Комнаты для гостей располагались в восточном крыле. Моя дверь оказалась первой от лестничной площадки. Дальше по коридору находились комнаты, где поселились миссис Мэдкрофт и Чайтра. Правда, их две Небольшие спальни располагались по другую сторону великолепной гостиной. Мистер Квомби оказался отделен от нас длинным, не менее пятидесяти футов, коридором. Мистер Квомби чувствовал себя здесь превосходно. После той сцены у парадной двери он заметно возрос в собственных глазах. В глазах миссис Мэдкрофт тоже. Теперь, поцеловав руку миссис Мэдкрофт, он оставил нас, чтобы отдохнуть и переодеться к ужину.

— Господи, какой огромный дом! — снова высказала свои чувства миссис Мэдкрофт. Она восторженными глазами рассматривала одну из дрезденских фарфоровых статуэток на камине.

Я кивнула головой, обронив: «Они могли бы отвести целое крыло для семейных призраков, не боясь быть потревоженными ими».

Миссис Мэдкрофт не удержалась от нравоучения.

— Хилари, никогда нельзя плохо отзывать о мертвых, это доставляет им огорчения.

— Простите, я прикушу свой язычок.

— Умница! А теперь ступай и хорошенько вздремни. День был утомительный… Неизвестно, каким будет вечер.

Я поцеловала ее в щеку, попрощалась с Чайтрой, которая вешала платья миссис Мэдкрофт в массивный гардероб резного тикового дерева, и пошла к двери.

— Хилари, дорогая! — окликнула меня миссис Мэдкрофт.

Я обернулась.

— Ты… ты совершенно уверена, что тебя ничто не расстроило внизу, когда мы входили? — спросила она тоном, в котором чувствовалась настороженность.

Я нахмурилась и заколебалась. Невозможно было выразить словами то, что я тогда почувствовала. Как бы я ни пыталась передать, все звучало бы глупо. Ведь странное ощущение длилось не более секунды. У меня теперь уже самой возникли сомнения, почувствовала ли я вообще что-нибудь. Или мне показалось?

— Хилари! — напомнила о своем ожидании ответа миссис Мэдкрофт.

Я улыбнулась и выдавила из себя: «Правда, ничего».

— Хорошо, если ты уверена в этом, — с нотками сомнения сказала миссис Мэдкрофт. Я утвердительно кивнула головой.

— Ну, иди, дорогая, — вяло махнула она рукой. — И… и если что-нибудь потревожит тебя, ты, конечно, скажешь мне.

— Конечно, — подтвердила я.

Мне показалось, что это удовлетворило ее. И она ушла. Я тоже пошла в свою комнату. Ноги бесшумно ступали по толстым коврам, которые устилали коридор во всю его длину. До моей спальни было рукой подать, но на эту короткую дорогу у меня ушло много времени. Дело в том, что по пути мое внимание привлекла пустая лестничная площадка, и меня что-то толкнуло осмотреть то место на самом верху лестницы, которое так потревожило меня. Я пыталась убедить себя, что неприлично бродить по чужому дому одной, однако ноги как-то сами по себе повели меня в нужную сторону. Подвели к перилам. Я взялась за перила руками и с удивлением обнаружила, что полированное красное дерево оказалось холодным.

Я ожидала, что чувство страха здесь вернется ко мне и разгорится с новой силой. Но этого не произошло. Приятно разочарованная напрасным ожиданием, я громко вздохнула. И только тут поняла, что долгое время стояла с затаенным дыханием. Ко мне пришло чувство облегчения, и я с упоением внимала тишине древнего замка.

Но это продолжалось недолго.

— Это ты, Фанни? — раздался вдруг внизу чей-то строгий баритон.

Испугавшись, я сначала отпрянула от перил, но затем любопытство взяло верх и я стала рассматривать, кто это там, в фойе?

На нижней ступени, закинув голову назад, стоял мистер Ллевелин. Он широко расставил ноги и сощурил глаза от яркого света, который широким потоком лился через купол. По всему было видно, что мистер Ллевелин только что вошел в дом: пальто на нем было застегнуто на все пуговицы, в руках он держал шляпу. Наверное, он быстро шел, потому что все еще глубоко дышал широкой грудью. Кажется, мистер Ллевелин отличался великолепными легкими: при каждом вдохе пуговицы до предела растягивали петлицы пальто. Мне подумалось, что в нем есть что-то от племенного жеребца, у которого превосходная стать, но такой крутой норов, что от него можно ожидать всего, что угодно. Мое сравнение мне очень понравилось.

Как только он узнал меня, его красивые черты лица ожесточились, и я вновь ощутила исходящие от него волны гнева: Гнев полыхал в его серых глазах.

— Итак, вы приехали, несмотря на мое предупреждение? — сердито выкрикнул он. При этом бросил шляпу куда-то в угол и стал энергично расстегивать пуговицы пальто.

— По настоянию вашей сестры, — напомнила я ему. — Я должна также сказать, что вы неправильно судили о миссис Мэдкрофт. Она хочет только помочь.

— Так же, как и вы, естественно.

— Я не вижу причин для того, чтобы вы думали иначе. Да у вас таких оснований просто не было.

— Мне не надо надкусывать зеленое яблоко, чтобы узнать, что оно кислое. И я не хочу попасться на удочку мошенникам, потому что мне хватает ума поберечь свой карман.

— О, Господи, какая ерунда! Вы говорите так, словно мы — воры-карманники.

— Верное сравнение. Но уже если говорить о ворах, то мне более симпатичен обычный вор, нежели коварные особы, которые делают вид, что одной рукой поддерживают человека, в то время как другой обирают его.

С огромным трудом я сдерживала нарастающее раздражение. В какой-то момент поняла, что если разговор будет продолжаться в этом тоне, то дело дойдет до скандала, полного и окончательного разрыва. Не за тем же я сюда приехала. Пока что мы обменивались колкостями, только и всего. Ни один из нас не приводил никаких доказательств. Напрасно я позволила ему дать волю эмоциям. И самой следовало проявить больше сдержанности и любезности. В общем, надо круто менять тональность разговора. Но сразу уступать тоже ни в коем случае нельзя.

Я приятно улыбнулась и попыталась придать лицу философское, как я полагала, выражение. Мне казалось, что сейчас оно наиболее подходящее.

— Слава Богу, что это только мнение, а не приговор. Мне остается пожалеть тех несчастных, которых вы приговариваете к повешению, не утруждая себя доказательством их вины и даже не дав им слова в свое оправдание.

— Кажется, вы не можете упрекнуть меня в том, что не дал вам возможность высказаться. Из вас слова льются потоком. Вам просто не хватает сдержанности, достойной леди.

— Но вы не оставляете мне выбора. Более воспитанный джентльмен не предъявил бы мне таких высоких требований. Я вынуждена много говорить и объяснять лишь ради того, чтобы не оказаться оклеветанной.

— Ха! Я сомневаюсь в том, что вы сможете оправдаться.

— Мне нет необходимости оправдываться, так как у вас лишь одни подозрения. Они лишены всяких оснований. Это относится и к миссис Мэдкрофт, и ко мне.

— Естественно, вы будете защищать ее. Но неужели вы считаете меня таким глупым, чтобы я мог поверить вам?

— К сожалению, вы вели себя довольно глупо, когда предположили самое худшее и не дали нам возможности доказать свои добрые намерения. Вы можете не соглашаться с моим мнением. Это ваше право. Но у вас будет замечательная возможность хорошо узнать нас в течение нескольких последующих недель.

— Из всего этого следует, что вы… что вы маленькая и дерзкая.

— Довольно! Могу я напомнить вам, мистер Ллевелин, что я гость в вашем благородном доме и пользуюсь правом на рыцарское обращение? Конечно, если в вас осталось что-то рыцарское.

Он открыл рот, но ничего не мог сказать сразу.

Я воспользовалась этим замешательством, чтобы удалиться. Высоко подняв голову и величественно ступая, я пошла по коридору, горячо молясь про себя, чтобы он не последовал за мной. Так я шла и молилась до тех пор, пока не вошла в спальню и не закрыла за собой дверь. Потом я зачем-то навалилась на нее всем телом. И тут меня затрясло, как в лихорадке.

Не знаю, как долго это продолжалось. Никаких шагов за дверью не было слышно. Тогда я упала на кровать и некоторое время находилась в состоянии транса. Но постепенно пришла в сознание и стала обдумывать сложившееся положение.

Итак, наши надежды избежать встречи с мистером Ллевелином не оправдались. Что дальше? Дальше нам придется поддерживать с ним какие-то отношения. Более чем неразумно доводить их до скандала. Вместе с тем нельзя позволять хозяину имения унижать нас, если вдруг ему вздумается это делать. Выдержка, благоразумие, собственное достоинство — вот что следует положить в основу наших отношений с мистером Ллевелином.

В восемь часов мы втроем спустились к обеду. Бедную Чайтру оставили одну в комнате для прислуги. Конечно, она попала в незавидное положение. Не вызывало ни малейшего сомнения, что слуги домочадцев встретят ее недоброжелательно и не дадут ей покоя. Хорошо известно, что они имеют обыкновение занимать позицию своих хозяев и отстаивать ее более ожесточенно, чем это делают хозяева. Не возникало у меня сомнений и в том, что с нами хозяева будут обращаться с особой ухищренностью.

Мы почти уже достигли фойе, когда наша добрая покровительница мисс Ллевелин окликнула нас. Она помахала своим расписным веером, и несколько дорогих колец сверкнули у нее на пальцах.

— Вот вы где! — с улыбкой воскликнула она. — Простите меня. Я хотела перехватить вас прежде, чем вы выйдете из комнат, чтобы отвести вниз, но у меня ушла целая вечность на то, чтобы привести в порядок прическу.

— Она замечательно идет вам, мисс Ллевелин! — с удовольствием отметила миссис Мэдкрофт, сказав при этом сущую правду.

— Господи, вы должны называть меня «Фанни», — спохватилась мисс Ллевелин. — Все так делают.

С сияющим лицом она стремительно спустилась по лестнице, демонстрируя при этом грациозность танцовщицы.

— «Мисс Ллевелин» звучит очень сильно и, конечно, правильно, — тараторила она. — А я не хочу этого, так как все знают, что я глупое и легкомысленное создание, которое не заслуживает ни капли уважения ни со стороны брата, ни со стороны сестры. Они обращаются со мной, как с ребенком.

— Очень плохо с их стороны, — солидно изрекла миссис Мэдкрофт. — Всем ясно, что вы очаровательная молодая леди. А высокие чувства не означают отсутствие интеллекта.

— Скажите это Эдмону и Урсуле! — обрадовано воскликнула Фанни. — Они не поверят ни одному моему слову.

Фанни привела нас в зал, а затем в гостиную. Пораженные ее великолепием, мы невольно прервали разговор. Над головой круто поднимался высокий сводчатый потолок. С трех сторон гостиную огибала галерея с лестницей, которую поддерживали массивные арки из темного дуба. Нa четвертой стене, в глубоких нишах, в два ряда тянулась окна-витражи.

Лишь после того, как пришла в себя от окружающего меня великолепия, я заметила несколько гостей, сидевших тут и там на бархатных диванах. Они вели непринужденную светскую беседу с мистером Ллевелином и мисс Урсулой Ллевелин. Увидев нас, все замолчали и стали довольно бесцеремонно разглядывать нашу компанию.

Фанни провела нас на середину и произнесла: «Мы все собрались здесь благодаря миссис Причард. Но она приедет завтра. Позвольте мне представить вас всем остальным».

Она лишь мельком взглянула на мрачное лицо сестры и остановила взгляд на лице брата, который напряженно сидел на стуле с подлокотниками. Трудно было отделаться от впечатления, что его спина не была такой же деревянной и негнущейся, как спинка стула из темного дуба. В таком состоянии от мистера Ллевелина следовало ожидать всего, что угодно. Фанни, кажется поняла это и разрядила напряжение очень непосредственным и самым непредсказуемым образом. Она слегка кивнула в сторону грозного брата и протараторила:

— А Эдмонд не заслуживает того, чтобы его представляли. Он вел себя отвратительно.

Хозяин имения, судя по всему, опешил от такой выходки сестры. По крайней мере, он не нашелся, что сказать, кроме как: «Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались не иначе, как „мистер Ллевелин“. За исключением моих близких друзей».

Миссис Мэдкрофт быстрее всех сообразила, что произошло, и поспешила извлечь для себя наибольшую пользу. Она вздернула подбородок и, сверкнув зелеными глазами, заявила: «А я безусловно — „миссис Мэдкрофт“.

Фанни, видно, хорошо знала норовистый характер брата и четко представляла себе, когда и что можно позволить себе с ним. Она мягко, но достаточно энергично оттеснила миссис Мэдкрофт к следующему дивану. Со словами: «Это мистер и миссис Винтрок. Вы не знакомы? Они наши ближайшие соседи и друзья нашей семьи уже целую вечность. О, пожалуй, называйте их просто Эглантина и Винни. Они, конечно, же, не будут возражать. У меня просто не хватает терпения на формальности».

Мы вежливо кивнули Эглантине, некрасивой, но эффектно одетой женщине. Ее карие навыкате глаза скептически взирали на все происходившее вокруг, а седые, простовато уложенные волосы подчеркивали, что она ни на что не претендует. Ей давно перевалило за сорок и совсем недавно за пятьдесят. Следовало предположить, что она была ровесницей родителей Ллевелинов.