— Готово, теперь можете повернуться, — весело сказала Николь. — Я переоделась и чувствую себя гораздо лучше.

Тимоти повиновался… и застыл на месте. Николь стояла между ним и лампой, которая высвечивала контур ее тела — узкая талия, красивые бедра и длинные ноги. А из нижнего белья на женщине были только маленькие трусики. Он порадовался тому, что слукавил относительно ее машины. Никто и ничто теперь не заставило бы его сознаться в обмане.

— Это определенно ваш цвет, — выдавил Тимоти из себя и тут же охнул: — О нет!

Поощренная его комплиментом Николь раскинула руки и медленно закружилась на месте, демонстрируя себя со всех сторон. Рубашка поползла вверх, обнажая бедра. Тимоти был вынужден отпустить веки, в противном случае могло случиться все, что угодно. Он пытался понять, намеренно или случайно Николь провоцирует его.

Внезапно она остановилась, опустив тонкие руки, и уставилась на Тимоти.

— Вам плохо? — сочувственно спросила она и подошла к нему ближе.

Озабоченная состоянием Тимоти Николь хотела дотронуться до его руки. Но он уже пришел в себя и поспешно отодвинулся.

— Голова слегка закружилась, вероятно, от голода. Я не ел с самого утра. Так что самое время перекусить, — чересчур жизнерадостно сообщил Тимоти и направился к столу, на котором стоял объемистый бумажный пакет с чем-то съестным.

Его стараниями несколько минут спустя был сервирован холодный ужин на двоих. Каждому досталось по паре гамбургеров, по картонной коробочке с салатом из креветок под кисло-сладким соусом и по ванильному коктейлю в высоком пластиковом стакане с соломинкой. В комнате приятно запахло кетчупом и горчицей, которыми были щедро политы гамбургеры.

У голодной Николь заурчало в животе. Она бросила на Тимоти смущенный взгляд, но он, кажется, ничего не услышал.

Без лишних церемоний они уселись на единственную деревянную скамью у стола и принялись за еду. Оба были страшно голодны, и некоторое время в комнате царило молчание. Николь сосредоточенно жевала до тех пор, пока, покосившись в сторону соседа по столу, не наткнулась на его смешливый изучающий взгляд. Она прыснула от неожиданности и залилась веселым смехом.

— Хотите угадаю, о чем вы сейчас думаете? — спросила она Тимоти, беря стакан с коктейлем.

Мужчина немного помедлил: свои чересчур вольные мысли он предпочел бы оставить при себе. Тем не менее кивнул:

— Хочу.

— Вы вспоминаете, как когда-то ели большой кусок отлично поджаренного мяса с хрустящим луком и запивали это великолепие красным итальянским вином.

— Да вы опасны, раз умеете читать чужие мысли! — с наигранным ужасом произнес Тимоти, вытирая рот бумажной салфеткой. — А откуда вам известно, что я думаю именно об этом?

— Просто я сужу по себе, — хихикнула довольная Николь, затем в голосе ее зазвучали ностальгические нотки. — Когда-то я частенько обедала в нью-йоркском «Холбруксе» вместе с друзьями. Какое мясо там подавали!

— В «Холбруксе»? Вы шутите! — воскликнул Тимоти и отодвинул от себя коробочку с недоеденным салатом.

— Нисколько, а чему вы так удивились?

— Да, собственно, ничему. Я сразу понял, что вы не южанка. Вы долго жили на севере или даже родились там.

— Верно. Но и вы тоже оттуда. Это ясно по вашему выговору, — заметила Николь, делая последний глоток и отставляя с видимым сожалением пустой стакан.

— Получите приз за догадливость.

Тимоти протянул ей свой коктейль. Она не стала отказываться и кивнула в знак признательности.

Тогда он пошарил в сумке и извлек из нее упаковку пива. Вскрыл одну из жестянок и приложил ее к губам. Николь, медленно потягивающая через соломинку второй коктейль, находились в прекрасном настроении. Даже захотелось немного поговорить о пустяках.

— Скажите, Тим, а где вы жили на севере?

— Немного здесь, немного там. Но в основном в Нью-Йорке, где у меня живут родственники — мама, сестры с мужьями.

— А здесь вы отдыхаете? — поинтересовалась Николь.

— Можно сказать и так, — несколько уклончиво ответил Тимоти.

Николь не поняла, что он имеет в виду. По ее мнению, люди или отдыхают, или работают. Смешивать одно с другим на жарком юге вряд ли было возможно. Все население Майами делилось на две почти равные части. Приезжие, которые спешили удовлетворить свои капризы и причуды, лелеемые в течение года непрерывной работы. И местные жители, которые в большинстве своем обслуживали тех, кто отдыхал.

Персонал отелей, баров, дансингов, ночных клубов и прочих заведений курорта делал это двадцать четыре часа в сутки, чтобы сколотить небольшое состояние или хотя бы жить сносно по меркам Майами. При этом каждый из них, начиная с мальчика на парковке автомашин и заканчивая служащими высшего звена, мечтал когда-нибудь превратиться из того, кто обслуживает, в того, кого обслуживают.

Сама Николь составляла редкое исключение из этого правила, поскольку не относилась ни к тем, ни к другим. В настоящее время она нигде не работала, но ее времяпрепровождение нельзя было назвать отдыхом. Все те месяцы, что находилась под южным солнцем, Николь ухаживала за безнадежно больным отцом. Ради него она бросила неплохую работу в Нью-Йорке, друзей, Роджера и квартиру. Слишком мало времени осталось на общение с последним родным человеком, чтобы Николь могла оставаться вдали от него.

Уильяма Портера терзала страшная болезнь, и дочь постоянно находилась теперь рядом с ним. Только иногда, когда становилось совсем невмоготу и хотелось выплакаться в одиночестве, она прибегала к помощи соседки.

Пожилая женщина готова была присматривать за отцом Николь безо всякой платы: ведь они прожили рядом несколько лет и всегда хорошо относились друг к другу. Уильям даже иногда подстригал соседке газон.

Но Николь не могла позволить миссис Нортон бескорыстно помогать ей. Финансовые дела соседки были не так уж хороши. К тому же ее дочь Джину недавно бросил муж, и теперь миссис Нортон приходилось заботиться не только о себе, но и о дочери, и о маленьком внуке.

Всю прошлую ночь Николь просидела у постели отца, которому три дня назад стало совсем плохо. Конец был уже близок — это мог сказать даже неспециалист в медицине. Однако вопреки очевидному Николь продолжала уверять больного, что тот вскоре поправится. Отец не верил дочери, но и не спорил с ней, поскольку не хотел еще больше ее расстраивать. День ото дня он все больше слабел и таял буквально на глазах. Николь измучилась смотреть на его страдания и была близка к отчаянию.

Наступил момент, когда она могла разрыдаться прямо у постели отца. Ей просто необходима была краткая передышка. Поэтому она с благодарностью приняла предложение миссис Нортон отпустить ее на сутки. Завтра утром они истекали. Николь должна была вернуться домой до полудня и надеялась, что это ей удастся.

Выехав из дома в полдень, Николь отправилась на побережье, побродила немного босиком по пляжу, перекусила в китайском ресторанчике. А затем поехала по шоссе без определенной цели, просто чтобы ни о чем не думать. На обратном пути она и попала в злосчастную пробку. Хорошо, что приключение закончилось вполне благополучно: ее накормили, любезно предложили ночлег, а завтра утром пообещали помочь с ремонтом машины. А ведь все могло быть гораздо хуже. Нет, ей решительно везет!

Пока можно было немного расслабиться и на время отвлечься от забот. Глядя, с каким удовольствием хозяин дома пьет пиво, Николь решила попросить у него одну банку.

— Не угостите ли меня пивом? — спросила она, прервав размышления Тимоти о чем-то явно неприятном.

Его лицо разгладилось, взгляд повеселел. Он поставил банку с пивом на стол и подтолкнул ее к Николь. Она взяла ее и попыталась дернуть за кольцо в крышке, но безрезультатно. Тогда Тимоти обхватил банку ладонью прямо поверх пальцев Николь и одним ловким движением указательного пальца выдернул кольцо. Пиво обиженно зашипело, и над отверстием в банке показалась шапка желтоватой пены.

— Спасибо, — тихо сказала Николь. — Опять я нуждаюсь в вашей помощи. Мне даже неловко.

— Пустяки.

Тимоти не убирал руку.

— Оно нагрелось без холодильника, вряд ли вам понравится.

Голос его звучал хрипловато. Он словно говорил не о пиве, а о чем-то гораздо более значительном.

Николь опустила глаза и замерла. Она сама себя не узнавала. Где та бойкая общительная женщина, которая быстро становилась своей в любой компании? Ее сковало незнакомое прежде смущение. Неужели на нее так подействовало обаяние Тимоти? Да нет, она просто устала, потому и притихла. Думать так было безопаснее, а потому предпочтительнее.

— Ничего, я люблю теплое пиво. — Николь пришлось откашляться, чтобы заговорить обычным голосом. — А почему вы так удивились, когда я заговорила о «Холбруксе»?

— Я там часто бывал, когда жил в Большом Яблоке, — сообщил Тимоти, осторожно, почти незаметно поглаживая большим пальцем руку Николь. — Может быть, мы с вами даже сидели за соседними столиками.

— Там неплохо кормят, правда? — спросила Николь. — И зал очень красив.

— Да, кормят неплохо. А что касается интерьера… Особенно мне нравился витраж с дамой в шляпке с опущенными полями, прижимающей к плечу букет из гвоздик и роз. Знаете, она немного напоминает вас, — проникновенным голосом сказал Тимоти и легонько сжал пальцы.

Николь напряглась, но руки не отдернула. Тогда мужские пальцы слегка разжались, чтобы мгновение спустя ласково сжаться вновь.

— Я тоже часто любовалась вашей дамой. Между прочим, я была в мастерской, где ее изготовили, — заметила Николь, рука которой по-прежнему находилась в приятном плену.

Это уже становилось неудобным. Женщина высвободилась и отпила немного пива.

— И что же это за мастерская?

— Братьев Шефтс. Они работают в Южном Бронксе. Мы заказывали у них несколько витражей для кабинета управляющего нашим отелем. Дорогие штучки, надо сказать. За каждый заплатили тысяч по пять, но они того стоят. Настоящие произведения искусства. А кабинет после их установки стал выглядеть потрясающе.

— А вы не бывали в рыбном ресторане в Манхассете? Там в холле есть изумительной красоты витраж с русалкой со струящимися волосами. Между прочим, чудесный ресторанчик и кормят вкусно. А кабинки отделены друг от друга стеклянными перегородками все с теми же русалками, окруженными витыми водорослями и маленькими прозрачными медузами. Жаль только, что салфетки там сиреневого цвета. Мне они всегда портили аппетит.

— Вы не любите этот цвет? А мне он кажется вполне симпатичным, — удивилась Николь.

— Честно говоря, я его ненавижу.

И Тимоти скривился, словно избалованный ребенок.

— А почему, если не секрет?

— У меня в детстве была очень вредная учительница, которая постоянно носила строгий сиреневый костюм. На всю оставшуюся жизнь с этим цветом у меня ассоциируются одни неприятности. Ну, что вы смеетесь? — притворно обиделся Тимоти. — Можно подумать, что у вас нет никаких странностей или слабостей!

— Есть, конечно. Даже не одна, а несколько. Но я вам о них не скажу. И не просите! — рассмеялась довольная разговором Николь.

— Ладно, не буду, — согласился Тимоти. — Но это нечестно с вашей стороны.

— Нечестно, — согласилась Николь и сменила тему разговора: — А что вы здесь делаете? Прячетесь от кого-нибудь?

Она угадала. То, чем он здесь занимался, вполне можно было назвать именно так.

— Прячусь? Вроде того, — кивнул Тимоти. — И мне к тому же нужно было без помех решить одну важную проблему. Здесь меня никто не нашел бы — я точно знаю. А вы не спросите, что это за проблема?

— Нет. Для этого мы с вами слишком мало знакомы, — ответила Николь.

— Тогда давайте познакомимся поближе, — предложил Тимоти, переходя к тому, что было у него на уме в данный момент.

— Как это — поближе?

— А вот так.

Он сгреб женщину в охапку и жадно приник к ее губам.

В первую секунду Николь растерялась от неожиданности, хотя вполне могла бы догадаться, к чему он клонит. Не маленькая уже! Она собралась было вывернуться из властного мужского объятия, но как-то… замешкалась. А тем временем губы Тимоти уже нашли самые чувствительные уголки ее рта.

Напористость сменилась необыкновенной нежностью, заставившей Николь позабыть о всяком сопротивлении. Она лишь успела подумать, что никогда не испытывала ничего более приятного в своей жизни. Мужчина, целующий женщину подобным образом, прекрасно знал, что делает.

Николь уже самой захотелось обвить рукой его загорелую шею, не думая о последствиях столь необычного поведения. Плюнуть на все и забыться так, как никогда не случалось прежде.

Тимоти на мгновение отстранился и заглянул в слегка затуманившиеся глаза Николь, спрашивая взглядом, может ли он продолжить. Она уперлась руками в широкую мужскую грудь и привычно спросила: