Освящение завершилось ужасной сценой. В большинстве случаев подручные Вуазен довольствовались недоношенными младенцами, однако в эту ночь все было сделано по высшему разряду. Гибур зарезал живого ребенка: он его купил за одно экю, сказав несчастной матери, доведенной до отчаяния голодом, что намеревается отдать его женщине, у которой «соски болят от обилия молока» [53].

Прочитав нараспев символ веры, священник приступил к заклятию:

— Астарот, Асмодей, князь дружбы и любви, молю тебя принять в жертву этого младенца и исполнить в благодарность то, о чем прошу. Молю вас, духи, чьи имена записаны на этом свитке, содействовать желаниям и намерениям особы, ради которой была отслужена месса.

Мадам де Монтеспан, по-прежнему лежа на алтаре, выразила свою волю в следующих словах:

— Хочу обрести любовь короля и получать от него все, что попрошу для себя или своих близких, чтобы слуги мои и приближенные были ему приятны, чтобы он отринул и не смотрел больше на Лавальер [54].

Затем Гибур перерезал ребенку горло ножом, и кровь его стекла в чашу. Подручные же вырвали сердце и внутренности маленького страдальца, «дабы совершить еще одно жертвоприношение, сжигая их на медленном огне и растирая в золу, предназначенную для Людовика Бурбонского» [55].

Разумеется, накануне отъезда Людовика XIV мадам де Монтеспан решила прибегнуть к помощи магии и поспешила к колдунье из квартала Бон-Нувель. На этот раз Вуазен посоветовала ей повидаться с аббатом Мариетом и чародеем Лесажем.

Через несколько дней очаровательная маркиза, которой вовсе не нужно было прибегать к подобным средствам, чтобы обольстить короля, отправилась на улицу Танри, в грязную лачугу, где колдуны установили свой алтарь. Были зажжены свечи; Лесаж воззвал к силам ада, а затем Мариет в священническом облачении произнес богохульственные заклятья перед дароносицей, в которую положили сердце голубя. Наконец, возложив Евангелие на голову коленопреклоненной мадам де Монтеспан, он прочел из него отрывок «в сатанинском духе». Когда церемония завершилась, Франсуаза добавила от себя:

— Желаю, чтобы любовь короля ко мне не иссякала, чтобы королева стала бесплодной, чтобы король покинул ложе ее и стол ради меня. Пусть меня почитают и любят знатные сеньоры, дабы я принимала участие в королевском совете и знала все, что там происходит. Пусть любовь короля ко мне удвоится, пусть оставит он мадемуазель де Лавальер и отринет королеву, чтобы я могла выйти замуж за короля.

Любопытно, что всего за один год дурные молитвы маркизы претерпели существенное изменение. Теперь она хотела не просто быть фавориткой короля, но вступить на престол…

* * *

После этой необычной мессы Франсуаза вернулась к себе, уверенная в победе. Однако следующий день принес ей большое разочарование. В самом деле, 14 мая около полудня разнеслась удивительная новость. Стало известно, что король только что даровал титул герцогини мадемуазель де Лавальер и признал своей дочерью третьего ее ребенка — маленькую Марию-Анну (два первых сына умерли в младенчестве).

Мертвенно-бледная мадам де Монтеспан поспешила к королеве, чтобы узнать подробности. Мария рыдала. Вокруг нее придворные шепотом обсуждали жалованную грамоту, уже утвержденную парламентом. Изумлению не было предела. Говорили, что подобного бесстыдства не случалось со времен Генриха IV.

Текст этой молитвы был сообщен Лесажем на одном из допросов.

Фансуаза вскоре узнала полный текст грамоты. Вот он:

«Людовик, милостью Божией король Франции и Наварры, обращается к вам с приветом.

Поскольку милости короля являются внешним признаком заслуг тех, на кого обращены, и служат к вящему прославлению подданных, ими отмеченных, мы сочли, что не можем яснее выразить благоволение дорогой нашему сердцу и преданной нам всей душой Луизе де Лавальер, как даровав ей высшие титулы отличия, ибо уже несколько лет испытываем к ней чувство совершенно особенной привязанности, порожденное редким совершенством ее натуры. И хотя скромность ее часто противилась нашему желанию поднять ее на высоту, соответствующую нашему к ней уважению и ее добрым качествам, привязанность наша к ней и чувство справедливости не позволяют больше медлить с изъявлением нашей признательности за хорошо известные нам ее заслуги, равно как и скрывать, вопреки требованиям природы, нашу нежность к внебрачной дочери Марии-Анне, отмеченной нашей милостью в лице ее матери. Мы даруем ей земли Вожур в Турени и баронство Сен-Кристоф в Анжу; оба ленных владения обладают значительным количеством вассальных земель и приносят немалый доход…»

Далее следовала установленная формула, согласно которой земли Вожур становились герцогством и пэрством, «дабы этот титул принадлежал названной мадемуазель Луизе де Лавальер, а после ее кончины нашей дочери Марии-Анне, упомянутой выше, ее наследникам и потомкам, как и мужского, так женского пола…»

Потрясенная мадам де Монтеспан немедля побежала к Вуазен и закатила ей ужасную сцену. Колдунья тут же приступила к вымачиванию жаб в кобыльей, моче….

А в это время две женщины, не переставая, лили слезы: Мария, которая не могла смириться с оскорблением, нанесенным ей королем, и Луиза де Лавальер, угнетенная тем, что внебрачная связь окончательно вышла наружу. Кроме того, ее мучила еще одна мысль: возможно, все эти почести, которыми одарил ее король, были прощальным подарком? Вскоре она получила подтверждение, что страхи не были напрасными.

15 мая Людовик XIV объявил, что только королеве и ее фрейлинам (среди которых была мадам де Монтеспан) будет позволено сопровождать его в Нидерланды.

— А я? — спросила Луиза.

— Вы останетесь в Версале.

Узнав, что суверен намеревается завоевывать спорную провинцию в обществе мадам де Монтеспан, фаворитка, ожидавшая в то время четвертого ребенка, удалилась в слезах.

* * *

20 мая король отправился на север в большом экипаже, в сопровождении армии, королевы и придворных дам. Эта военная кампания начиналась как загородная прогулка.

А в Версале тихо плакала Луиза, сокрушаясь при мысли, что король уехал на воину, ничего не сделав для ребенка, которого она должна была произвести на свет.

24 мая, вне себя от горя, она написала ставшее знаменитым письмо своей подруге мадам де Монтозье:

«Мое новое высокое положение причиняет мне такое беспокойство, что я не могу скрыть тревогу, хотя ожидала от этих почестей совсем иного. Зная вашу отзывчивость, хочу поделиться с вами тем, что лежит у меня на сердце, а также моими соображениями на сей счет.

Следуя обычаю, все разумные люди, прежде чем завести новых слуг, уведомляют об этом старых посредством выплаты им положенного жалованья или же словами признательности за их труды. Боюсь, как бы со мной не случилось подобного. Возможно, король, пожаловав меня столь высоким титулом, предупреждает тем самым об отставке и, желая пробудить во мне тщеславие, надеется, что честолюбие возьмет верх над любовью, так что унижение покажется мне не столь тяжким.

Если вы дадите себе труд пристально взглянуть на состояние моих дел, то согласитесь, что нет никого, кто заслуживал бы большего сострадания.

Король смертей, он собирается воевать; если с ним произойдет что-нибудь ужасное, что станется со мной? Что станется с отпрыском королевской крови, который уже беспокойно шевелится в моем чреве? Король знает об этом, он уверен, что будет сын, но ничего не сделал для ребенка.

Мне крайне необходимы ваша помощь и ваш мудрый совет… Луиза…»

* * *

А в это время радостный и беспечный король двигался победоносным маршем, захватив Шарлеруа, Ат, Турне, Фюрн, Армантьер, Куртре с такой легкостью, как «если просто чихнул»…

ДАМСКАЯ БАТАЛИЯ ПЕРЕД КОРОЛЕВСКИМИ ВОЙСКАМИ

Нет ничего ужаснее, чем вражда и схватка двух женщин, оспаривающих одно сердце…

Сент-Эвреми

Король оставил Марию-Терезию, мадам де Монтеспан и придворных дам в Компьене, где они развлекались как могли в ожидании, когда им разрешат отправиться к действующей армии.

— Наверное, нам придется долго сидеть здесь, — с досадой говорили они друг другу, — ведь войска Его величества вознамерились, кажется, пройти Нидерланды от начала до конца.

Но и на сей раз в ход событий вмешалась любовь, обманув все догадки и предположения…

9 июня Людовик XIV, несмотря на то, что враги поспешно отступали перед ним, прервал свое триумфальное шествие и вернулся в Авен, иными словами, на границу. Европа была ошеломлена. Что мог означать этот неожиданный поворот? Все объяснилось, когда король призвал к себе двор. Многие люди тогда не побоялись бросить упрек монарху, который последовал дурному примеру короля-повесы у Кутра, говоря, что он упустил верную и быструю победу в войне «ради желания повидать мадам де Монтеспан».

Узнав о решении короля, Франсуаза, которая хорошо знала, что военные действия были остановлены ради нее, почувствовала себя на седьмом небе. Что до прочих дам, то они грезили об ожидающем их во Фландрии прекрасном зрелище, ибо каждая представляла себе войну в виде приятной прогулки по полям, где цветут маргаритки и лежат в красивых позах убитые враги…

Воображая эти «гниющие тела, коими удобрены наши равнины», — говоря словами недавно написанной оды Буало, о которой в нужный час вспомнит Руже де Лиль, — они ерзали от нетерпения и собирали вещи, распевая веселые песенки.

Но известие об этой поездке произвело совсем иное впечатление на Луизу, по-прежнему тоскующую в Версале. Несчастная женщина, всегда столь робкая и покорная, впервые не смогла скрыть обиду и, к вящему удивлению своей свиты, впала в состояние нервного возбуждения. Наконец, не в силах больше терпеть, она села в карету и приказала кучеру везти себя во Фландрию, к королю…

20 июня королева, только что прибывшая в Ла-Фер, по обыкновению села играть в карты, когда ей сообщили, что приближается экипаж мадемуазель де Лавальер. Эта неожиданная новость нарушила мирное течение вечера. Прежде всего, Мария, чей желудок обладал повышенной чувствительностью, извергла из себя обед, а затем, как рассказывает мадемуазель де Монпансье, бывшая свидетельницей этой сцены, дамы заметались по дому с испуганными криками и улеглись спать в весьма растрепанных чувствах…

На следующее утро Луиза приехала в Ла-Фер. Поднявшись, мадемуазель де Монпансье обнаружила, что она сидит на сундуке с утомленным видом и с красными от бессонной ночи глазами.

Старшая мадемуазель немедленно поднялась к Марии-Терезии, которая также не спала, обсуждая с мадам де Монтеспан «странную выходку мадемуазель де Лавальер». Всю ночь ее рвало, она плакала и продолжала чувствовать себя очень плохо…

— Взгляните, в каком состоянии королева, — говорила Франсуаза лицемерным тоном.

Выходя из церкви после мессы, Мария не ответила на поклон Луизы, а когда настал час обеда, приказала метрдотелю не кормить нежданную гостью. Однако тот не посмел морить голодом девицу, имевшую честь принимать в своей постели короля, и украдкой принес ей еду…

После полудня королева села в карету вместе с мадемуазель де Монпансье, мадам де Монтозье, мадам де Монтеспан и отправилась в Авен. Примерно в ста шагах сзади катилась карета мадемуазель де Лавальер. В пути Франсуаза умело подогревала негодование Марии-Терезии, настраивая ее против Луизы.

— Какая возмутительная дерзость, — говорила она, — явиться к королеве без предупреждения, прекрасно зная, как это будет воспринято. Я убеждена, что и король не вызывал ее.

Когда же Мария-Терезия стала всхлипывать, мерзкая женщина добавила с непревзойденной наглостью:

— Боже меня сохрани стать любовницей короля! Но, если бы такое произошло, я не посмела бы так оскорблять королеву.

Наивная Мария безраздельно доверяла мадам де Монтеспан, которая, чтобы подольститься к набожной испанке, каждый день ходила к святому причастию. Вот к теперь, услышав эти слова, она любовно сжала руку новой фаворитки…

* * *

Двор остановился на ночлег в Гизе. Это был последний этап перед Авеном. Луиза к обеду не вышла.

Королеву внезапно обуял страх, как бы фаворитка не опередила ее и не увиделась первой с королем. Она приказала, говорит мадемуазель де Монпансье, «чтобы никто не смел выехать перед ней; офицерам же, прибывшим с войсками для эскорта, было дано распоряжение никому не выделять солдат для сопровождения».

Итак, Луизе пришлось остаться в Гизе вместе со всеми, а затем вновь ехать вслед за каретой королевы.

Кортеж двигался вперед без всяких приключений, как вдруг недалеко от Авена на одном из холмов показался король, который отправился навстречу дамам. Тогда мадемуазель де Лавальер, совершенно потеряй голову, поступила самым неожиданным образом. Свернув с дороги, «она приказала гнать карету через поле во весь опор» по направлению к Людовику XIV.