Когда они подъехали еще ближе, Атейла увидела, что свет горит только в двух окнах. Единственный тусклый фонарь освещал огромную входную дверь под готической аркой.

Усталые лошади остановились, но девушка осталась сидеть в коляске, надеясь, что слуги в замке догадаются, что кто-то прибыл, и откроют дверь.

Однако дверь не открывалась, и наконец Джим Роберте слез со своего места и медленно поднялся по лестнице, ступая так, словно шел босиком по льду.

Он дернул за шнурок, и железный колокольчик несколько раз звякнул. Атейле показалась, что прошла вечность, прежде чем дверь открылась. Девушка решила, что настало время позвать Фелисити. Она открыла дверцу коляски и сказала:

— Пойдем со мной, дорогая. Сейчас ты согреешься.

Она взяла девочку за руку, и они вместе поднялись по ступенькам. Пожилой дворецкий в дверях изумленно уставился на гору багажа.

— Граф дома? — спросила Атейла. Уже задав этот вопрос, она с ужасом подумала: а что, если граф в отъезде и дворецкий не впустит их? К счастью, тот ответил:

— Его светлость у себя, мадам, но я сомневаюсь в том, что он ждет посетителей.

— Понятно, но я все же хотела бы увидеть его, так как у меня дело чрезвычайной важности.

— Его светлость встретится с вами, мадам, только в том случае, если вам назна… Он не договорил, Атейла прервала его.

— Не могли бы вы в таком случае передать его светлости, что я привезла его дочь, леди Фелисити?

Дворецкий в немом изумлении перевел взгляд с Атейлы на девочку. Через несколько секунд он сказал уже совсем другим тоном:

— Должен сказать, ваша светлость, что вы очень выросли с тех пор, как я видел вас в последний раз.

— Мне уже восемь, — объявила Фелисити. — И я помню эти флаги. — Она показала на стену, на которой висели древние знамена.

— Да, да, — улыбнулся дворецкий, — ваша светлость всегда хотела поиграть ими. Но если дотронуться до них, они рвутся.

— А почему они так легко рвутся?

— Потому что они очень, очень древние, ваша светлость, — ответил дворецкий. Он перевел взгляд на Атейлу:

— Пройдемте со мной, мадам, я сообщу его светлости о вашем приезде. Он будет очень, очень удивлен.

Атейла ничего не ответила, и дворецкий повел их через мраморный холл, устланный персидскими коврами.

— Я распоряжусь насчет вашего багажа, мадам. Предполагаю, ее светлость останется здесь?

— Надеюсь, — ответила Атейла, — нам больше некуда идти в такой поздний час.

Видя, что дворецкий собирается уходить, она добавила:

— Я должна расплатиться с возничим.

— Предоставьте это мне, — ответил дворецкий и закрыл дверь комнаты.

Они оказались в гостиной. Газовые фонари у камина и большая масляная лампа на столе освещали комнату. Стол был завален книгами. Присмотревшись, Атейла заметила, что книги лежат повсюду. Мягкие удобные диваны и кресла дополняли интерьер. В камине ярко горел огонь. Атейла была уверена, что это личная комната графа, в которой он проводит время, когда хочет побыть один.

— Ты помнишь эту комнату? — спросила она у Фелисити.

Девочка ничего не ответила. Она сидела на диване, пытаясь положить голову на подушку, но ей мешала круглая шляпа с широкими полями.

— Я устала, — проговорила она, — и хочу пить.

— Я попрошу принести тебе попить, когда мы сможем подняться наверх, — сказала Атейла. — Ты понимаешь, наш поезд опоздал и мы приехали гораздо позже, чем рассчитывали. Не огорчайся, если придется подождать до завтра, чтобы получить все, что тебе хочется.

— Я устала, — повторила Фелисити. Она зевнула, стараясь поудобнее устроиться на диване.

Атейла помогла ей снять шляпу, распустила волосы, и кудри рассыпались по плечам девочки. Сейчас она была очень мила.

Неожиданно Атейле пришла в голову ужасная мысль: что с ними будет, если граф не захочет принять их так поздно или вообще не захочет видеть свою дочь, которую без предупреждения прислала его жена. Эта мысль уже посещала ее во время путешествия. Она жалела, что не узнала у графини, предупредила ли она своего мужа о возвращении ребенка. Сейчас страх с новой силой навалился на нее. . Конечно, ее дело было просто отвезти ребенка в Англию. Она не может отвечать за то, чем это обернется. Так убеждала себя Атейла, прекрасно понимая, что полюбила девочку и не может не волноваться о ее судьбе.

Неожиданно дверь открылась. Атейла испуганно подняла глаза. Однако это был всего лишь дворецкий.

— Его светлость ужинает, мадам, — сказал он. — Когда он закончит, я думаю, он примет вас.

Не дожидаясь, пока девушка что-нибудь ответит, он повернулся и вышел. Атейле совсем не понравились его слова: «Я думаю, он примет вас», но она постаралась себя успокоить: «А что еще ему остается делать?»

Фелисити опять расхныкалась.

— Я хочу пить. Пусть мне чего-нибудь принесут.

Атейла окинула взглядом комнату, надеясь увидеть графин с водой, но его не оказалось.

Она боялась выглянуть в холл, чтобы не наткнуться на самого графа, когда он будет выходить из столовой. Ее поведение могло бы показаться ему странным.

Атейла была уверена, что дворецкий и слуги ждут в столовой, пока он поужинает. Наверное, поэтому им так долго не открывали.

— Извини, дорогая, — сказала она Фелисити. — Пока я ничего не могу тебе дать, но скоро кто-нибудь придет, и я попрошу принести тебе такого же вкусного молока, которое ты пила в гостинице.

Она сразу заметила, с каким удовольствием девочка пила густое, со сливками, английское молоко. Такого ни в Танжере, ни во Франции, конечно, не бывало. Атейла сама обожала его в детстве. Однако в Африке такого молока достать было невозможно, она совсем без него не скучала, пока вновь не попробовала в отеле.

Время шло, никто не приходил. Часы на камине пробили одиннадцать. Фелисити замолкла, только дышала ровно и спокойно. Атейла поняла, что она заснула. Осторожно, чтобы не разбудить ребенка, Атейла подняла две маленькие ножки в белых носочках на диван и присела рядом.

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вошел граф. Взглянув на него, Атейла ощутила необъяснимый страх.

Граф казался очень высоким и сильным. Волосы у него были такие же черные, как у Фелисити. Нахмуренные брови сплошной черной линией нависали над темными глазами. Когда он подошел поближе, Атейла заметила, что его губы сжаты в тонкую прямую линию.

Атейла нервно вскочила на ноги. Граф посмотрел на нее, потом на спящую девочку, затем вновь на нее.

— Кто вы такая? — спросил он. — И какого черта вы здесь делаете?

Глава 3

Его громовой голос заполнил комнату. Атейла буквально лишилась дара речи. Потом, собравшись с духом, девушка прошептала:

— Я привезла вашу дочь… домой.

— По чьему указанию? — прогремел граф. — Впрочем, зачем спрашивать? Отправляйтесь обратно, туда, откуда приехали.

Атейла в немом оцепенении уставилась на него. Когда она заговорила, ее голос звучал очень тихо и робко:

— Это… невозможно!

— Нет ничего невозможного! — оборвал ее граф. — И скажите той, кто прислала вас сюда, что у меня нет ни малейшего желания общаться с ней, кроме как через адвокатов.

Он повернулся и направился к двери, коротко бросив через плечо:

— Убирайтесь отсюда и побыстрее! Было очевидно, что, сказав это, он собирался уйти. Не в силах сдержаться, Атейла с криком ужаса бросилась к нему:

— Вы не можете… так поступить! Вы не можете… вот так вот, просто прогнать нас в такое время, ночью!

— А почему нет? — спросил граф. — Я вас сюда не приглашал. Уверен, вы можете найти более подходящее место для ночлега.

Он говорил нарочито оскорбительным тоном, но Атейла была слишком взволнована, чтобы обращать на это внимание. Чувствуя себя совершенно беспомощной, она взмолилась:

— Пожалуйста… Мы были в пути много дней… Я не смогла бы сейчас забрать Фелисити отсюда, даже если бы нам было куда идти… Она слишком устала.

— Это ваши проблемы!

— Вы не понимаете, мы без перерыва проделали весь путь от Танжера.

Граф обернулся к ней, и на его лице девушка прочла явное удивление.

— Из Танжера? — переспросил он. — Я думал, что она сейчас в…

Он оборвал себя и язвительно произнес:

— В любом случае это не мое дело! Она забрала у меня ребенка три года назад, пусть сама и воспитывает ее.

— Вы не можете так говорить! — возразила Атейла. — Фелисити… не была счастлива там, где жила… Поэтому ее мать настояла на том, чтобы девочка вернулась сюда… домой.

Граф засмеялся:

— Домой?! А вы не находите, что уже поздновато для этого? Нет уж! Забирайте этого ребенка обратно, к ее матери, и будь она проклята!

Может, именно это последнее проклятие окончательно вывело Атейлу из терпения.

Она была напугана, но в то же время ненавидела графа за его грубость и жестокость по отношению к Фелисити.

Она понятия не имела о том, каким бешеным огнем горели ее серые глаза, когда она бросила ему в лицо:

— Хорошо, ваша светлость, если это ваше последнее слово, то мы с Фелисити немедленно покинем ваш дом. Но, так как нам совершенно некуда идти, я думаю, вы не будете против, если мы переночуем у вас на лестнице или в конюшне. Боюсь, что в такой поздний час другого пристанища нам не найти.

В этих словах было не меньше злости, чем в словах графа, и это ошеломило его. Он сказал:

— Но вы же как-то добрались сюда!

— Мы наняли экипаж на станции, где, кстати, еще остался наш багаж. Нас привез один из местных жителей, но сейчас, я думаю, он уже вернулся домой.

Будто посчитав ее объяснение достаточно убедительным, граф отошел от двери и прошел к камину. Он встал к нему спиной, внимательно глядя на спящую девочку. Сходство между ними было совершенно очевидным, но лицо графа ничуть не смягчилось. Он смотрел на Фелисити так, будто всей душой ненавидел девочку и горько сожалел о том, что она вновь оказалась в замке.

Атейла медленно отошла от двери и вернулась к дивану. Когда она присела на краешек, где сидела раньше, Фелисити потянулась и приоткрыла глаза. Сначала она удивленно обвела глазами комнату, словно вспоминая, где она, потом увидела графа. Внимательно посмотрев на него, она полувопросительно произнесла:

— Папа?

— Так ты еще помнишь меня? — мрачно спросил он.

— Вы мой папа! — сказала Фелисити, словно убеждая себя. — А мама сказала, что вы подарите мне пони, потому что у вас много лошадей.

— С чего это ты решила, что я подарю тебе что-нибудь? — резко спросил граф, будто перед ним был взрослый человек. — Ведь ты сбежала и бросила меня!

— Но я вернулась, — ответила Фелисити. — И я очень устала и хочу пить.

Атейла взглянула на графа. Через минуту неохотно, словно не желая сдаваться, он сказал:

— Что ж, придется вам остаться здесь на эту ночь. Я скажу Доусону, чтобы он проводил вас к управляющему домом.

Прежде чем Атейла успела что-либо ответить, он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Фелисити зевнула и сказала:

— Я хочу пить! Я очень хочу пить!

— Я уверена, тебе что-нибудь сейчас принесут, — успокоила ее Атейла.

Она чувствовала, что выиграла эту битву, хоть она и истощила все ее силы — и моральные и физические. Только сейчас девушка осознала, что могло бы случиться, если бы граф выгнал их из замка.

В комнату вошел дворецкий и проводил их наверх, где пожилая женщина в черном платье, со связкой ключей на поясе, ждала их.

Поднимаясь по лестнице, Атейла про себя благодарила Бога за то, что тот не отвернулся от них и не позволил выкинуть их на улицу без гроша в кармане.

«Как может он быть таким агрессивным, таким злым и циничным?»— думая про графа, спрашивала она себя.

Уже лежа в кровати, Атейла почувствовала, что готова понять графиню, которая сбежала от этого монстра, пусть даже и с женатым мужчиной. Девушка вспомнила красоту белоснежной спальни и золотых ангелочков над кроватью графини и подумала, что у бедной женщины было достаточно причин, чтобы бросить и мужа, и его мрачный замок.

Спальня, в которую поместила их управляющая, миссис Брайерклифф, внушала благоговейный ужас, хотя была вполне удобной.

Высокий потолок, огромные окна с тяжелыми гардинами, массивная дубовая кровать с пологом — все это представлялось Атейле седой древностью в не лучших ее проявлениях.

— Завтра, — сказала миссис Брайерклифф, — я открою детскую и комнату для гувернантки. Но сегодня, думаю, не стоит заставлять девочку ждать. Вы обе слишком устали. Переночуйте здесь.

— Хорошо, — согласилась Атейла, — мы действительно очень устали после такого долгого путешествия.

— Вы приехали из Парижа? — спросила миссис Брайерклифф, и Атейла поняла, что название именно этого города было готово сорваться с языка графа.

— Нет, из Танжера, из Марокко, — ответила она.

— О Господи, — воскликнула женщина. — Я и не думала, что ее светлость заберется так далеко!