Из соседних домов доносились смех, музыка, звуки застолья. Я с грустью подумал, что в нынешнюю новогоднюю ночь ее немудреными радостями наслаждаются все, кроме меня. А ведь я так ждал этой ночи. Караяны и все остальные наши друзья, наверное, давно забыли о нас. Хотя, возможно, несколько тостов они и подняли за наше здоровье.

Я сел за руль своей верной «Волги». Кожаные сиденья были холодны, неуютны, а от запаха мокрой резины меня затошнило. Подобные ощущения испытываешь, когда утром, после короткого и скверного сна, входишь в прокуренную за ночь комнату. Я чувствовал себя безмерно уставшим, как будто уже наступил тоскливый рассвет. Во мне был тот же внутренний холод, та же снедающая печаль, как после любой праздничной ночи. Мое состояние усугубляла тревога за жену и за женщину, с которой сегодня свела меня череда непредвиденных обстоятельств. Собственно, что могли предпринять против Евы Панкиной? Ее недоброжелатели, наверное, убедились, что не могут добраться до нее, потому что в квартире находятся посторонние люди. Они должны оставить свои замыслы или, по крайней мере, отложить их. Надеюсь, что дальнейшее уже не будет моей заботой.

Постепенно набирая скорость, я почувствовал, что мало-помалу нервы мои расслабляются. Всегда, когда я бывал в дурном расположении духа, езда на машине успокаивала меня. Шины мирно шуршали по мокрому асфальту, а мотор, стараниями Жорика, работал так тихо, что я едва слышал его.

С удовольствием отдавшись движению, я проскочил поворот. Черт! Теперь надо как-то развернуться. Что же все-таки нужно было от Евы Панкиной звонившему ей и отправившему сообщение на мобильник? Почему он хотел уверить ее в том, что муж еще жив? Зачем ему требовалось, чтобы она оставалась дома? Ради разгадки смысла происходящего я сейчас готов был пожертвовать своим дипломом победителя на всероссийском журналистском конкурсе. Впрочем, полиция, надо надеяться, окажется более проницательной, чем незадачливый журналист.

Кому-то стало известно о несчастном случае. Как? А что, если он узнал об этом, потому что находился рядом с пострадавшим? Перед моими глазами снова встала незабываемая сцена: Герман, опираясь на дверцу «Вольво», колеблется, затем – взгляд на меня, и в самый последний момент – бросок на дорогу. Я еще успел подумать: будто он вырывается из чьих-то объятий. Да, скорее всего, он был не один. Может быть, спутник Панкина находился в машине, а потом, воспользовавшись суматохой, вышел из нее и смешался с толпой?

Но возможно, события развивались по-другому. Мысль, озарившая меня, совершенно ошеломляла: Герман был один, но он хотел оторваться от преследователя. Некто шел по пятам за Панкиным, и, чтобы избавиться от слежки, муж Евы «добровольно» бросился под мою машину. Вполне можно представить, что за успешным бизнесменом охотились, а тот не мог обратиться в полицию. Богатые люди не всегда в ладу с законом. Я снова вспомнил глаза несчастного. Этот человек явно переживал какую-то драму. Итак, за ним гонятся, он хочет избавиться от своих преследователей, но не может искать защиты у полицейских. Что же он решает сделать? Он попадает в автокатастрофу, чтобы от него отстали. Я ехал медленно, очень медленно. Я не мог его смертельно ранить. Беда не в том, что я сбил его, а в том, что он ударился головой о бордюрный камень. Вот в чем суть! Он не хотел умирать, он лишь хотел, чтобы на него наехали, чтобы позже он смог сыграть роль раненого. Тогда бы его отвезли в больницу, где он чувствовал бы себя в безопасности! Теперь я понимал его колебания, его взгляд… Меня охватила ярость: мало того что из-за своих врагов Панкин погиб, теперь они еще преследуют его жену!

Я должен был проверить свое предположение. Прежде чем отправиться в отделение, нужно завернуть к месту происшествия и обследовать машину Германа. Может, в ней спрятано какое-нибудь доказательство, подтверждающее версию о преследовании. Автомобиль должен еще находиться на том перекрестке – вряд ли в новогоднюю ночь им станет заниматься полиция. Вполне возможно, мне удастся обнаружить что-то, что я ранее упустил.

Оказавшись снова на знакомых улицах, я почувствовал, как у меня сжалось сердце. Вчера вечером все здесь выглядело по-другому: улицы казались гораздо шире, уходящими в бесконечность. Поскольку сейчас я ехал в обратном направлении, мне было не очень понятно, где точно находится место происшествия. Я только помнил, что несчастный случай произошел неподалеку от многоэтажного дома, расположенного напротив магазина электротоваров.

Я машинально притормозил и поехал на той же скорости, на какой ехал тогда. Мой взгляд поймал дерущихся перед дверями кафе мужчин и женщин, которые кричали и пытались их расцепить. Меня обогнала пожарная машина, завывающая сиреной. Она выглядела так, будто за ней гналась вырвавшаяся из ада бесовская свора. Две здоровенные фуры стояли друг за другом. Их водители не выключили моторы, один из них мочился на заднее колесо своей машины и что-то кричал напарнику, высунувшемуся по пояс из кабины. Картинка явно не с новогодней открытки. Я пересек один перекресток, затем другой. Он заканчивался короткой улочкой, которая выглядела так, точно была после бомбардировки. Я узнал ее по вздыбленному асфальту и обнаженным трубам канализации. Я понял, что предстоит сделать еще несколько поворотов.

Я объехал дыру на мостовой по тротуару, миновал ложбину, наполненную грязной жижей, проехал еще пару перекрестков и смутно знакомых улиц, поднялся к островку новых домов, сиявших разрисованными окнами и разноцветными гирляндами. И вдруг слева возникла та самая многоэтажка – приметно уродливый новодел. Вдоль тротуара искомой улицы тянулись припаркованные легковые автомобили. Но черного «Вольво» не было видно.

Я проехал светофор, и неожиданно – мне даже подумалось, что это галлюцинация, – перед глазами у меня оказался автомобиль Германа. Он стоял сразу за перекрестком, зловещий, как чудовище, впавшее в зимнюю спячку.

Я проехал дальше, развернулся и остановил «Волгу» на другой стороне улицы так, чтобы она не слишком бросалась в глаза. Мало ли что… Вдруг я не один решил обследовать машину Панкина…

Ступив на асфальт, я ощутил себя не в своей тарелке. Пока находишься в роли водителя, мир за окнами автомобиля кажется враждебным и бессмысленным. Даже почувствовав под ногами землю, не сразу становишься одним из пешеходов. К этому состоянию мне, например, всегда надо было привыкать. Я двинулся в сторону «Вольво».

Воздух был свеж, ночной ветер обжигал лицо ледяным дыханием. Здешняя тишина была не такой, как на Петровском бульваре: не так величественна, но более зловеща. В магазине электротоваров окна были темны, металлические решетки защищали выставленные на витрине телевизоры, их погашенные экраны отражали мерцающий голубоватый свет фонарей. Шатаясь, прошел пьяный. Он прятал руки в карманах распахнутого пальто и что-то бормотал под нос.

Я бросил взгляд на смертоносный бордюр тротуара, отбрасывающий черную тень. Восемь часов назад здесь погиб человек. Подумать только, этот богач, живший в роскошной квартире рядом с Елагиным островом, скончался в бедном городском квартале! Человек ведет активную жизнь, любит, страдает, играет в теннис, пьет виски, читает книги, покупает машины, не зная, что где-то его уже ожидает бордюрный камень, неотвратимый, как черта под колонкой цифр дотошного аудитора. Именно в этот момент я прочувствовал, что означает слово «рок».

Рядом с «Вольво» никого не было, чему нельзя было не порадоваться. Я заглянул в окна машины: ничего не было видно. Я взялся за ручку дверцы. Волнение мое было не меньшим, чем тогда, когда входил в квартиру Панкиных. Я вторгался в чужую личную жизнь. Но сейчас необходимо как-то открыть дверь автомобиля, вырубить сигнализацию. Плевать, если привлеку чье-нибудь внимание.

Когда дверь легко распахнулась, я даже вздрогнул от неожиданности. Значит, Герман так «торопился» под колеса, что не успел закрыть машину. Хотя, с другой стороны, он рассчитывал на благополучный исход. Возможно, после того, как суматоха уляжется, он собирался спокойно сесть в свою машину и поехать в больницу или с кем-нибудь из полицейских в отделение.

В салоне зажегся свет. Белый, почти больничный, он падал на сиденья из мягкой серой кожи, на хромированные детали на черной приборной доске, на экзотические побрякушки, висевшие над рулем и, видимо, привезенные из разных путешествий. Я сел за руль. Это произошло совершенно бессознательно, я и сам не понял, зачем это сделал. Мне на ум пришла наивная мысль, что, оказавшись на месте Германа, я смогу проникнуть в тайну его смерти. Я открыл бардачок, при этом внутренность его осветилась. Там оказалось несколько музыкальных дисков, новая автомобильная свеча, водительские перчатки, прибор для измерения давления в шинах и электрическая лампочка.

Я исследовал передние и задние сиденья, заглянул под них, вытащил торчащий из кармашка водительского кресла свернутый в трубочку журнал, пролистал его, но ничего интересного не обнаружил. Обычный номер «Автомира», никаких зацепок. Расследование по поводу смерти человека, которого я сам убил, не приносило обнадеживающих плодов.

Мне не оставалось ничего другого, как только отправиться в отделение полиции. Перед тем как захлопнуть за собой дверцу машины, я решил затолкать журнал обратно: пусть не останется следов чужого вторжения. Но журнальная трубка никак не хотела опускаться в кожаное дно кармашка. Мне стало любопытно, и, встав коленями на сиденье, я сунул руку в карман. Из него я извлек маленький плоский сверток.

Развернув несколько слоев полиэтилена, я нашел серебряный контейнер, разделенный на аккуратные квадратики. Ванночка для приготовления льда – точно такая же, из какой я доставал кубики, готовя для Евы выпивку. Еще в свертке оказался картонный футлярчик, похожий на те, в которых продают губную помаду. В нем лежала пустая стеклянная ампула и отдельно запакованные – отпиленный от ампулы кончик с осколками, а также стальная аптечная пилочка. На стекле не было названия препарата. Может, какой-то наркотик? Почему все это так тщательно сохраняли, даже вместе с отпиленными обломками? В истории, преподнесенной мне под Новый год, одна тайна следовала за другой. И всякий раз, надеясь получить какое-то объяснение, я натыкался на новый знак вопроса. Да уж, блистательный Герман Панкин мог бы вдоволь посмеяться: сложную задачу задал он мне, прежде чем уйти на тот свет. Поколебавшись мгновение, я прихватил находку с собой и вернулся к своей машине.

Мучительно захотелось курить. Вообще-то курю я редко, поэтому могу где угодно оставить и зажигалку, и сигареты. Но на этот раз они были при мне. Вкусно затянувшись, я задумался: как примут мой бессвязный рассказ в отделении… Как я объясню, почему до сих пор не проинформировал вдову, зачем вернулся на место происшествия и залез в машину жертвы? Чего доброго, полицейские решат взыскать с меня за противоправные действия, или еще хуже – углядят в этом намек на их профессиональную некомпетентность и безответственность. Снова увязнув в тине собственных сомнений, я с тоской всматривался в мертвую перспективу улицы. Свет из окон домов, отражаясь от мокрой мостовой, рикошетом уходил в небо.

Один из последних ночных автобусов с тяжелым гулом подъехал к остановке. Из него вышел единственный пассажир. Вернее, пассажирка. Женщина в элегантной черной шубке быстрым шагом пересекла улицу. Я сразу же узнал ее, словно давнюю знакомую. Это была та самая загадочная родственница семьи Панкиных, которая выходила из квартиры в сопровождении домработницы и которую я упустил у роскошного дома на бульваре. Странно было видеть ее совсем одну посреди пустынной ночной улицы.

Я поспешно нырнул в кабину «Волги». Мне не хотелось, чтобы красивая брюнетка меня видела. Она походкой манекенщицы пошла к машине Германа. Я заметил, как, раскрыв сумочку, женщина достала из нее связку ключей. Нажав на кнопку блокиратора сигнализации и не уловив никакого ответного сигнала, она застыла в недоумении перед дверцей «Вольво». Затем неуверенно подергала за ручку. Дверь распахнулась. Женщина отступила в испуге, огляделась по сторонам, потом осторожно заглянула в салон.

«Здрасьте вам через окно!» – как говорят в Одессе. За какую ниточку, интересно, дергала эта красотка в клубке сегодняшних хитросплетений? Как она могла узнать, где находится автомобиль, откуда у нее ключи от него? Выходит, она была рядом с Германом, когда произошел несчастный случай? Но это совершенно невозможно! Зачем же тогда она приезжала к дому Евы на такси? Хотела сообщить о несчастье? Но почему ушла в первый раз?

Свет зажегся в салоне панкинского автомобиля. Наверное, женщина обследует его, как это делал я несколько минут назад. Если я хочу рассеять тьму, еще более сгустившуюся над чертовой историей, мне следует, не теряя времени, взять дамочку в оборот. Я уже собрался присоединиться к ней, как увидел, что она снова оказалась на тротуаре и направилась к автобусной остановке.

Я не успевал переваривать меняющиеся с бешеной скоростью события. Все логически обоснованные решения и предположения никак не согласовывались с результатами по ходу поступления фактов. Мыслительный процесс явно выбивался из колеи реалий.