Елена Семеновна замужем никогда не была и, казалось, не была никогда влюблена. Природа, наделив ее внешностью – пройдешь, не заметишь, одарила исключительной волей. Для Елены Семеновны не существовало слов «не могу» или «не получается». Ребенка она родила точно так же – если наступила беременность, значит, надо рожать. Коллеги, в основном дамы, перемыли все кости и потрепали изрядно нервы.

– Поздненько вы решились, но правильно сделали, – сказала акушерка Елене Семеновне. Та не стала объяснять, что ради этого ребенка она оставила любимую профессию, поменяла всю свою жизнь и навсегда в душе закрыла некоторые «двери».

Дочка родилась здоровой. Елена Семеновна сначала сама себе не верила, а потом вся радость материнства потонула в череде вынужденных и самой придуманных подвигов. Все самое лучшее, все по правилам – времени и сил на беззаботный родительский восторг не оставалось. Отcтуплений от принципов она тоже себе не позволяла – сообщить о родившейся дочке отцу даже не приходило в голову, хотя возможность однажды представилась. И может быть, именно этот шаг заставил бы ее смягчиться – в жизни должен же быть еще кто-то, пусть не самый хороший, но имеющий к тебе отношение. Елена Семеновна предпочла нести крест одиночества, о чем неустанно напоминала подрастающей дочери.

– Мне очень тяжело было. Никого рядом. Так уж, пожалуйста, будь добра, сделай все возможное, чтобы эти годы не были впустую потрачены.

Аля слушала и старалась во всем – никаких шумных и опасных игр с другими детьми. Она отлично училась – уроки делались прилежно, и из-за стола она вставала за час до сна, чтобы успеть помочь матери на кухне. Она не спорила, не плакала, не обижалась, не задавала лишних вопросов. Мать все это видела и была довольна, но будь на месте Али взрослый человек, он бы почувствовал, что это было довольство надсмотрщика, который волею безжалостной судьбы брошен на эти галеры. Елена Семеновна не смягчалась ни на минуту – сначала ей казалось, что иначе и не воспитаешь ребенка, потом она вдруг убедила себя, что к суровой жизни надо готовить детей именно так. А еще через несколько лет вдруг обнаружилось, что дочь вырастает красивой, и тут Елена Семеновна приготовилась отражать нападения извне, приучая Алю к мысли, что никакая она не красавица. «Главное, быть чистоплотной, даже если девушка некрасивая, но аккуратно одета и причесана – она уже произведет хорошее впечатление. Ну и конечно, учеба, знания!» – это Елена Семеновна повторяла похорошевшей Але чуть ли не каждый день. Дочь покорно надевала старомодные платья, которые шила приятельница матери.

Впервые непослушание Аля проявила в четвертом классе. Тогда на уроке пения молодая симпатичная преподавательница, услышав голос девочки, сказала:

– Тебе музыкой надо заниматься. Слух великолепный.

Аля очень обрадовалась, потому что уроки пения она любила больше всего. На них ей нравилось все – слушать истории о композиторах, рисовать забавные ноты на нотном стане и громкое пение хором.

– Мама, я хочу музыке учиться. – Аля сказала это матери, когда та ее забирала из школы.

– Мало ли что я хочу. – Елена Семеновна ответила, как всегда, сурово. – Я не разорвусь – между работой и твоей музыкой. Подожди до следующего года…

– Я не хочу ждать… Я хочу сейчас. – Аля надула губы. Мать посмотрела на нее, и… Аля стала ждать следующего года. В пятом классе она вместе со все той же учительницей пения прослушала отрывок из «Реквиема» Моцарта и услышала популярную историю о «черном человеке», который заказал композитору это произведение. Она сбегала в библиотеку, взяла одну-единственную имеющуюся там книгу о композиторе, прочла ее и опять обратилась матери:

– Мам, я буду ходить на музыку. В Дом творчества. Я уже договорилась. Это от дома недалеко. И всего раз в неделю.

Елена Семеновна была недовольна такой самостоятельностью, но по здравом размышлении согласилась. Музыка – навык профессионально полезный, может пригодиться потом. Трезво оценивая свои силы, Аля рисовала свое будущее где-то на уровне профессионально-технического образования и «чистой» работы недалеко от дома. Например, в детском саду. Воспитательницей или музыкальным руководителем.

В Доме творчества Аля сразу попала к педагогу Сергею Фомичу.

– Отлично, отлично… Просто удивительно! – не мог нарадоваться он новой ученице. Через полгода Аля ходила уже на занятия два раза в неделю, а еще через год ее прослушала преподаватель вокала Каринэ Давидовна:

– Удивительный голос. Меццо-сопрано с удивительной особенностью! Хороший диапазон. Отличные перспективы. Главное теперь, заниматься!

Аля стала ездить к Каринэ Давидовне на дом, учиться петь.

Елена Семеновна ко всем этим событиям отнеслась спокойно: «Сегодня голос есть, а завтра его нет. Поэтому ты чаще занимайся музыкой с Сергеем Фомичом. Ну а пением… Если хочешь – ходи на пение, но не чаще чем раз в две недели. Уроки у этой Каринэ Давидовны недешевые. Сама знаешь, я – одна, мне не под силу все эти развлечения!» Аля только вздохнула – ей самой больше нравилось пение, а Сергей Фомич – преподаватель, конечно, хороший, но так лебезит, так сюсюкает с ней, что даже неловко. Да и долго они проходят одно и то же произведение. Она уже все без нот играет, а он все заставляет ее повторять и повторять. Зато на уроках усаживает ее рядом, а сам начинает играть и Чайковского, и Шопена… Можно подумать, музыке учится он, а не она. К тому же к концу урока стала приходить мать. Застав музицирующего преподавателя, Елена Семеновна садилась тихо в сторонке, слушала, а потом долго с ним разговаривала о сложностях воспитания взрослеющих дочерей. Але почему-то было неудобно слушать их разговоры, и она уходила в нотную библиотеку.

Занятия с Каринэ Давидовной были совсем другими. Там не пропадало ни минуты – распевка, упражнения для голоса, разучивание арий… Преподавательница в первую очередь рассказала Але об анатомическом строении гортани, связках, легких, обучила специальной дыхательной гимнастике и научила держать спину. Аля на этих уроках, глядя на себя в зеркало («Певец должен быть красивым, исполняя даже самые сложные партии!»), вдруг обнаружила, что у нее выразительные темные глаза, нежный румянец и великолепные волосы.

– Да, вы становитесь очень красивой, – улыбнулась Каринэ Давидовна, поймав внимательный взгляд своей ученицы, обращенный в зеркало, – старайтесь еще держать себя в руках по части диеты. Лишний вес – это бич певиц.

Аля лишнего веса не боялась – судя по всему, она пошла в мать – была очень худой, с удлиненными кистями и ступнями. Но если Елена Семеновна эти некоторые диспропорции неудачно выпячивала, то Аля как-то научилась подчеркивать их изящество. Оставалась только походка, на которую пеняла Каринэ Давидовна:

– Ты можешь себе представить Татьяну Ларину, которая косолапит? У тебя ведь не врожденный дефект, ты просто привыкла ходить так, небрежно, лениво. Постарайся исправиться.

С походкой Але было сложнее всего – она по-прежнему «тащила» ноги и косолапо ставила ступни.

Уклад жизни последних двух лет как нельзя лучше подходил Але, и была бы ее воля, она бы его не меняла. Внешне медлительная, молчаливая, полусонная, она к семнадцати годам превратилась в отлично образованную, с устоявшимися взглядами девушку. Книги, которые она читала, восполняли одиночество и отсутствие душевной близости с матерью. Але не хватало внешней энергии, но это было и неудивительно – проявиться ей не позволяла материнская властность и обстоятельства жизни. Аля, не по годам сердобольная и понятливая, боялась доставить ей лишние волнения. «Может, это уж и не так важно – делать, что захочется? Может, важнее уступить?» – казалось, думала она, почти не сопротивляясь властной матери. Но только внешне Аля казалась инертной – всей ее не по-детски сдержанной жизнью закалялся характер, а упорные занятия и привычка к умственной самостоятельности способствовали росту внутреннего напряжения, которое должно было проявиться в нужный момент.

Пока же обучение в школе подходило к концу, занятия в Доме творчества таким образом тоже прекращались. Привычная схема неизбежно разрушилась бы, но Аля старалась об этом не думать. Мать же все чаще и чаще заводила речь о будущем:

– Надо выбрать училище. Лучше педагогическое, что на Новослободской. И ездить удобно, и знакомая там есть.

Аля отмалчивалась, а Елена Семеновна это подмечала и язвительно добавляла:

– Ты мне глаза тут обиженные не делай – я не могу вечно тянуть этот воз, здоровье не то. Отучишься, пойдешь работать и пой сколько твоей душе угодно.

Эти разговоры продолжались очень долго, а однажды Аля приметила, что педагог Сергей Фомич как-то странно на нее смотрит. В конце одного из занятий Сергей Фомич взял Алю за руку – она почувствовала сухость его ладони, и произнес:

– Алечка, я завтра опять буду у вас в гостях. Вы же будете вечером?

Она неловко вынула свою ладонь:

– Мне еще надо к Каринэ Давидовне заглянуть, она мне ноты обещала достать.

Сергей Фомич улыбнулся:

– Я вас дождусь. Думаю, Елена Семеновна возражать не будет.

Аля после этого урока вспомнила о том, что любой бы другой девушке семнадцати годов бросилось в глаза сразу же. Она вспомнила, как ее преподаватель краснел и смущенно кашлял при встрече, как на уроках с заметным стеснением поправлял ее длинные пальцы, лежащие на клавишах, она вспомнила, что каждое невольное или необходимое прикосновение к ней приводило Сергея Фомича в суетливое беспокойство. А еще Аля вспомнила, что мать все чаще и чаще упоминала о нем в домашних разговорах:

– Ты посмотри на Сергея Фомича, такой человек – и талантливый, и образованный, и неплохой заработок имеет. Учеников можно же не только в вашем Доме творчества вести, но и на дому обучать.

Или:

– Очень интересный мужчина, интеллигентный, спокойный. Жаль, что одинокий. Нелегко ему. Аля, пойди достань из холодильника мясо, я котлеты сделаю. Он обещал зайти вечером.

Все это время она думала, что матери нравится этот сухопарый бесцветный человек. Она поэтому и старалась оставить их наедине. Но однажды Аля поняла, что Сергею Фомичу нравится именно она.

– Мама, я хочу перейти к другому преподавателю музыки. – Обращаясь к матери, Аля сама испугалась своей решительности.

– Мало ли что ты хочешь! – привычно ответила Елена Семеновна, а потом внимательно посмотрела на дочь. – Что за глупости за несколько месяцев до выпускных. А заниматься будешь с Сергеем Фомичом. Не выдумывай.

– Я бы не хотела.

– Это еще что за ерунда?

– Это не ерунда. Мне кажется, что я ему нравлюсь.

К удивлению Али, мать не засмеялась и не возмутилась.

– И хорошо. Человек он спокойный, с профессией. И мы его давно знаем. Он может стать для тебя хорошим мужем. Во всяком случае, лучше, чем этот молодняк, подгоняемый гормонами.

Мать впервые так разговаривала с дочерью.

– Мне не нужен молодняк… И Сергей Фомич твой тоже не нужен. Он старый. И мне не нравится. И замуж я не хочу! И вообще так не выходят замуж!

– Выходят, дорогая, еще как выходят! Так выходят замуж, когда у матери нет сил уже тащить тебя по жизни. На что ты будешь жить, если меня не станет? И вообще, как ты собираешься жить?!

Аля посмотрела на мать и увидела, как та постарела. И волосы седые, подобранные в какой-то валик, и одежда серая, бесформенная, и кухня, на которой они сидели, была по-старчески неуютная. Не кухня, а «место приема пищи». «Почему бы не повесить новые яркие занавески?» – невпопад подумала Аля, рассматривая два узких серых полотнища с редкими изображениями березовых стволов.

– Я тебе не Дюймовочка. Я не пойду замуж за этого сухого старика! – выпалила Аля, покидая кухню.

– Ну и дура, – прозвучало в ответ от удивленной Елены Семеновны, тщетно пытавшейся понять, при чем тут Дюймовочка. Она давным-давно забыла этот старый мультфильм, где практичная полевая мышь сватала милую девочку за старого крота.

К удивлению Али, этот разговор не возобновлялся, но Сергей Фомич продолжал исправно бывать в их доме. На занятиях девушка решительно пресекала все попытки задушевных разговоров и нечаянных прикосновений.

– Зря вы так, Алечка, – сказал как-то Сергей Фомич, ничуть не удивившись ее враждебности, – видимо, Елена Семеновна поведала ему о разговоре с дочерью, – совсем скоро вы станете взрослой, совсем взрослой. И я вам смогу сказать, что сейчас держу в тайне по ряду уважительных причин.

– Боюсь, я вам ответить не смогу, – сказала Аля серьезно и, увидев смущенно-огорченное лицо преподавателя, не испытала жалости, а лишь панику. Она совершенно не представляла, что можно противопоставить решению матери о будущей Алиной жизни.