Однажды его величество пригласил меня на прогулку в лабиринт, и я согласилась, но лишь после того, как он поклялся, что знает оттуда выход.

— Расскажи мне одну из твоих историй, Тэмсин, — велел он мне, когда мы уселись на каменную скамью в самом центре лабиринта. — Мне хочется услышать что-нибудь такое, что меня немного развеселит.

Я с удовольствием выполнила это приказание. Мне льстила моя нынешняя близость с королем, хотя мы почти никогда не оставались наедине. Всегда рядом находился кто-то из придворных — так полагалось по этикету. Но за долгие годы приближенные короля научились держаться на заднем плане, если его величество жаждал уединения, приватного разговора или тайной встречи, а я скоро научилась не обращать внимания на их присутствие.

Король Генрих был остроумным собеседником и галантным кавалером. Однажды он, аккомпанируя себе на лютне, спел мне песню собственного сочинения. Голос у него был очень приятный и проникал мне в душу. Он любил сажать меня к себе на колени и временами срывал поцелуй с моих губ, но никогда не понуждал к чему-то большему. Одним словом, нас влекло друг к другу и только. Во всяком случае — пока…

Я быстро убедила себя, что принимаю ухаживания его величества лишь для того, чтобы вовремя — без риска показаться слишком дерзкой — завести речь о бедственном положении принцессы Марии. Не мне было указывать королю на ошибочность его решения относительно места Марии в порядке престолонаследования, но почему бы не попытаться сделать хоть что-то, чтобы облегчить жизнь принцессы?

Однажды король пригласил меня в свою библиотеку — небольшую уютную комнату с высоким потолком, ярко освещенную и полную книг. Он опять завел речь о Боккаччо и еще о ком-то, кого звали Ариосто[135]. Смеясь, его величество протянул мне какую-то книгу.

— Я не могу ее прочитать, — запротестовала я. Она написана не на английском языке, а я не знаю ни латыни, ни итальянского, ни других языков, кроме родного.

Ухмылка короля стала еще шире:

— Читать не обязательно. Посмотри на картинки.

Подозревая подвох, я принялась осторожно переворачивать страницы, пока не дошла до первой иллюстрации — и тут же захлопнула книгу. Щеки мои горели.

— Эти люди совсем голые… На них ничего не надето, — прошептала я, потрясенная до глубины души.

Король покатывался со смеху.

Не знаю, куда завел бы нас этот вольный разговор, но нас прервал доктор Баттс, который только что вернулся в Вудсток. Оказывается, большую часть сентября он провел у постели старшей дочери короля.

Я хотела уйти, но король сделал мне знак остаться. Я опустилась на скамейку, заваленную подушками, на которой сидела до этого.

— Ну что? — нетерпеливо спросил король, едва доктор Баттс выпрямился после поклона. — Как себя чувствует леди Мария? Вновь жалуется на всякие хвори?

— Ваше величество, ваша дочь действительно была опасно больна.

Я издала звук, заставивший короля и доктора одновременно посмотреть на меня. Его величество нахмурился. У меня от испуга затряслись руки, и я постаралась сделаться незаметной и затаиться как мышка. Мне во что бы то ни стало нужно было остаться и услышать, что доктор Баттс расскажет о принцессе. Его величество надо мной сжалился и не выгнал меня.

— Что с ней случилось? — резко бросил он.

— Это долгая история, ваше величество. Сперва я подумал, что леди Мария, как обычно, страдает от головной боли и резей в животе перед началом ее месячных. Но оказалось, что леди Шелтон, управляющая в Хэтфилде, вызвала аптекаря, некоего мистера Майкла, дабы он облегчил страдания леди Марии. Аптекарь, действуя из лучших побуждений, дал ей пилюли, собственноручно им изготовленные, и пилюли эти леди Марии совсем не подошли. Ей стало от них только хуже.

«Это яд!» — подумала я и истово принялась перебирать четки, которые принцесса подарила мне много лет назад.

— Я казню этого негодяя! Голову ему оторву! — вскричал король. Уперев руки в бока и расставив ноги, он возвышался над лекарем, заметно уступавшим ему в росте, словно готовился обрушиться на беднягу.

— Нет, нет, ваше величество, — доктор Баттс замахал руками и отступил на шаг. — Особого вреда это снадобье не принесло, и леди Мария сейчас пошла на поправку. Но она действительно была очень больна. Осмелюсь сообщить вашему величеству, что ее телесные мучения усугубляет владеющая ею печаль. Если бы она не страдала духовно, то выздоровела бы гораздо скорее и ей вообще не понадобились бы никакие лекарства.

Король повернулся к доктору Баттсу спиной, быстро пересек маленькую комнатку и уставился в окно. Когда он прошел мимо меня, я увидела, что лоб его прорезали глубокие морщины. Он очень тревожился за дочь, хотя и не подавал вида. И он не знал, что делать со строптивицей, которую в глубине души продолжал любить.

После долгого молчания, в течение которого король разглядывал невидящим взглядом сад под окном, он произнес:

— Что вы имеете в виду, говоря, что леди Мария «страдает духовно»? От чего она страдает?

— Могу ли я говорить откровенно, ваше величество?

— Извольте.

— Леди Мария поправилась бы в три раза быстрее, если бы не находилась в Хэтфилде безвыездно, как в заключении.

Король глубоко вздохнул, но так и не обернулся.

— Очень жаль, — медленно и с расстановкой произнес он, — что моя дочь не желает внять доводам разума и отбросить свое упрямство. Она не дает мне возможности устроить для нее такую жизнь, которая приличествует ей по праву рождения.

Доктор Баттс искоса взглянул на меня. Наши взгляды встретились всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы мы поняли друг друга. Но я не отважилась прямо сейчас обратиться к королю. Врачу же Генрих дал разрешение говорить без стеснения, и лекарь произнес:

— Отправьте ее к матери, ваше величество.

Я затаила дыхание. Не зашел ли доктор Баттс слишком далеко? Хотя, если король позволит своей дочери воссоединиться с матерью, Мария может добровольно отказаться от любых притязаний на трон…

В голосе короля, когда он ответил врачу, мне послышалось искреннее сожаление:

— Страдания моей дочери огорчают меня безмерно, но лишь от самой Марии зависят, сколь долго продлятся в отношении нее данные ограничения.

Признав свое поражение, доктор Баттс поклонился и вышел из библиотеки.

Терять мне уже было нечего, и я поднялась со скамьи и смело встала рядом с королем в нише окна. Я даже решилась дотронуться до его руки.

— Возможно, — тихо начала я, — лишь малого знака вашей доброты будет достаточно, чтобы все поменялось. Ваша дочь любит вас всей душой, ваше величество.

Король не смотрел на меня, он не отводил глаз от мирного оксфордширского пейзажа за стеклом. Наконец он с болью в голосе произнес:

— Ну почему она не дала клятву? Это ведь так просто. Я прекрасно знаю, что многие из тех, кто принес этот обет, поклялись ложно. Но мне нужно, чтобы определенные слова были произнесены, и я от этого не отступлюсь.

— Позвольте леди Марии вернуться ко двору, — принялась я умолять короля. — А потом скажите ей, что она может остаться подле вас, только если согласится дать клятву.

Я была уверена, что, если мне удастся переговорить с принцессой, я смогу убедить ее принять эти условия.

Король только фыркнул в ответ и пробормотал:

— Королева за это съест меня живьем!

Я вздохнула.

Король посмотрел на меня и тихо сказал:

— Впрочем, будь я проклят, если позволю Анне лезть во все мои дела…

И, заключив меня в свои объятия, Генрих принялся осыпать поцелуями мое лицо и руки. После этого все случилось очень быстро, и мне даже в голову не пришло протестовать.

Его величество подхватил меня своими сильными руками, и из библиотеки понес по тайному проходу в свои личные апартаменты. Я не могла разглядеть помещения, по которым он нес меня, а только слышала голоса его приближенных, крепко прижимаясь к его груди, обвив руками за шею и спрятав лицо в мягком бархате его камзола. Один из драгоценных камней, нашитых на нем, поцарапал мне щеку, но я не обратила на это внимание. Если бы потребовалось, я бы даже перестала дышать…

Но тут король бросил меня на пуховую перину, такую мягкую, что я буквально утонула в ней. Он резко потянул за занавеси алькова, стукнули золоченые кольца, на которых крепилась богато расшитая драпировка вокруг кровати, и я оказалась отгороженной от всего остального мира. Я услышала, как Генрих зовет слугу, который должен был помочь ему раздеться.

Я села в кровати, но на большее оказалась неспособна, так как сердце мое готово было выскочить из груди. Что делать дальше? О том, чтобы с воплями выбежать вон из королевской опочивальни, речи не шло. Я никогда не давала его величеству повода усомниться, что отвергну его как любовника… В то же время я не думала, что наш с ним флирт так быстро перерастет в нечто большее. Но теперь это уже была не куртуазная игра в любовь и я не была недоступной и безупречной дамой сердца, которую должно обожать на расстоянии.

Руки мои тряслись, а в голове пронеслась дикая мысль: должна ли я сама раздеться или подождать, когда это сделают слуги его величества. Я вздрогнула, когда дверь спальни со стуком закрылась. Слуги ушли. Я так и не успела понять, чувствую ли я от этого облегчение или тревогу, и тут занавеси полога раздвинулись.

На короле был ночной халат, надетый на голое тело, — роскошный наряд из красного бархата, отороченный горностаем. Когда он взбирался на высокую кровать, обнажилась нога — под белой кожей играли могучие мышцы. Король улыбнулся моему замешательству, знаком показал, чтобы я повернулась к нему спиной, и принялся расшнуровывать мой корсет.

Мне показалось, что он с удовольствием и необыкновенным для мужчины умением выполняет эту работу служанки. В мгновение ока я осталась в одной сорочке, а потом лишилась и ее. В следующий миг я уже лежала на спине, приняв на себя весь вес его горячего тела. Я чувствовала, что задыхаюсь, что вот-вот начну брыкаться, пытаясь освободиться, но тут услышала его шепот:

— Милая моя, нежная моя Тэмсин…

Он успокоил меня так, как, верно, укрощал норовистых лошадок, оглаживая их по бокам и тихонько приговаривая. Только убедившись в моей полной покорности, он принялся осыпать меня поцелуями.

И я стала отвечать на эти поцелуи — сначала неуверенно, а потом со все возраставшим жаром. Ведь с самого начала я знала, что пути назад нет, значит, нужно притвориться, что мне нравится все, что бы он ни делал со мной. Любовные ласки следует не только принимать, но и отдавать — об этом я была наслышана из разговоров придворных дам. Если я буду лежать подобно бесчувственной статуе, то разочарую его величество, и никому от этого пользы не будет, в том числе мне самой.

Король Генрих знал, что я девственница. Он обращался со мной осторожно и направлял меня по дороге к удовольствию. Я с охотой последовала его указаниям, и, к моему удивлению, тело мое как будто бы знало, как ему отвечать. Не скажу, что я не испытала боли, когда он вошел в меня, и несколько слезинок скатились из-под моих опущенных век, но дальнейшее меня нимало увлекло. Странное приятное ощущение поднималось во мне, но я, по своему неведению, не знала, что это такое. В тот раз мне так и не довелось изведать наслаждение сполна, потому что король сам гораздо раньше достиг своего удовлетворения. Он издал последний стон и замер, лежа на мне.

Я не знала, что мне теперь делать. Король был тяжел, но я не осмелилась его столкнуть. А если он заснет? Только на прошлой неделе одна из придворных дам королевы жаловалась, что ее муж всегда засыпает сразу же после любовных утех, и ее это выводило из себя. Внезапно король приподнялся на своих сильных руках и, все еще тяжело дыша, с улыбкой посмотрел на меня сверху вниз. Видя, что он доволен, я легко смогла улыбнуться в ответ, но не сдержалась и поморщилась, когда он скатился с меня, а я попробовала сесть.

— Тебе надо принять горячую ванну, — заявил его величество. — Говорят, это прекрасное средство унять боль, вызванную потерей девственности.

Разум мой не успел полностью постигнуть значения этих слов, когда мой любовник уже легко поднялся с постели. А после этого я могла думать лишь о том зрелище, которое открылось моим глазам. Щеки мои запылали, когда я уставилась на его наготу. А он смело смотрел на мое столь же неприкрытое тело. Вся моя одежда была разбросана по ковру, и я не могла до нее дотянуться, поэтому стала искать какое-нибудь покрывало.

— Восхитительно! — воскликнул король. — Нет ничего прекрасней краснеющей невесты. Тебе понравилось, как я приобщил тебя к миру любовных наслаждений?

«Невеста? Что ж, возможно, его величество и прав», — подумала я. Ведь то же самое переживает и невеста в свою брачную ночь. По правде говоря, на мою долю выпало гораздо больше ласки и нежности от короля, чем многие жены получают от своих мужей за всю жизнь. Браки заключаются по решению родителей или других родственников, и женщины из благородных семейств частенько выходят замуж за незнакомцев, от которых всего можно ожидать…