– Зайдите, и поскорей, – нашелся Вадим, – а то инфляция, сами знаете.

– Спасибо, но люблю я вас не за это все, а за то, что вы поверили в мою дочь. За то, что вы – порядочный мужчина. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Понимаю, но все эти достоинства – часть моего бизнеса. Если будет по-другому, то мой бизнес будет называться иначе. Спасибо вам. Я заеду на днях, может, даже завтра.

– Буду вас ждать. – Елена Семеновна совсем по-матерински поцеловала его в лоб.


Всю ночь Вадиму снились кошмары. Они не имели сюжета, смысла, а главное, были черно-белыми, отчего становились особенно зловещими. Во сне он кого-то уговаривал добавить желтой краски, помыть кисти, разбавить белила… Проснулся Вадим в поту. «Господи, занимаюсь музыкой, а снятся мольберты! – Он долго лежал, открыв глаза, прислушиваясь в дыханию Гали. – И она бедная, и я несчастный, только Аля, наверное, счастливая! Так, наверное, и должно быть, не всем же счастье! Заеду сегодня к Елене Семеновне, а то вчера совсем невменяемый был!»

И он заехал. И задал вопрос, который мучил его весь прошлый вечер, снился в виде кошмара ночью и днем неотступно преследовал.

– Елена Семеновна, можно я еще посмотрю вчерашнюю фотографию? Пожалуйста, очень вас прошу. – Что-то прозвучало в его голосе такое, что мать Али встала и принесла альбом.

– Скажите, кто это? – Вадим указал на мужчину, которого приметил вчера.

– Почему вы спрашиваете?

– Он мне кого-то напоминает, а кого – понять не могу. Прямо-таки заноза…

Елена Семеновна молчала, она смотрела в альбом и, казалось, принимала решение. Наконец она подняла глаза и произнесла:

– Он вам напоминает Алю. Как ни абсурдно прозвучит эта фраза. Это ее отец.

Вадим присмотрелся – да, было что-то общее, сейчас он тоже это понял, но успокоения не наступило. Лицо было знакомо не только Алиными чертами.

– Пожалуй… – Уловив растерянность в его голосе, Елена Семеновна вышла в другую комнату и вернулась с завернутой в газету книгой.

– Вы помните? Я купила это в Зальцбурге. Этот альбом в Советском Союзе купить было нельзя. Так вот, это альбом произведений Алиного отца. Он художник. Фотография, которую я вам показала, – это его проводы. Он уезжал из страны навсегда, в эмиграцию. Он никогда не хотел жить здесь, всегда все ругал, брюзжал, хотя достиг многого. Но ему хотелось другой, совсем другой жизни. У нас были с ним отношения, но так, не роман, не любовь, а дружба и постель. Сейчас бы сказали, секс. Я не постесняюсь вас, это был действительно секс. Во всяком случае, он сам так говорил. Но я его любила, просто знала, что эта любовь напрасна – из страны я уезжать не хотела. А он уехал, и больше ни разу я его не слышала и не видела. Знакомые говорили, что там, на Западе, он сделал отличную карьеру. Нет, он не добился всемирной славы или известности, он научился писать картины, которые имели сбыт. Коммерческий художник. Он разбогател, обуржуазился. Впрочем, он всегда был склонен к подобному. Мы были проще, а он словно из семьи князей, хотя на самом деле его мать работала швеей на фабрике. Он, кстати, шить умел отлично. У него было множество талантов и немало способностей. Человек он был увлекающийся. Пользовался успехом у женщин. Он уехал, я осталась. Родилась Аля. Она – желанный ребенок. Я хотела дочь от человека, которого любила, но который об этом даже не догадывался. И не догадывается. – Елена Семеновна развернула книгу и передала ее Вадиму. Он ее уже видел мельком тогда, в Зальцбурге. Сейчас он в каком-то оцепенении листал страницы и видел картины, которые висели на стенах в усадьбе Алекса Тенина.

– Его фамилия…

– Тенин. Но Аля носит мою фамилию и никогда ничего не слышала об отце, и я надеюсь, что не услышит. Ни к чему это.

– Да, конечно… – Вадим чувствовал, что пот ручейком сбегает по спине. Он должен молчать. Елена Семеновна ничего не должна знать об отношениях Али и отца. Он сам должен все рассказать Але. Это его обязанность. Если бы не он, не поездка в Зальцбург, ничего этого не случилось бы. Во всем виноват он.


Как длинна жизнь в дороге! Вадиму казались вечностью и этот стремительный взлет, и быстрая посадка, а уж само время, проведенное в облаках, ползло еле-еле, мучая своей безвыходностью. И такси, которое летело по автобану, было черепахой, и быстрый шаг тоже был невыносимо медлителен. Вот они, знакомые двери пансиона. Увидев их, Вадим понял, что труднее задачи он в своей жизни еще не решал. Он остановился как вкопанный, собираясь с духом, еще раз повторил мысленно то, что сотни раз повторял про себя всю дорогу, и потянул тяжелую дверь.

– Фрейлейн Корсакова? Она выехала из пансиона. Да, совсем. Несколько дней назад. Нет, я не знаю ее нового адреса. Она ничего не оставила. Затрудняюсь сказать.

Вадим выронил из рук полупустую дорожную сумку. Нет, конечно, он ее найдет, но когда? И что она делает сейчас?! Куда она могла уехать?! Господи! Да к Тенину! Как он сразу не сообразил! Надо взять такси…

– Cкажите, а на мое имя никаких писем не оставлено? Мистер Спиридонов.

– Для вас фрейлейн Корсакова оставила записку. – Портье протянул маленький конверт.

«Мой точный адрес на обороте. Ключ в конверте. Очень жду. Аля».

– Пожалуйста, вызовите мне такси.

Еще через полчаса Вадим ехал по направлению к небольшому городу. Уже в машине он узнал этот путь – когда-то они так ехали в гости к Алексу Тенину. «Все логично, она хотела быть ближе к нему. Только как ей все открыть! Как ей сказать, что она влюблена в собственного отца?! Что будет с ней, когда она все узнает?! Нет, надо что-то придумать!» Вадим прикрыл глаза – надо было собраться с мыслями.


Открыл он глаза от толчка – машина свернула с основной дороги и теперь ехала по улице небольшого селения. Вот показался главный городской собор, вот старая монастырская стена и колокольня, вот здание в стиле неоклассицизма – это наверняка городская ратуша. Вадим еще раз протянул записку водителю.

– Yes, yes! I know! – закивал тот.

Они остановились перед высоким, этажей в пять, зданием старой постройки. Вадим расплатился и вышел из машины. Тихая улица провинциального городка, мощеные тротуары, палисадники двухэтажных белых домиков. Типичная австрийская глубинка. «Зачем она сюда переехала?! Из такого города, как Зальцбург!» – Вадим внимательно осмотрел панель со звонками. Вот она, фамилия Али. Он хотел было позвонить, но вспомнил про оставленные ключи. Он поднес ключ к замочной скважине, дверь мягко щелкнула, и на пороге появился Алекс Тенин.

– Вы?!

– Вы?! – Вадим захлебнулся от волнения. – Алекс, нам надо срочно поговорить! Пожалуйста, отойдем куда-нибудь!

– Господи, что случилось! На вас лица нет!

– Случилось то, что должно заставить вас уехать и никогда больше не встречаться с Алей!

– С фрейлейн Корсаковой?! Ах, нет, господин Спиридонов, все, что угодно, только не это! Мне легче отказаться от моих садовых роз, нежели отказаться от удовольствия видеть эти глаза. Не шутите так!

– Я не шучу, я требую сюда больше не ездить! Понимаете?! Не ездить, не встречаться, не отвечать на ее звонки и письма. Она немного поплачет да успокоится. И не заставляйте меня вам все объяснять! Если, конечно, вам дорога Аля!

– Послушайте, вы ведете себя более чем странно! Вы хотя бы намекнули, чем вызваны эти ваши требования. Если обычной мужской ревностью, то учтите, меня этим не проймешь! Я завоевываю и не отдаю. Ничего! Ни успеха, ни славы, ни женщин! Вы слишком молоды, чтобы тягаться со мной. – Герр Тенин нервно поправил манжеты великолепной сорочки, которые на положенные полтора сантиметра выглядывали из-под рукавов костюма.

– Я не могу вам сказать, это не моя тайна. Это не мое прошлое, вы должны меня понять, поверить мне на слово… И оставить Алю. Я вас очень прошу! Хотите, я увезу ее, обеспечу перевод в любое, самое лучшее учебное заведение Америки?! Я сделаю все, только мне нужны гарантии, что вы не последуете за ней, не будете писать ей письма и звонить. Я могу вам заплатить за эти гарантии. Могу заплатить очень хорошо – я богат. Очень богат. Думаю, что даже богаче вас. Мне отец оставил огромное наследство, и я готов его сейчас отдать вам, если только вы откажетесь от Али. Прошу вас. Вы должны для нее умереть!

– Это уж слишком! Не просите меня умереть. Ни в каком смысле. И вообще, всякая мелодрама – это дурной тон, а в ваших устах она превращается в фарс. Простите, молодой человек, мне некогда…

– Еще раз прошу…

– Еще раз прошу пропустить меня.

– Аля – ваша дочь!

Вадим выпалил эти слова и тут же почувствовал облегчение. Нет, впереди самое трудное – ничего не объясняя, уговорить Алю уехать. И все же сейчас ему стало легче.

– Как вы сказали? – Герр Тенин, сохраняя спокойствие, ждал повторения фразы.

– Простите, я вмешиваюсь в такие личные дела, но у меня нет выхода. Никто, кроме меня, об этом не знает. Никто не знает, что вы и Аля встретились. Уж больно невероятное совпадение! Но она точно ваша дочь. Я в Москве, в доме Елены Семеновны Корсаковой, видел фотографию. Вы на ней четвертый слева, сзади вас – Алина мама. Этот снимок сделан в самый канун вашего отъезда в Вену. Вы уезжали из Советского Союза. Мне Елена Семеновна сказала, что вы встречались… Она, кстати, не знает, где вы, слышала только, что вы стали известным художником. Она в Зальцбурге купила альбом с репродукциями ваших картин.

Вадим говорил без остановки, боясь, что Тенин сейчас уйдет, сбежит, не выдержав того, что узнал. Но Алекс сохранял полное самообладание, только пальцы, сжимающие дорогой щегольский зонт-трость, побелели.

– Это все точно? Ошибки быть не может?

– Думаю, нет. Вы же помните Елену Корсакову?

– Помню. Лену Корсакову помнил, – поправился Тенин, – потом забыл. Я вообще забыл ту жизнь. Она мне не нравилась. Я мечтал о той, которой живу сейчас. Так, иногда что-то думалось о прошлом, но это была не ностальгия, а, скорее, любопытство – как там? Когда я встретил Алю, то не мог не удивиться ей – столько достоинств, закутанных в нерешительность. И казалась она мне не очень счастливой… Вы угадали ее. Это ваша находка. Но самое главное, вы не очень-то удивили меня своей новостью – я и так относился к Але, как к дочери. Это произошло как-то само собой. Просто теперь я знаю, что чутье меня никогда не обманывает.

– Уезжайте, оставьте ее. Не надо, чтобы она что-то узнала. Пусть она думает, что у нее нет отца, чем страдает от сознания преступной связи…

– Вы говорите как в пошлых романах… Пойдемте. – Алекс Тенин опять вошел в подъезд, из которого вышел несколько минут назад.

– Куда вы? К ней? Нельзя так! Вы представляете, что с ней будет?!

– Пойдемте. Я знаю, что делаю.

Они вошли в подъезд и вызвали лифт.

– Кстати, как вы узнали, что она теперь живет здесь? – Тенин с любопытством посмотрел на Вадима.

– Вот, она оставила для меня в пансионе.

– Понятно. – Тенин повертел в руках бумажку. – Не сочтите меня злопамятным, но теперь моя очередь удивлять вас.

С этими словами он распахнул дверь одной из квартир.

– Я так и знала – вы что-то забыли? – раздался Алин голос.

– Да, я забыл дочь. А заодно, думаю, и зятя. – Тенин, улыбаясь, смотрел на Вадима. А Вадим смотрел на Алю, позади которой стоял его брат Юрий.

– А дочь – это кто? – Аля удивилась Вадиму, и только потом до нее дошли слова Тенина. – Нет, этого не может быть.

– Может. Что должно быть, то и случится.

– А кто – зять? – Вадим устало присел на дурацкого вида банкетку, стоящую в холле.


Относительно Юры и Али все ошибались. Ошибались все те, кто знал об их отношениях, – друзья и многочисленные знакомые Юры, немногочисленные однокурсники Али, даже наблюдательный и дотошный в таких вещах Алекс Тенин, и тот ошибался.

«Жаль, роман закрутит на полчаса, а девочка будет с разбитым сердцем!» – думал он, поглядывая, как Юра вьется около Али. Ему в голову не приходило, что в этих отношениях все развивалось против очевидной логики.

На тот момент, когда Юра, выжимая семьсот лошадиных сил, взбирался на холм к дому Тенина, он был свободен. Недавняя подруга ушла, не выдержав легкости отношений, – все ее попытки хоть как-то закрепиться в его пространстве, кончались неизменными ссорами.

– Почему ты не сказал, что мы вместе? Что я – твоя девушка?

– Зачем? Это никого не интересует.

– Это важно мне.

– Я к тебе очень хорошо отношусь, но не считаю нужным извещать кого-то о нашем статусе.