Рэйчел Гибсон - От любви не спрячешься

Себастьян снова посмотрел ей в глаза.

– Знаешь, женщины почему-то произносят много такого, чего вовсе не думают. А ты особенно. – Он отступил на шаг и засунул руки в карманы куртки. – Сумку будешь брать?

Клер сняла с вешалки сумку из крокодиловой кожи, повесила ее на плечо и первой вышла на крыльцо. Себастьян закрыл дверь, а она заперла ее на ключ.

– В центре, по-моему, есть салон гравюр и эстампов. – Вон подошел к «линкольну» с пассажирской стороны и открыл дверцу. – Думаю, с него и стоит начать.

Салон гравюр и эстампов представлял собой художественную галерею в сочетании с небольшим магазинчиком. Как-то Клер купила там несколько работ. А сегодня, медленно шагая вдоль стендов рядом с Себастьяном, она с интересом наблюдала, как тот рассматривал картины. Останавливался, склонял голову набок и зачем-то непременно поднимал одно плечо. Причем чаще всего останавливался возле изображений обнаженных моделей.

– Вряд ли Леонард повесит это у себя в доме, – заметила Клер, когда он надолго замер возле красавицы, лежащей на животе среди скомканных белых простыней в лучах яркого солнца.

– Да, пожалуй, – согласился Себастьян. – А тебе что-нибудь понравилось?

Клер показала на изображение женщины в простом белом платье. Она спокойно стояла на берегу моря и держала на руках ребенка.

– Смотри, какое у нее выражение лица. Полное блаженство.

– Хм. – Себастьян на мгновение задумался. – По-моему, это скорее умиротворение. – Он подошел к пастели, на которой обнаженные мужчина и женщина сомкнулись в страстном объятии. – Я бы сказал, что вот у этой действительно счастливое лицо.

Если бы Клер считала возможным произносить на людях подобные слова, то возразила бы, сказав, что образ передает не счастье, а оргазм.

В конце концов, Себастьян выбрал подписанную автором, литографию: мужчина и мальчик стоят с удочками на берегу реки. Теперь предстояло купить подходящую рамку. На сей раз, Себастьян спросил мнение Клер и последовал ее совету. Однако с доставкой к Рождеству возникли проблемы: времени оставалось совсем мало. Клер сама не могла понять, почему вдруг она вызвалась забрать подарок накануне праздника.

Себастьян искоса взглянул на нее и слегка нахмурился:

– Спасибо, не стоит.

Клер улыбнулась:

– Обещаю на этот раз не украшать подарок розовыми ленточками.

Себастьян вытащил бумажник и задумался.

– Ну, если ты уверена, что найдешь время…

Двадцать четвертого декабря Клер как раз предстояло подписывать книги, так что ей все равно пришлось бы приезжать в центр.

– Обязательно найду.

– Спасибо. Честно говоря, гора с плеч: – Себастьян протянул платиновую карточку «Виза» и, как только продавец отошел, добавил: – Если бы я имел право на поцелуй, то непременно поцеловал бы тебя.

Клер повернулась и королевским жестом протянула ему руку. Но вместо того чтобы скромно притронуться губами к пальцам, Себастьян перевернул ее руку ладонью вверх, слегка приподнял рукав пальто и поцеловал внутреннюю часть запястья.

– Благодарю, о милостивая Клер!

Вверх по руке, до самого плеча, побежали мурашки, и она отдернула руку.

– Не стоит благодарности.

Обещанный час растянулся на целых три из-за остановки в старинном районе, в популярном здесь китайском ресторанчике. Народу в зале собралось немало, так что вновь прибывшим достался столик в дальнем конце, возле окна. Клер, конечно, заметила, что все женские взгляды мгновенно сосредоточились на ее спутнике. Впрочем, неизменный всеобщий интерес сопровождал Вона и в галерее, и на улице – как скрытый, так и вполне очевидный. Интересно, замечает ли он сам, какое впечатление производит на окружающих дам? Со стороны казалось, что Себастьян к этому абсолютно равнодушен. Но может быть, он просто успел привыкнуть, потому и относился к повышенному вниманию с таким невозмутимым спокойствием?

Застолье началось с салата. Если бы Клер пришла сюда с подругами, то попросила бы какое-нибудь одно горячее блюдо и сочла трапезу ленчем. Однако сегодня все выглядело иначе. Себастьян заказал курицу в апельсинах, рис в свином соусе, спаржу по-сычуаньски и что-то еще.

– Мы с кем-то встречаемся? – поинтересовалась Клер, когда официант принес уставленный яствами поднос.

– Я так проголодался, что готов съесть лошадь. – Себастьян покачал головой и положил на тарелку солидный кусок курицы. – Нет, беру свои слова обратно. Лошадь, пожалуй, слишком жесткая.

Клер зачерпнула из мисочки ложку риса, и постепенно все блюда перекочевали с одной стороны стола на другую.

– Говоришь так уверенно, потому что пробовал конину?

– Пробовал? – Себастьян на секунду поднял взгляд от тарелки. – Правильнее было бы сказать, пытался жевать.

Клер невольно сморщилась.

– Где?

Себастьян положил себе солидную порцию аспарагуса.

– В Маньчжурии.

Клер подняла руку, отказываясь ему верить.

– Серьезно?

– Вполне. В северном Китае на базарах продают даже собачье и обезьянье мясо.

Клер с тоской взглянула на курицу в своей тарелке.

– Не может быть. Придумываешь.

– Ничуть. Я был там, в девяносто шестом году и видел собственными глазами. Так что говорю истинную правду. – Он взял вилку и подцепил аспарагус. – На свете есть несколько стран, в которых собачье мясо считается деликатесом. Стараюсь не судить.

Клер тоже не хотела судить, но почему-то в голову настойчиво лезли мысли о бедной беззащитной Синди. Она подняла глаза и взглянула на ямку в основании загорелой шеи своего спутника: углубление было хорошо заметно в расстегнутом вороте рубашки.

– Так, значит, ты ел собак?

Себастьян на мгновение перестал жевать.

– Нет. Но зато вместе с ребятами ел обезьян.

– Ел обезьян? – Клер поспешила сделать несколько глотков каберне.

Себастьян засмеялся:

– Да. По вкусу – самая настоящая курица. Поверь, после конджи и обезьяна, покажется вполне аппетитной.

Клер понятия не имела, что такое конджи, но боялась, что если спросит, то получит излишне исчерпывающий ответ. Она посмотрела, как стремительно Себастьян опустошал тарелку, и поставила бокал на стол.

– Когда у тебя следующее задание? – Вопрос был задан с тайным умыслом увести разговор в сторону от лошадей, собак и приматов.

Не отрываясь от еды, Себастьян пожал плечами:

– Сам не знаю. Я решил не заключать нового контракта с «Ньюсуик». И с другими изданиями тоже. Думаю, мне не помешает немного отдохнуть.

– И чем же ты намерен заняться?

– Еще не придумал.

Клер прекрасно понимала, что если бы она вдруг на какое-то время оказалась без контракта, то просто сошла бы с ума от неуверенности, страха и беспокойства.

– А тебя не пугает состояние свободного полета?

Себастьян посмотрел через стол прямо в голубые глаза:

– Не до такой степени, как пугало всего лишь несколько месяцев назад. Чтобы достичь нынешнего уровня в профессии, мне пришлось долго и упорно вкалывать, И поначалу действительно было страшно потерять скорость и напор. Но со временем я стал понимать, что постоянные скитания уже не приносят мне прежней радости. Потому я и решил немного отступить, чтобы не перегореть. Не сомневаюсь: журналистская работа от меня никуда не убежит. Но хочется новых впечатлений и новых задач. Другими словами, деятельности иного рода.

Клер подозревала, что точно так же этот человек относится и к женщинам. Покорив одну, сразу начинает скучать и мечтать о новых впечатлениях и новых задачах. Но выяснять, так ли оно на самом деле, не имело смысла. Ведь ей никогда не придется вступать в серьезные отношения с непредсказуемым героем. Во-первых, она закрыта для мужчин до тех пор, пока не разберется с собственной жизнью, а во-вторых, Вон сам признал существование проблемы в личной сфере. А ее эти проблемы никак не касаются.

– А как обстоят дела у тебя? – Себастьян поднял бокал.

– Никак. В моей жизни мужчин не существует.

Он удивленно поднял брови:

– Разве мы говорим не о работе? Я, во всяком случае, имел в виду именно профессию.

– О!

Пытаясь скрыть смущение, Клер улыбнулась:

– Что именно тебя интересует?

– Когда выходит твоя следующая книга? – Себастьян поставил бокал на стол и снова взялся за вилку.

– Уже вышла. В следующую субботу презентация в «Уолденз».

– И о чем же она?

– Любовный роман.

– Это ясно. Но все-таки о чем? – Упрямец откинулся на спинку стула с явным намерением дождаться ответа.

И какая ему разница?

– Вторая книга из серии о гувернантках. Так что героиня, само собой, гувернантка. Работает у герцога-отшельника, воспитывает трех его маленьких дочек. Что-то среднее между «Джейн Эйр» и «Мэри Поппинс».

– Интересно. Значит, пиратов в замке не будет?

– Пиратов? – Вместо ответа Клер покачала головой.

– А новая книга – та, над которой ты работаешь сейчас, о пиратах?

– Нет. Это третий и последний роман из серии о гувернантках.

– А гувернантки симпатичные?

– Конечно.

Зачем он спрашивает?

Подошел официант. Поинтересовался, все ли в порядке. А как только он отошел, Клер получила ответ на невысказанный вопрос:

– Я видел твои книги в доме отца.

А, тогда все понятно.

– Да, спасибо ему. Он покупает каждую, как только начинают продавать, правда, не читает. Говорит, что мои романы заставляют его краснеть.

– Должно быть, там есть слишком откровенные сцены.

– Думаю, впечатление зависит оттого, к каким описаниям читатель привык.

Себастьян слегка улыбнулся:

– С трудом верится, что маленькая Клер Уингейт выросла и начала сочинять эротические романы.

– А мне с трудом верится, что Себастьян Вон вырос и начал есть обезьян. Больше того, не могу поверить, что позволила целовать себя в губы тому; кто способен на такую отвратительную жестокость.

Себастьян наклонился и накрыл руку Клер большой теплой ладонью.

– Золотко, – тихо проговорил он, проникновенно глядя ей в глаза, – А ведь я целовал тебя не только в губы.

Двадцать четвертого декабря торговый центр города Бойсе до отказа заполнили покупатели. Оказалось, что многие оставили покупку подарков родным и друзьям на последний день. Рождественские мелодии звучали в такт электронным голосам кассовых аппаратов. На перилах второго этажа висели подростки, весело окликая слоняющихся внизу приятелей. Матери семейств привычно ловко маневрировали в толпе с детскими колясками.

Клер сидела у входа в книжный магазин «Уолденз» в окружении стопок своего последнего романа с манящим названием «Своеволие любви». Рядом, на стенде, красовался огромный постер с изображением полногрудой героини и героя с обнаженным торсом. Ради торжественного акта авторской подписи Клер надела черный двубортный костюм и шелковую блузку изумрудного цвета. На ногах – черные колготки и туфли на каблуках высотой в четыре дюйма. Волосы завиты и распущены по плечам. В руке – золотая ручка от Тиффани. Короче говоря, Клер постаралась выглядеть сегодня, так как, и положено выглядеть успешной многоопытной писательнице. До конца двухчасовой вахты оставалось десять минут. Продано пятнадцать книг. Не так уж и плохо для конца декабря. Ситуация вполне позволяла откинуться на спинку стула и расслабиться. С легкой улыбкой на ярко-красных губах Клер смотрела на собственные колени. Смотрела не просто так:

На коленях лежала скрытая от постороннего взгляда книга «Поэзия хокку. Полное издание».

– Привет, Золушка!

Клер подняла глаза от хокку о свадьбе Буббы, и ее взгляд уперся в потертую ширинку поношенных голубых «ливайсов». Она мгновенно узнала и джинсы, и голос. Узнала раньше, чем посмотрела на расстегнутую шерстяную куртку и голубую рубашку. Раньше, чем увидела знакомую дразнящую улыбку и насмешливые темно-зеленые глаза.

– Что ты здесь делаешь?

До Клер уже дошел слух, что Себастьян приехал на Рождество в город. Больше того, завтра вечером ему предстояло вместе с отцом присутствовать на праздничном ужине в доме Джойс. Но появление здесь, возле маленького стола в книжном магазине, выглядело полной неожиданностью. А ответ окончательно сразил ее:

– Покупаю твою книгу, чтобы подарить отцу на Рождество.

В животе образовалась уже знакомая горячая пустота. Клер, разумеется, не любила Себастьяна. Но он ей нравился. Разве может не нравиться человек, способный бесстрашно броситься в пучину предпраздничной торговли лишь для того, чтобы купить отцу любовный роман?

– Ты мог просто позвонить, и я сама привезла бы тебе книгу.

Себастьян пожал плечами:

– Зачем? Приехать в магазин не проблема. Скорее удовольствие.

Абсолютная ложь. Ни один нормальный человек не пришел бы сегодня в торговый центр, не толкни его на столь безумный поступок самая отчаянная необходимость.