все, что касалось детей, выросших в неполных семьях. Себя она считала исключением из статистических данных. А статистика с суровой непреклонностью свидетельствовала, что девочки, воспитанные без отца, раньше и активнее приходят в сексуальною жизнь, а также больше подвержены риску самоубийства и преступлений. Ей самой ни разу в жизни не приходила в голову мысль об убийстве. Полиция ни разу ее не задерживала, а девственность она потеряла на первом курсе колледжа, в то время как ее подруги из полных семей сделали это еще в школе. Так что Клер убедила себя в полном отсутствии у нее классических комплексов и синдромов.

Нет, Клер вовсе не могла заподозрить себя в сексуальной неразборчивости. Она всего лишь страдала от эмоциональной пустоты, а потому постоянно искала мужского одобрения, чтобы заполнить душевный вакуум. И вовсе незачем было чересчур внимательно вглядываться в собственную жизнь, чтобы понять, почему для внутреннего комфорта ей требовалось мужское внимание.

Клер вымыла хрустальные бокалы и поставила их на полотенце. Как ни крути, а выросла она без отца. В тех нечастых случаях, когда ребенком Клер ездила к нему в гости, в доме она неизменно заставала красивую женщину. Всякий раз новую. Подруги отца окончательно сбивали с толку маленькую девочку в больших очках и с большим ртом на худеньком личике. Заставляли чувствовать себя еще непригляднее и неувереннее. В этом не было их вины. Красавицы как раз старались проявлять внимание и сочувствие. Но и ее вины тоже не было. Она была ребенком, и так проходила жизнь – ее жизнь. Только почему-то мисс Уингейт до сих пор позволяла старым переживаниям влиять на ее отношения с мужчинами.

Клер открыла ящик и достала еще одно полотенце. Вытирая руки, неожиданно пришла к болезненному выводу. Очень простому. Она опускалась до тесного общения с не слишком достойными партнерами лишь потому, что в тайной глубине души считала достижением даже такую связь.

Конечно, это прозрение никак нельзя было принять за просветленный момент истины, которого она с нетерпением ждала, чтобы объяснить свои отношения с Лонни. Открытие даже не отвечало на вопрос, почему Клер не видела странностей, давно и ясно замеченных всеми вокруг. Но осознание правды позволяло увидеть, как и почему она довольствовалась отношениями с мужчиной, который не мог подарить ей настоящей любви.

Неожиданно рядом со старинной фарфоровой чайницей запел телефон. Клер взглянула на определитель и увидела номер Лонни. С тех пор как бывший жених оказался в опале, он упрямо звонил каждый день. Она ни разу не подняла трубку, а он ни разу не оставил сообщения на автоответчике. Но вот сейчас пришло время снять трубку.

– О, ты дома!

– Да.

– Как дела?

При звуке хорошо знакомого голоса зияющие пустоты в душе мгновенно воспалились и заболели.

– Прекрасно.

– Может быть, встретимся и поговорим?

– Говорить нам не о чем и незачем. – Клер закрыла глаза и постаралась оттолкнуть боль. Щемящую боль утраты любви к несуществующему человеку. – Будет лучше, если мы оба просто двинемся дальше.

– Но я не хотел тебя обидеть.

Глаза Клер мгновенно открылись.

– Не понимаю, как можно пойти на столь циничный обман. – Она горько рассмеялась. – Ты жил со мной, иногда занимался любовью, сделал предложение – и при этом не испытывал физического влечения. Так на что же именно я не должна обижаться?

В трубке повисла тишина.

– Ты стала саркастичной, – наконец произнес Лонни.

– Вовсе нет. Но я искренне хочу знать, как можно лгать два года и после этого заявить, будто и не собирался меня обижать.

– Это правда. Я не гей. – Сейчас он снова лгал; ей – точно, а возможно, и себе самому. – Я всегда мечтал о жене и детях. А еще о доме, окруженном невысоким заборчиком. И сейчас мечтаю. Это и делает меня нормальным мужчиной.

Клер почти жалела беднягу. Ведь Лонни растерялся и запутался больше, чем она сама.

– Нет, это просто заставляет тебя притворяться другим человеком.

– В конце концов, какая разница? Геи или натуралы – мужчины все равно то и дело изменяют.

– Это не оправдание. Они так же виновны в обмане и измене, как и ты.

Повесив трубку, Клер поняла, что она окончательно попрощалась с Лонни. Больше он не позвонит. Какая-то часть ее души переживала и тосковала, потому что до сих пор любила. Ведь этот человек был не только женихом, но и одним из лучших друзей. Печаль по утраченной дружбе не отступит еще очень долго.

Клер тщательно вытерла бокалы, отнесла их в столовую и бережно поставила в буфет. Мысли вернулись к Себастьяну и его вызывающей раздражение хитрости. А еще к феромонам, которые исходили от него, словно волны горячего воздуха, проносящегося над пустыней Мохаве. Эти феромоны едва не сбили с ног Адель и Мэдди, ввергнув обеих в состояние полной растерянности. Очень не хотелось признаваться самой себе, но Клер тоже в полной мере сознавала присутствие Вона. Взгляды, запах, прикосновения – все приобретало особый смысл.

Что же происходит? Она только что прекратила серьезные отношения, но ее уже волновали прикосновения другого мужчины. Впрочем, спокойно поразмыслив, Клер без особого труда поняла, что реакция на Себастьяна скорее обусловлена долгим отсутствием полноценного секса, а не его драгоценной близостью.

«Он хочет тебя», – сделала вывод Мэдди. А Адель добавила: «Тебе необходима компенсация. Утешение. В этом качестве Себастьян просто незаменим». И все же подруги ошибались. Причем обе. Меньше всего на свете ей требовался мужчина, даже в качестве компенсации. Несмотря на долгое отсутствие хорошего секса. Нет, следовало срочно научиться жить в ладу с собой и при этом получать удовлетворение от жизни. Лишь потом можно было задуматься о мужчине и, может быть, впустить его в свою жизнь.

В конце концов, укладываясь спать поздно вечером, Клер пришла к выводу, что ее странная реакция на близость Себастьяна имела чисто физическую подоплеку. Простая и естественная реакция женщины на внимание красивого мужчины. Ничего необычного. Все вполне нормально. Естественно. И со временем пройдет.

Она выключила лампу на тумбочке и усмехнулась в темноту. Ха! А он-то решил, что явится к ней в дом и сразу покорит настолько, что она с радостью бросится делать за него покупки. Надеялся очаровать так же, как в детстве.

– Что, съел? – прошептала Клер.

Впервые в жизни ей удалось устоять против хитрых уловок коварного Себастьяна Вона.

Однако на следующее утро, когда, оставив кофе медленно перетекать из кофеварки в кофейник, она вышла на крыльцо, чтобы взять газету, то едва успела увернуться от упавшего спиннинга. В одном из отверстий катушки торчала салфетка из «Бургер кинга», а на салфетке при большом желании можно было разобрать корявые буквы:

«Клер! Будь добра, упакуй как можно красивее и привези завтра на вечеринку. Я совсем не умею это делать и не хочу смущать, старика перед друзьями. Уверен, что у тебя получится просто здорово».

Клер украсила спиннинг розовой ленточкой и блестящими бантиками. Получилось так по-женски ярко, что Себастьян пока спрятал подарок за диваном в отцовском доме, где никто не мог его увидеть.

– Какая милая девушка! – услышал Себастьян.

Он стоял под большим навесом, который соорудили во дворе. Гостей собралось человек двадцать пять, причем никого из них Себастьян ни разу в жизни не видел. Сына виновника торжества познакомили со всеми, и он умудрился сразу запомнить все имена. Годы репортерской работы не прошли даром.

Роуленд Мейерз, один из старинных друзей Леонарда, остановившись рядом с Себастьяном, с аппетитом жевал гусиный паштет.

– Кто? – посмотрел на него Себастьян.

Роуленд показал на заполненную людьми и освещенную заходящим солнцем лужайку.

– Клер Уингейт.

Себастьян подцепил сосиску и отправил ее на тарелку в компанию к пикантному сыру.

– Да, мне уже приходилось слышать подобное мнение.

Он отметил, что отец по случаю торжества нарядился в черные брюки, белую рубашку и жуткий галстук с изображением воющего волка.

– Этот праздник для твоего отца устроили они с Джойс – Роуленд приложился к коктейлю со льдом и добавил: – Они обе относятся к Лео по-родственному. Так трогательно заботятся о нем.

Себастьян в его тоне уловил нотку упрека. Уже не впервые за этот вечер ему казалось, что его вежливо отчитывают за то, что он не появлялся раньше. Впрочем, Роуленда он едва знал, а потому мог и ошибаться.

Однако следующая фраза Мейерза уничтожила все сомнения:

– Никогда не строят из себя страшно занятых. Не то, что кровная родня.

Себастьян улыбнулся:

– Общение – процесс обоюдный, мистер Мейерз.

Старик кивнул:

– Что, правда, то, правда. Вот у меня шестеро детей, так я даже представить не могу, как это можно – не встречаться десять лет.

На самом деле прошло уже не десять, а, пожалуй, все четырнадцать лет. Но стоит ли считать?

– Чем вы занимаетесь? – поинтересовался Себастьян, намеренно меняя тему разговора.

– Я ветеринар.

Себастьян двинулся вдоль уставленного закусками стола. Недалеко от шатра из спрятанных в высоких цветах колонок лилась музыка шестидесятых. Да, отец обожал «Битлз», Дасти Спрингфилд и особенно Боба Дилана. И еще он постоянно читал комиксы.

Себастьян попробовал сыр и закусил его каким-то удивительным салатом. Посмотрел на гостей – они бродили по лужайке среди факелов и плавающих в фонтанах свечей. Взгляд его переместился к группе возле фонтана с Нимфой и остановился на миниатюрной брюнетке. Сегодня Клер завила свои обычно прямые волосы. Косые лучи низкого солнца ложились на волнистые пряди и осторожно касались профиля. Облегающее голубое платье с крошечными белыми цветочками не доходило до коленей. Тонкие бретельки напоминали бретельки бюстгальтерa, а широкая белая лента выше талии подчеркивала грудь.

Немного раньше, до прихода гостей Себастьян с интересом наблюдал, как приглашенные официанты накрывают столы, а Клер и Джойс увлеченно расставляют вырезанные виновником торжества деревянные фигурки. Да, Роуленд был прав. Женщины семейства Уингейт действительно искренне любили его отца и проявляли нежную заботу о нем. Себастьяна кольнуло чувство вины. То, что он сказал в ответ на замечание Роуленда, в полной мере относилось к нему самому. Общение действительно требовало взаимности, но сам он лишь неделю назад сделал первый шаг навстречу отцу. Два близких человека позволили обстоятельствам довести температуру отношений до точки замерзания. И разве сейчас имело значение, кто больше виноват – отец или он сам?

Совместная рыбалка добавила обоим искреннюю радость и принесла первые проблески оптимизма. Теперь если ни один из них не нарушит хрупкую конструкцию, то можно будет говорить о каркасе для строительства дружбы. Странно: всего лишь несколько месяцев назад он, Себастьян, относился к отцу непростительно небрежно. Но это было до похорон матери. В тот мрачный день мир дрогнул, повернулся на 180 градусов и двинулся в противоположном направлении, не спросив Себастьяна, готов он к переменам или нет. Но теперь он хотел ближе узнать старика, пока не окажется слишком поздно. Пока не придется вновь делать выбор – красное дерево или бронза. Креп или бархат. Кремация или захоронение.

Себастьян доел то, что оставалось на пластиковой тарелке, бросил тарелку в мусорную корзину и вздохнул. Учитывая его работу, вполне можно было представить обратное: как бы отцу не пришлось принимать те же самые решения относительно сына. Себастьян предпочел бы оказаться сожженным, а не закопанным в землю. А пепел завещал бы развеять, а не хранить в колумбарии или, того хуже, на каминной полке. Да, в Вона-младшего уже не раз стреляли. Упрямого журналиста неоднократно пытались убрать с дороги, так что иллюзий относительно собственного бессмертия он давно не питал.

Погруженный в столь веселые размышления, Себастьян заказал в баре виски со льдом и направился к отцу. Неожиданно собравшись ехать в Бойсе, он бросил в сумку джинсы, две пары легких брюк и недельный запас футболок. А вот взять что-нибудь из выходной одежды ему даже в голову не пришло. Сегодня днем Лео принес сыну рубашку в белую и голубую полоску и однотонный красный галстук. Галстук так и остался одиноко висеть на стуле, а вот рубашку Себастьян с благодарностью принял и надел с новыми «ливайсами». Теперь он то и дело улавливал запах отцовского мыла и понимал, что исходит этот запах от него самого – от рубашки. Ощущение было непривычным, но приятным.