Кина спала в гостиной, как щенок, свернувшись калачиком на подушке в углу. Ее прекрасное лицо и паховая область были липкими от шоколада; у ног валялась бутылка знаменитого белого портвейна лорда Пенфолда сорокалетней выдержки.

Оливио потянул носом. Ноздри заполнила смесь всевозможных запахов: ладана, остатков керосина в догорающей лампе, пота и шоколада. И чего-то еще. Дыма. Горящей соломы. Через дверь в комнату вползла слабая струйка дыма и поползла к кровати.

Пожар!

— Кина! — истошно завопил карлик. — Кина! Проснись!

Он сжал крохотную правую ладошку. Изо всех сил стиснул пальцы и попытался вытащить руку из веревочной петли. Потом попробовал проделать то же с левой рукой, уменьшая ее в объеме. Послышался треск. Оливио попробовал пошевелить ногами. Но Кина прошла хорошую школу. Он сам учил: чтобы как следует возбудить мужчину, играя на чувстве страха, его нужно надежно связать.

Противоположная стена начала светиться. Висящие на гвозде четки потемнели.

— Кина! — заорал он во всю мощь своих легких. — Кина!

Неужели девчонка так здорово нализалась? Или угорела?

Сверху сильно запахло керосином. Оливио поднял голову. В одно мгновение вспыхнула соломенная крыша. На висящей над изголовьем картине отважные конкистадоры верхом на своих скакунах устремились в огонь. Жалюзи из ротанга, закрывающие близлежащее окно, раскалились и вспыхнули, отворяя перед всадниками врата ада.

В ночной рубашке, закутавшись в одеяло, Адам Пенфолд выскочил из своего бунгало как раз в тот момент, когда Рэк Слайдер начал пинать ногой дверь коттеджа Оливио. Флигель пылал словно факел на фоне ночного неба. В тени притихли группы африканцев; ни один не бросился на помощь, как будто это их не касалось. Пенфолд слышал, как кто-то процедил: «Проклятый Чура Ньякунда» — Желтая Лягушка.

Он ворвался в кухню и намочил в лохани с мыльной водой несколько полотенец. Хромая, выскочил наружу. Из флигеля, пошатываясь и хватая ртом воздух, вышел Слайдер, волоча за ноги бесчувственную Кину. Рубашка на спине американца загорелась, но он не замечал этого.

— Где Оливио? — крикнул Пенфолд, набрасывая ему на спину мокрое полотенце. Обнаженное тело Кины было сплошь в ожогах. Она закашлялась. Вождь Китенджи подхватил дочь на руки.

— Должно быть, в спальне, — еле выговорил охотник.

Пенфолд обернул голову и плечи полотенцем и, вырвав у одного из зрителей пангу, ринулся в дом. Над ним пылала крыша. Дым вверху был гуще. Пенфолд опустился на земляной пол и пополз в спальню.

Матрас уже начал тлеть. Пенфолд вслепую добрался до изголовья кровати. Нащупал голые ноги Оливио. Потом веревки. Пенфолд рассек их одну за другой и, схватив Оливио на руки, прижал к груди, как дитя. С запястий и лодыжек карлика свисали обрывки пут. Пенфолд рубанул пангой по обгоревшей стене и шагнул в отверстие.

Из толпы выбежал Фонсека.

— Ну как, Адам, он в порядке? Я могу чем-нибудь помочь?

Пенфолд молчал. Волосы и брови были в саже. Он отнес Оливио в бунгало. Положил на свою кровать. Карлик лежал, как обугленная кукла, чернея на белоснежной простыне. К обожженному черепу пристал лоскут от бывшего чепчика из комода Сисси. Пенфолд прильнул правым ухом к его груди. Сердце карлика билось. Адам Пенфолд почувствовал запах горелой человеческой плоти и волос. Как на войне. И почему от горящего человека пахнет жареной свининой?

Пенфолд заметил в дверях Сисси.

— Принеси, пожалуйста, воды и несколько полотенец. И попроси на кухне кастрюлю с охлажденной чайной заваркой. Это поджог. Кто-то облил крышу керосином.

Он начал омывать тело Оливио. Ожоги на верхней части туловища распространились равномерно, словно человека поджарили в гриле. Сквозь слезы Пенфолд с трудом различал, как обожженная плоть карлика реагирует на его прикосновения. На лице и туловище вздулись волдыри. Между ними отслаивались частички кожи. Пенфолд осторожно снимал их полотенцем.

* * *

— Под нож его! — надрывался попугай. — Под нож его!

Эти крики в приглушенном виде проникали в тот ад, где Оливио корчился от боли. Карлик ничего не видел, но ощущал на своем лице влажное полотенце. Он узнал запах чайной заварки и понял, что жив. Одурманенный опиумом, с пересохшими ртом и глоткой, Оливио прижал к полотенцу разбухший язык и уловил противный запах Кайзера, восседавшего на жердочке в изголовье кровати.

— Пенфолд, что вы дали ему в качестве обезболивающего? — прошептал врач. — Нет ничего болезненнее ожогов.

— О нем позаботился бог Морфей. Я вкатил ему дозу морфия, Фицгиббонс. У меня немного осталось после ранения. Еще немного — и он пристрастится к наркотику, как какой-нибудь чинк[18] в притоне. Опять же, частые ванны. Первые пару дней его рвало, а теперь он делает под себя пи-пи, как престарелый викарий. Что-что, а канализационная система у него в порядке.

— Я осмотрю лицо, а потом мы проткнем самые крупные волдыри и искупаем его в соленой воде. Главное — не допустить инфекции. Каждое утро давайте ему сульфаниламиды и патоку — чтобы моча была ярко-оранжевой. А где девушка?

— Ее только что принесли. Кикуйю вышвырнули ее прочь, как только узнали, что этот маленький дьявол сделал ей ребенка.

— Да ну? Давайте посмотрим, что тут у него, — Фицгиббонс отвернул простыню и присвистнул. — Вы только посмотрите! Роскошная штука — для такого малыша!

Оливио преисполнился гордости. От двери послышался шум. Несколько мужчин внесли еще одну койку. Оливио услышал, как стонет Кина, и в тот же момент в его бедном теле запульсировала адская боль: кончилось действие наркотика.

Фицгиббонс вздохнул.

— У девчушки останутся шрамы. Зато беби в порядке. А теперь посмотрим, что у бедняги с лицом. Задерните шторы.

Огромным усилием воли Оливио постарался отвлечься от своей агонии. Он вызвал в памяти запах керосина над головой. Керосин! При мысли о заклятых врагах боль отступила. Уж не думают ли они, что он не догадывается, чья это работа?

С лица Оливио сняли полотенце. Он попытался моргнуть. Одно веко не поднималось. Другое непроизвольно дергалось. В открытый глаз ударил свет, как будто в голову налили масла и зажгли, как фонарь. Голова кружилась.

— Интересно, — протянул врач. — Эктопия. С самой воины не видел ничего подобного.

— Эктопия?

— Да, Пенфолд. Видите, веко вывернулось наизнанку вместе с мембраной? Ну, тут еще можно попробовать что-то сделать. А вот с другим похуже. Изъязвление роговой оболочки. Придется носить повязку. А что до кожи, то навряд ли она когда-либо примет нормальный вид. Во всяком случае, маникюр ему не понадобится.

— Что я должен делать?

— Возьмите тряпку и оботрите его. Перед купанием нужно очистить кожу от мертвых тканей, как змея освобождается от старой чешуи. А потом мы устроим ему походную ванну, как на сафари, — Фицгиббонс указал на стоящее в углу большое корыто, снаружи обшитое дубом. — Вот-вот — именно то, что нужно. А вам, милорд, — произнес врач после небольшого молчания, — не мешает потренироваться. Главная работа — впереди: этак через недельку, когда его тело разберется, что оставить, а от чего — избавиться. Вам придется отдирать мертвые куски и устроить еще одну солевую ванну. И уж тогда его не удержит никакой опиум.

— Вы приедете?

— Разве Господь не дал вашей светлости две руки? С ребятами на ферме не соскучишься. — Фицгиббонс начал задыхаться. — С этим справится любая школьница. Вы тут совсем обленились. Нет на вас колбасников!

— Держи колбасника! — радостно завопил Кайзер.

Глава 34

Держа за руку Веллингтона, Гвенн спросила с порога:

— Можно войти, мистер Алаведо?

Мальчик вытаращил глазенки на две забинтованные фигуры, из которых одна была маленьким мужчиной, сидевшем среди подушек, словно разряженная кукла, а другая — крупной чернокожей леди в кресле у его кровати.

— Конечно, дорогая миссис Луэллин! — отозвался Оливио и отвернулся, чтобы Гвенн не видела его забинтованное лицо. Никогда прежде он не сталкивался с такой адской болью и такой заботой, какой его окружили в последние полтора месяца.

— Это моя невеста, мисс Кина Китенджи, — представил Оливио, стараясь как можно меньше шевелить губами. Любое движение причиняло почти нестерпимую боль. — Как дела на ферме «Керн»?

— Очень приятно, Кина. Овцы и коровы жуют себе жвачку, а урожай кукурузы превзошел все ожидания. А вот лен почти полностью погиб. Чай и кофе тоже пока не приживаются. Говорят, нужно было хранить семена в древесном угле, чтобы повысить всхожесть. Бевисы взялись присмотреть за тем, что осталось.

— В будущем сезоне будет легче, миссис Луэллин. Вот увидите. Что привело вас в «Белый носорог»?

— Хочу оставить сына на несколько дней, пока улажу кое-какие дела в Найроби. Этот негодяй Фонсека претендует на тот участок, где стоит мой дом. Через два дня слушания в земельном управлении. Мы можем все потерять. Я должна повидаться с вашим другом, мистером да Сузой, раздобыть денег и нанять адвоката.

— Я дам вам письмо к сеньору да Сузе. К вашим услугам будут все необходимые средства и лучшие юристы Найроби.

— Надеюсь, мне повезет с адвокатом больше, чем Дэвиду Копперфилду, — пошутила Гвенн. Ей вспомнились слова Урии Гипа: «Хоть я и юрист, мистер Копперфилд, но я хочу сказать только то, что сказал».

— Не знаком с этим джентльменом, — признался Оливио. Он что-то лихорадочно соображал. — У нас с вами крупный счет к Васко Фонсеке. Это правда, что он владеет соседней с вами частью бывшей фермы Амброза?

— Похоже, он заранее знал, где пройдет железная дорога.

— Миссис Луэллин, редкий зверь ходит напрямик. Одно могу обещать: под каждым камнем сеньор Фонсека найдет скорпиона. Это вы, милорд?

— Я, дружище, принес тебе лекарство, — Пенфолд нагнулся, чтобы вручить Велли раскрашенную фигурку волынщика. — Я могу быть чем-нибудь полезен?

— На этот раз да, милорд. У меня под кроватью есть такая красивая циновка. Под ней — тайник, а в нем — запертый на ключ металлический ящичек. Ключ висит в баре, под прилавком.

— Хорошо.

— Как дела в баре, милорд? Все блестит?

— Стараюсь, но куда мне до тебя! Ладно, пойду откопаю твой сейф, пока миссис Луэллин научит Кину делать перевязку. Гвенн, перед этим нужно дать Оливио морфий.

После того как женщины закончили, Оливио набросился на свою жестянку. Однако ключ то и дело выпадал из забинтованных — каждый по отдельности, как сигареты — пальцев.

— Пожалуйста, милорд, вы не могли бы мне помочь?

— Охотно, — Пенфолд повернул ключ в замке и заглянул внутрь. — Похоже на расписку от 1918 года. Тебе передаются в собственность десять акров земли. Боже мой! Это же часть бывшей фермы Амброза! И как раз в центре, на реке! Может, продашь ее Гвенн? Это заставит мерзавца призадуматься.

— Нет, милорд. Извините, но вы не понимаете.

Карлик собрался с духом. Как заставить такого мужчину, как лорд Пенфолд, войти в положение слабого маленького человечка, который может расправиться с могущественным врагом одним-единственным способом — чужими руками? Нужен сильный союзник!

— Видите ли, сэр, миссис Луэллин и так с ним судится. Если я отдам землю ей, от этого ничего не изменится. Я преподнесу Фонсеке более изысканный подарок — нового врага! Такого, который еще ничем здесь не владеет. Соседа, который мертвой хваткой вцепится в эти десять акров. Например, молодого мистера Энтона. Когда-нибудь он возместит мне золотом. А теперь, милорд, если вы не против, сожмите мою руку в своей, чтобы ручка не выпала, я хочу отписать мою землю Энтону Райдеру. А миссис Райдер — я хочу сказать, миссис Луэллин, прошу прощения — передаст документ стряпчему в Найроби.

Гвенн зарделась. Пенфолд достал с полки перо и чернила. Сел на кровать. Положил расписку поверх жестянки. Его худые пальцы стиснули крошечные пальцы Оливио. Вдвоем они составили документ о передаче земли.

После всех усилий Оливио чувствовал себя разбитым. Но в мозгу вершилась интенсивная работа. Мог ли он подумать, что существует такая дружба?

Велли засунул голову под кровать и шумно выражал недовольство по поводу укатившегося волынщика. Пенфолд поставил под документом свою подпись. Гвенн смущенно обратилась к нему:

— Адам, вы не дадите мне адрес, по которому я могла бы связаться с Энтоном? Мне понадобится его помощь в Найроби. Вряд ли в полиции меня станут слушать без свидетеля.

— Лолгориен, почтамт, до востребования. Туда поступает почта для всех золотоискателей. А в чем дело?

— Хочу, чтобы он дал свидетельские показания под присягой. Я намерена привлечь Майкла Рейли к ответу за изнасилование.