— Где вы живете? — спросила Эдит, понимая, что задает до пошлости элементарный вопрос.

— Дорогая моя, я имела в виду наш первый дом, в Холсмере. Господи, какая жалость, что я не взяла с собой снимки. Его строили по специальному проекту. Не дом — мечта. Но не стану о нем говорить, не то Дженнифер расстроится, правда, милая? Да, да, она, бедняжка, так не хотела уезжать из «Зеленых Черепиц».

Вижу как на картинке, подумала Эдит. Паркет. Буфеты под стать. Из окон красивый вид. Кухня со всеми приспособлениями и утварью. Два раза в неделю приходит садовник, а его жена — каждый день, преданная прислуга в белом фартуке. На первом этаже комната для джентльменов, чтобы могли переодеться после партии в гольф. Не забыть еще про внутренний дворик.

— Но когда мужа перевели в Главное управление и я поняла, что ему придется все время ездить домой из города, я решительно воспротивилась. С какой стати, задалась я вопросом, ему себя загонять, чтобы потрафить своей глупенькой женушке, которой нравится тихо и мирно жить за городом? Кроме того, я догадалась, что он попросит меня устраивать приемы. Он сам еще не сообразил, а я уже догадалась. Вот так мы и перебрались в Монтроз-корт, что в

Сейнт-Джордж-Вуд19. Квартира, разумеется, прекрасная, и экономка у меня великолепная. Места много, у Дженнифер свои собственные комнаты. Живу я совсем одна. И магазины в округе совсем недурные. — Она снова промокнула уголки губ и добавила: — Разумеется, нам все доставляют на дом.

Успокоив Эдит в том плане, что дом у нее — полная чаша, она перешла к описанию самого главного в их с дочерью жизни за границей. Было очевидно, что как товарки по путешествиям миссис Пьюси и Дженнифер ладили просто великолепно. Заграницу они преимущественно воспринимали как огромный магазин предметов роскоши. Они располагали обширными данными о местечках, не столь давно, но необратимо вышедших из моды, поэтому и оказались в отеле «У озера», хотя их пребывание здесь отчасти объясняли счет в швейцарском банке и знакомство, которое мистер и миссис Пьюси завязали с мсье Юбером «давным-давно», когда возвращались автомобилем из Монтрё. Выяснилось, однако, что мистера Пьюси со всеми его делами, каковы бы те ни были, нередко оставляли дома, а Дженнифер с матерью отбывали развеяться в Каденаббию, или Люцерн, или Амальфи, или Довиль, или Ментону, или Бордигеру, или Эсториль. Единожды, всего единожды в Пальму, о чем, видимо, пожалели.

— Я всегда плохо переносила жару. После этого муж заявил, что на Средиземноморье мы больше ни ногой, по крайней мере в разгар сезона. Все это, понятно, происходило, когда всяких там групповых туров не было и в помине. Красивое местечко. Но жарища! Ужас! Я не вылезала из собора, там хоть было прохладно. Чтоб я снова туда поехала — ну уж нет!

Нет, продолжала миссис Пьюси, ей по душе прохладный климат. И они терпеть не могут толпу. А мсье Юбер оказывает им такой теплый прием. Разумеется, им всегда отводят один и тот же номер — на третьем этаже, с видом на озеро.

— Тогда, по-моему, мы с вами соседи, — отважилась вставить Эдит. — Мой номер триста семь.

— Ну конечно, — ответила миссис Пьюси. — Маленькая комнатка в самом конце коридора. В таком отеле, понятно, одноместные номера можно пересчитать по пальцам. — Она задумчиво воззрилась на Эдит и добавила: — Если поднимемся вместе, вы сможете к нам заглянуть.

После этого она с трудом переместилась на краешек кресла, попробовала встать и, после двух неудачных попыток, приняла вертикальное положение; стряхнула руку Дженнифер и обрела равновесие, покачнувшись на тонких лодыжках. Этой женщине под семьдесят, подумала Эдит.

Но сама усомнилась в этом, следуя за стройной фигурой в кружевах цвета полуночи и облаком благоуханий сперва в лифт, затем по коридору. Дженнифер опередила их, чтобы открыть дверь, и миссис Пьюси с готовностью исполнила обязанности хозяйки. Они и вправду занимали роскошные апартаменты — целых две спальни, каждая с отдельной дверью в коридор, но миссис Пьюси намекнула, что их всегда можно застать в маленькой гостиной между спальнями — комнатке, где глаз радовали приятные мелочи, которыми люди со средствами ублажают себя в непривычной обстановке, — цветной телевизор, корзина с фруктами, цветы, несколько полбутылок шампанского. Проведя гостью в спальню, миссис Пьюси с улыбкой указала на свисавший со спинки стула нежно-розовый атласный пеньюар, богато отделанный кружевом.

— Моя слабость, — призналась она. — Люблю красивые вещи. В Монтрё есть один великолепный магазинчик. Поэтому мы и приезжаем сюда каждый год.

Она снова внимательно посмотрела на Эдит и улыбнулась.

— Пока вы здесь, дорогая моя, купили бы себе что-нибудь красивое. Женщине необходимо иметь красивые вещи. Когда она хорошо себя чувствует, то так же и выглядит. Об этом я твержу Дженнифер. Я слежу за тем, чтоб она у меня одевалась по-царски. Правда, милая?

Она раскрыла объятия, Дженнифер в них вступила и потерлась носом о материнскую щеку.

— Ох, — рассмеялась миссис Пьюси, — она любит свою глупую матушку, верно, милая?

Они тепло обнялись и так, обнявшись, проводили Эдит до двери.

— Не сидите в одиночестве, дорогая моя, — сказала миссис Пьюси. — Вы знаете, где нас найти.

И дверь закрылась.

Ночью Эдит мысленно возвращалась к этому разговору всякий раз, когда спартанская жесткость матраса чаще обычного прерывала ее и без того легкий сон. Думала она и о пещере Аладдина, представшей перед нею в номере Пьюси, где было полно разных приятных и красивых вещей. Но больше всего она размышляла об очаровательной живой картине — обнявшие друг дружку за талию мать и дочь, их розовые лица обращены к Эдит. Увидев ее, они сразу постигли всю глубину ее одиночества, и это невольно проступило у них на лицах, ставших совсем бесхитростными от смешанного выражения жалости и удивления. Ей хотелось просить прощения, когда, отвесив короткий сухой поклон (который сам по себе был знаком уподобления и воспоминания), она пожелала им доброй ночи и задумчиво направилась в свою комнату. Она твердо решила извлечь из этого урок и впредь не вызывать у них именно этого сложного переплетения чувств.

Наутро, облачившись в юбку из твида и неизменный длинный кардиган, Эдит подумала, что, пожалуй, приложила маловато усилий, чтобы выглядеть наилучшим образом. И если посторонние не проявляли особого интереса к тому, как она выглядит («Над чем вы сейчас работаете?» — обычно задавали ей вопрос на приемах), то в этом, очевидно, виновата она сама. Она не сумела достигнуть вершин потребительства, до которых, судя по всему, могла добраться с таким же успехом, как всякий другой. Теперь это можно было исправить. Если женщина хорошо себя чувствует, то так же и выглядит, повторила она про себя, выходя в коридор. Пересекши фойе и одолев вращающиеся двери, она глубоко вздохнула, собираясь с духом, чтобы выйти на люди, и снова напомнила себе это изречение. И добавила: разумеется, мне все доставляют на дом.

Но минут через десять ей стало ясно: заграница для нее, даже маленькое местечко в самый конец сезона, совсем не то, что для Айрис Пьюси и даже для Дженнифер. Там, где они видели магазины роскошных товаров, она видела одни лишь места заключения. «Pension Lartigue (Dir. Mme Vve Lartigue)»20 соседствовал с «Clinique Les Mimosas (Dr. Privat)»21. В маленьком обнесенном решеткой саду двое мужчин играли в шахматы за складным столиком, за их игрой в полном молчании следили шесть зрителей. Разочарованная, но все еще сохраняя спокойствие, она достигла большого кафе с наполовину запотевшими стеклами, вошла, села и извлекла из сумочки записную книжку — поддержать себя в собственных глазах. Но представшее ей зрелище подбодрило ее в куда большей степени. Посетительницы, пышущие здоровьем женщины, тихо жужжали, переговариваясь вполголоса; запыхавшиеся официантки сновали между стойкой и столиками, разнося тарелки с пирожными и бесконечные чашечки кофе. Из глубин помещения до Эдит донеслось знакомое подвывание; подняв глаза, она увидела, как высокая женщина отломила кусочек миндального пирожного и сунула в пасть Кики. Заметив Эдит, дама с собачкой махнула в знак приветствия серебряной вилочкой. Эдит кивнула и улыбнулась. Какими ветрами занесло сюда эту женщину? Миссис Пьюси уж наверное знала. А я^го что тут делаю, подумала Эдит, прогнала от себя эту мысль, расплатилась и вышла.

Завершая прогулку, она не обнаружила новых примет сибаритского образа жизни. Перед угловым магазинчиком, вероятно зеленной лавкой, были выставлены на мостовой три простенькие корзины с волокнистой фасолью. У вокзала она купила номер «Тайме» от третьего дня. В отель она поспела как раз к той минуте, когда миссис Пьюси и Дженнифер церемонно усаживали на заднее сиденье старомодного лимузина. Едут, несомненно, в Монтрё, чтобы по-царски вырядить Дженнифер. Эдит не спеша проследовала в отель, поднялась на лифте, прошла коридором, где попала в свежее облако духов, и задумчиво присела за столик у себя в номере.

«Дэвид, милый, — написала она, — представь, здесь все с утра до вечера на ногах, жизнь прямо-таки бьет ключом. Существу не от мира сего, вроде меня, впору бежать в ужасе от утонченности здешнего фешенебельного общества, но меня любезно взяла под опеку почтенная дуэнья, миссис Айрис Пьюси из Монтроз-корт, ранее обитавшая в Холсмере. Предполагается, что из меня выйдет сносная компаньонка для ее дочери Дженнифер, хотя последняя, несомненно, птица куда более высокого полета. Тем не менее Дженнифер не спешит разлучаться с мамочкой, по крайней мере так уверяет ее мать, и мы себе мирно делаем вид, что достойный мужчина появится в свое время. Пока что мужчин вообще нет в наличии. Если не считать покойного мужа миссис Пьюси (другого имени или звания он, похоже, не имеет, да это, как подразумевается, и не нужно), мы тут предоставлены сами себе.

Она здесь, безусловно, самая интересная личность, хотя очень красивая дама с собачкой тоже кое-что обещает. Насколько я поняла, муж у нее — важная птица в Брюсселе. Впрочем, мне еще не выпало случая поговорить с ней. С другой стороны, миссис Пьюси — особа весьма разговорчивая, и это к лучшему, иначе я…» (это предложение она вычеркнула).

«Я обожаю миссис Пьюси. Абсолютно безмятежная, в высшей степени самоуверенная женщина, которая со смехом признает, что всего лишь приумножила дары, ниспосланные ей Господом. У нее наверняка огромные деньги, и мне хотелось бы выяснить, откуда она их взяла. Когда наш муж перешел в Главное управление, что и стало причиной прискорбного отъезда из Холсмера, интересно, куда именно он устроился? Что это за Главное управление и чем оно управляет? В поведении миссис Пьюси проскальзывает некий нюанс, и, рискну заметить, есть нечто в носике Дженнифер, что заставляет задаваться вопросом: уж не был ли наш муж той породы, кто именует лавку точкой розничной торговли? Но человеком он был, безусловно, решительным. Он не только перевел часть доходов в швейцарский банк, но понял, что Средиземноморское побережье в разгар сезона ему противопоказано. То есть противопоказано ей, я хочу сказать. Не предпринимал ли он время от времени одинокие вылазки в игорные заведения? Не был ли тайным членом Клуба Марбелла? Хотелось бы надеяться, но доказательств нет.

Вообще-то, хотя раньше миссис Пьюси представлялась мне дамой, я перевела ее в ранг пониже: миссис Пьюси определенно — женщина. «Женщина с головы до ног», как имел обыкновение называть ее нага муж. (Впрочем, он был представителем старой школы.) А даму с собачкой следует повысить до ранга Дамы, и даже с большой буквы. Она, вернее ее супруг, тоже отсутствующий, относится к правящему классу, хотя миссис Пьюси не очень-то высокого мнения о его титуле. Миссис Пьюси явно недолюбливает Леди Икс (я до сих пор не знаю ее имени). Интересно знать почему.

Но в остальном все мы теперь при именах: миссис Пьюси и, разумеется, Дженнифер; мальчика, который разносит завтраки, зовут Ален, а красивую белокурую официантку, подающую чай, — Маривонна…»

Эдит положила ручку. Одно дело — описывать миссис Пьюси и Дженнифер и совсем другое — вспоминать, как они, нежно обнявшись, провожали ее до дверей и желали доброй ночи. Картина стояла перед глазами, ибо в ней запечатлелась любовь. Любовь матери и дочери, и соприкосновение тел, и тайное соглашение об обоюдной красоте — ничего этого ей отроду дано не было. Ее чудная мать, Роза, женщина жестокая и во всем разуверившаяся, красавица в юности, безуспешно воевавшая с уготованной ей судьбой и сознательно, целенаправленно пустившая себя под откос, презиравшая всех неряха, издевалась над своей бледной бессловесной дочерью, застенчиво и неслышно появлявшейся в надушенной спальне с бесконечными чашками кофе, которые мать тут же опрокидывала с криком: «Слабый! Слабый! Все вы тут слабаки!» Вздохи по Вене, которая видела ее юной и ослепительной, а не толстой и неопрятной, как теперь. И слезы по умершей сестре, Анне.

Размышляя о броском очаровании миссис Пьюси, Эдит вызывала в памяти горькие воспоминания. Возраст сыграл дурную шутку с обворожительными сестрами Шафнер, ее матерью Розой и теткой Анной. Они покорили немало студентов, снимавших комнаты в мрачном пансионе их матушки, дабы было где писать дипломные работы по Климту, или Шницлеру, или Jugendstil22, или по всем трем вместе. Сестры выскочили замуж быстро и совсем юными, но вскоре горько разочаровались. Студенты, столь привлекательные вдали от родных пенатов, не замедлили превратиться в тихих университетских служак. Университеты Рединга, Ноттингема, Огайо или Кингстона мало что могли предложить законченным венским кокеткам с их далеко идущими планами и близкими целями, с их настроениями и неугомонным стремлением побеждать. Когда через много лет сестры снова собрались вместе, а с ними и кузина Рези, они заспорили о том, у какой из них жизнь невыносимее и скучней, муж ничтожнее и занудней и кому выпало больше бессмысленных пустых дней, каких нечем заполнить, как ни старайся. Каждой клеточкой тел они источали раздражение и безысходность, в сумрачной гостиной их матери повисла гнетущая атмосфера раздора и отвращения. Потолстевшие, затянутые в жесткие корсеты, с плохо подведенными бровями и огромными тугими грудями, они, предаваясь воспоминаниям, впадали в остервенение, орали, расплескивали кофе из чашек. «Schrecklich! Schrecklich!23 — вопили они. — Ach, du Schreck!»24