– Ни пуха! – Он дотронулся до плеча Али. Она даже не отреагировала – Вадим видел, каким бледным стало ее лицо, а по проходу она пошла тем самым косолапым «запинающимся» шагом.

– Скажите, как долго будет идти экзамен? – Он обратился к даме.

– Час-полтора.

– А когда станет известен результат?

– Обычно мы сообщаем письменно.

Вадим поблагодарил и отправился в маленькую кофейню, где его ждала Елена Семеновна. У той с утра от волнения поднялось давление.

«В этом заведении наверняка пил пивко папаша Моцарт! И строил планы относительно своего гениального сына», – подумал Вадим, оглядывая небольшое полуподвальное помещение. В этом смысле из века в век ничего не меняется. Родители тщеславны. Мать Али, с ее идеей «всяк сверчок знай свой шесток», тоже тщеславна, и это ее тщеславие жестоко своей ограниченностью. Впрочем, как и Леопольд Моцарт, лишивший сына детства. А если бы не лишил? Впрочем, в случае с Амадеем ничего не изменилось бы – Сороковая симфония была бы написана все равно. Сложнее, если у человека нет таланта, но есть способности. Способности в талант не превратятся, могут только развиться… Правомерна ли здесь родительская или педагогическая деспотия? Вадим не сразу заметил Елену Семеновну. Она сидела в самом углу маленького зала. На ее голове был все тот же валик из поседевших волос, на лице ни грамма косметики, но свежеприобретенные «рюшечки» славным образом ее преобразили. Она стала похожа на сельскую учительницу – этакая сухонькая, в меру кокетливая пожилая дама со строгим взглядом.

– Я вас даже не узнал! – воскликнул Вадим и не покривил душой. Елена Семеновна не смутилась, а сразу же спросила:

– Ну что? Началось?

– Да, думаю, она уже поет…

– Господи!

– Не волнуйтесь, все равно ответ мы узнаем не раньше чем через три недели. Это если наша почта не потеряет их письмо.

– Так долго?!

– Ну у нас же не быстрее… В конце концов, повлиять на ситуацию мы все равно не можем. Давайте пить кофе, вернее, вы – чай, а я – кофе. Ну и что-нибудь перекусить, как вы смотрите на это?

– Даже не знаю. – Елена Семеновна замялась. – Мне не очень удобно, даже если я предложу заплатить, все равно это будут ваши деньги.

– Елена Семеновна, мы же уже говорили на эту тему. Вы – в командировке. Вам полагаются командировочные, подъемные, гонорар, или черт знает как они еще там называются! – Вадим устало посмотрел на женщину – деликатность вопроса обрекала его на беспрестанные поиски сложных формулировок. Уже не впервые за эту поездку возникал неловкий денежный вопрос. По-человечески он все понимал – кто угодно себя почувствовал бы не в своей тарелке. Посторонний человек оплачивает абсолютно все расходы. К тому же Аля с матерью всегда жили очень бедно. Небогатыми они были и до общественных потрясений, а с наступлением эпохи коммерческой свободы и разрушения социальных обязательств вовсе превратились в бедняков. Вадим, поближе познакомившись с семьей, удивлялся тому, как вообще они жили. Невольно приходили на ум запасы в доме матери, которые даже без отцовского наследства могли запросто обеспечить семью из трех человек.

– Послушайте, Вадим Алексеевич, я бы хотела вам задать один вопрос, который послужил бы извинением за мое поведение в Москве. Прекрасно сознаю, что была слишком резка, даже груба, не желая вникать в ваши доводы. И поехала я сюда только потому, что не могу оставить дочь, хоть ей и исполнилось восемнадцать лет. Мой приезд сюда – не результат убежденности, это просто долг в моем понимании. Вадим Алексеевич, вы не боитесь ответственности? Вы не боитесь, что поманите даже не красивой жизнью или успехом, поманите возможностями, а в случае неудачи вы же бросите человека и будете искать другого?

– Я боюсь ответственности, Елена Семеновна. Боюсь, как любой нормальный человек. И я понимаю, что молодые люди быстро и практически безвозвратно проникаются убежденностью в своей исключительности. – Вадим посмотрел на собеседницу. – У меня перед глазами хороший пример – мой младший брат. Он и сейчас считает, что умнее, способнее и красивее его на свете нет. Ему пока везет – нашим родителям удалось обеспечить нам достойный старт. Но после старта следует дистанция, и ее надо выдержать. Впрочем, это уже другое… Так вот, любые возможности, предоставляемые жизнью, надо расценивать как благо, и любые попытки вырваться из привычного круга должны возбуждать аппетит к деятельной жизни, к поиску. – Вадим помолчал. – А вообще спасибо за вопрос – надо в штат ввести психолога. Чтобы работал с кандидатами. Что же касается вас, Елена Семеновна, вы меня немного удивляли и даже раздражали, но, по сути, я вас понимал очень хорошо. Моя мама вела бы себя точно так же. Наверное.

– Хорошо, что мы слышим друг друга. Неизвестно, какой ответ мы сейчас получим, и я не могу не волноваться за Алю.

– Она у вас сильная и очень сдержанная.

– Это плохо, она всегда все держит в себе. Правда, я сама в этом виновата – не позволяла особых излияний. Мне страшно было – вдруг со мной что-то случится, она останется одна. Привыкшим находить опору без нее тяжело…

– Я отлично это понимаю… Мы оба волнуемся, – спустя минуту произнес он, – поэтому давайте поговорим о приятном. В конце концов, мы в самом сердце Европы, в старинном городе, красивом и интересном, давайте махнем рукой на обстоятельства, даже если они сложатся не лучшим образом, и устроим себе отдых.

– Я не могу себе это позволить. Если Аля не пройдет прослушивание, нам надо срочно возвращаться. Меня отпустили всего на несколько дней, а Але надо думать о дальнейшей учебе. И пожалуйста, не говорите мне, что вы постараетесь нам помочь. Всю жизнь вы помогать не сможете. Никому. Ни нам, ни кому-то другому. Вы очень молоды и добры – я это поняла. Доброта ваша не только в готовности потратить деньги на чужих людей, ваша доброта в понимании их обстоятельств. А это уже очень много. Но вы встали на трудный путь. Заработать деньги на одаренности другого – это балансирование на грани влюбленности и ненависти, алчности и доброты, привязанности и равнодушия. Это под силу только душевно талантливым людям.

– Елена Семеновна, спасибо за хорошие слова. Я сам иногда боюсь… Вы уж этот мой секрет не выдавайте никому.

– Договорились. – Мать Али внезапно улыбнулась, и Вадим увидел в ее лице намек, тень Али. Тень той красоты, которая быстро скукожилась под действием невзгод, обычных, человеческих, но таких беспощадных.

– Скажите, куда бы вы хотели пойти, что посмотреть? Может, в театр? Или в магазины… Ну, не буду, не буду, – замахал Вадим руками, увидев смущение и возмущение одновременно на лице собеседницы. – Ну хоть куда-нибудь! Ведь у нас еще целых три дня!

– Давайте дождемся Алю. А потом решим… – Елена Семеновна в нетерпении поглядывала на дверь. – Впрочем, здесь же, наверное, есть книжные магазины? Я бы хотела попасть в книжный. Знаю, что за границей можно купить книги на русском языке. И художественные альбомы. Если можно…

– Господи, да не вопрос! Мы обойдем все книжные, которые есть в Зальцбурге! Вы что-то конкретное хотите купить?

– Да. Нет. Я посмотрю… Вы знаете, я очень люблю книги. И читать, и иметь… Иметь в смысле – обладать. Как обладают библиофилы – ценить тексты, иллюстрации, качество переплета, редкость издания… Я не всегда могла найти, что люблю, сами знаете, в магазинах не все было… С переплатой покупать – не по карману… Правда, когда уже совсем все по-другому в стране стало, у нас на работе объявили подписку на четырехтомник поэтов Серебряного века. Я так обрадовалась, денег заняла, внесла в кассу. Я поэзию очень любила всегда, к тому же нам всем показали уже вышедшие первые тома. Так вот, ждали мы этих книг очень долго, примерно год, а когда получили, то разочарование было ужасное – представляете тонкие книжицы, отпечатанные на ротапринте, словно инструкции по использованию стиральной машинки. И такие противные обложки, шершавые, из плохого мягкого картона… Ужас, одним словом. Вы скажете, содержание – главное, но есть вещи, которые должны быть оформлены прекрасно. Да и контраст с уже выпущенными книгами был разителен.

– Будем считать, что вас не злостно обманули, а издательство не успело за инфляцией… Планировали одно, денег хватило только на другое… Я, кстати, тоже люблю красивые книги. Их, впрочем, любят все. Обязательно с вами посетим книжные…


Аля вошла в кафе и сразу же отыскала их взглядом. По ее лицу понять было ничего нельзя, но походка… Походка выдавала все. Унылое шарканье, ступня, цепляющаяся за ступню, – сейчас это все стало каким-то гротескным.

– Скорее всего, меня не примут… Даже на платное отделение… Во-первых, там с документами что-то… Я не очень поняла. Но это можно было бы поправить, они сами сказали. А во-вторых, у меня голос, который уже не раскроется… С ним работать можно, и можно даже меня научить правильно петь – они сами так сказали, но оперного будущего у меня нет. Это я поняла хорошо. Они сказали, что мы можем дождаться официального ответа – они его обязательно пришлют. Вот. – Аля взяла вилочку и стала есть торт, лежащий на тарелочке перед матерью. – Я так волновалась и теперь такая голодная, что съела бы корову.

– И надо съесть. Бросьте, Аля, сладкое, мы идем серьезно обедать. – Вадим махнул официанту, расплатился и, стараясь не смотреть на лицо Елены Семеновны, повел их по оживленному, в осенних солнечных лучах, старому городу. Он знал, куда идти, ресторан в национальном стиле он заприметил давно, но специально выбирал окольные пути, узкие улочки, сады и скверы, он вел их мимо знаменитых соборов, памятников, домов. Он сделал так, что помимо своей воли они вынуждены были разглядывать, рассматривать, удивляться. И вопреки своему настроению они влились в эту радостную, яркую толпу, включились в ее праздную, легкую жизнь. Сделав большой круг, уставшие, немного отвлекшиеся от случившегося, они наконец расселись за большим дубовым столом, и Вадим стал вслух зачитывать меню. Только на минуту он отвлекся и услышал, как Елена Семеновна проронила:

– Вадим Алексеевич, вас врачи-диетологи просто бы на костре сожгли. Глядя на вас, можно подумать, что лучшее лекарство от неприятностей – это еда!

– А что – нет? – Вадим рассмеялся. – Но если серьезно, то я вынужден всех присутвующих предупредить – сегодня мы отрываемся, отдыхаем. Завтра у нас рабочий день – мы должны выработать план действий на будущее. В Москву мы должны вернуться с графиком – что, как и в какой последовательности необходимо делать. Сами понимаете, Зальцбургом, как и Мерзляковским училищем, все не заканчивается.

Вадим обозначил цель, вернув этому не самому удачному дню смысл.


В отель они приехали поздно вечером, нагруженные покупками. Аля несла ноты и большой пакет с пуховичком – Вадим убедил, что здесь это купить намного выгодней, чем в Москве, сам он приобрел подарки Гале, матери и Бочкину, а Елена Семеновна осторожно держала большой художественный альбом с работами советского художника, некогда уехавшего на Запад и достигшего большого успеха здесь, правда, абсолютно забытого на родине. Эта забывчивость была отчасти политической, отчасти «человеческой» – художник был талантлив, чего не могли простить коллеги.

– Я или ничего не понимаю в живописи, или это просто не мое. – Еще в магазине Вадим пролистал выбранный Еленой Семеновной альбом.

– Этот стиль называется «экспрессионизм». Среди немцев было много художников, талантливо работающих в этом стиле. Немного карикатуры, немного гротеска, немного трагедии, немного комедии – здесь все. Но должна сказать, что попадаются не только выразительные вещи, но и очень красивые. – Елена Семеновна сидела на мягкой скамье, которых в этом магазине было очень много – специально для покупателей и просто любопытствующих. Любую книжку можно было взять с полки и читать, не покупая, прямо здесь.

– Господи, как же хорошо придумано! – воскликнула мать Али и добавила: – Можно я здесь посижу, альбом полистаю, у меня ноги отдохнут. А вы идите погуляйте, пакеты свои оставляйте здесь, около меня.

Вадим и Аля вышли в городские сумерки – уже прохладные, но уютные, позволяющие неторопливую прогулку по узким улицам. На вершинах лежали отблески красного, почти ушедшего за горизонт солнца. Городская толпа поредела, зато кафе и рестораны заполнились людьми. Вадим и Аля шли по Гетрайдегассе, улице, которая почти насквозь проходила через весь старый город.

– Ну вот, так получилось! Мне очень обидно… Я и вас подвела, вы уже столько денег потратили, и вернуть вам их нет никакой возможности… – Аля улыбнулась, и ее темные глаза как бы утонули в припухлых веках. Она улыбалась, но Вадим видел, что от этой улыбки до слез один шаг. И этот шаг был сделан. Аля наклонила голову, чтобы никто не увидел ее лица. Она плакала тихо и очень неумело – слезы, как состояние души, были ей непривычны, и не по причине легкости нрава, а потому, что все свои трудности она привыкла преодолевать с «сухими глазами». Вадим остановился и растерянно огляделся вокруг. Он захотел ее обнять, но стеснительность и боязнь напугать Алю не позволили ему это сделать. Глядя на нее, Вадим в панике думал, что он совершил роковую ошибку. Эта девушка – ребенок, не уверенный в своих силах, слабый в желаниях, требующий каждодневной заботы и опеки, никак не подходит на роль будущей звезды. «Где кураж? Где жизненные силы, где устремления, способные свернуть горы?! И что в таланте, если нет главного – стойкости?! Справлюсь ли я с этим?» Вадим решительно взял Алю за руку: