Алинка стряхнула задумчивость и обнаружила себя снова на пустынной весенней улице. Ажурная дымка листвы была трогательной и беззащитной. Алинка сорвала веточку с тремя хрупкими листиками и поднесла к носу, ноздрями втягивая едва уловимый аромат зелени.

Неожиданно из-за угла спорткомплекса раздался стон. Стон был тихим и жалобным. Первой мыслью девушки была мысль о собаке, сбитой какой-нибудь машиной. Но нет, стон не похож. Алинка поторопилась. Она почти бегом добежала до двери спорткомплекса и еще метра три вдоль стены. Обогнула здание и чуть не упала, споткнувшись о чье-то тело.

Алинка наклонилась над телом, осторожно перевернула его лицом вверх и ахнула. Да она же видела эту девушку. Часто видела. Раньше она работала нянечкой в детском саду, куда подружка Алинки водила сестренку. После школы, забегая за малышкой, они встречались с этой миловидной и стройной девушкой. Но что-то она так располнела.

Алинка изо всех сил попыталась приподнять тяжелое и безвольное тело. Девушка еще раз тихо застонала и руками обхватила живот. Живот плотно округлился, и Алинка поняла, в чем дело. «Господи, да она же беременная, — мелькнуло в ее голове. — Что же делать?»

Мысли барабанной дробью стучали в ее мозгу одной-единственной фразой: что делать? Первое решение, которое она приняла, это подтащить лежащую на асфальте к стене и прислонить к стене. Алинка еще раз поднатужилась и потянула по асфальту невыразимо тяжелое тело. Девушка снова застонала, она открыла глаза и едва слышно попросила:

— Не надо, мне больно… Очень больно…

Вдруг Алинке показалось, что после этой фразы девушка не смогла сделать вдох. Она умерла, — Алинка запаниковала. Издеваясь в душе над собственной нерасторопностью и безмозглостью, она лихорадочно стала перебирать другие возможные варианты. Мимо них промчался автомобиль. Но он пролетел так быстро, что даже если бы Алина и заметила его вовремя, она все равно не успела бы добежать до дороги и поднять руку. Вдруг на глаза ей попался пожарный щиток. «Разбейте стекло», — прочитала Алина и не задумываясь подняла с земли большой темно-бурый обломок кирпича и, приблизившись к щитку, ударила по маленькому замызганному квадратику стекла. Взвыла сирена.

Пожарные приехали быстро. Суетливо, несколько раздраженно разузнали, в чем дело. Почему нет дыма, воет сирена, лежит в луже крови женщина… В луже крови…

— Семеныч, носилки!

— Носилки? «Скорую» надо, а они — пожарных. Где-то, может, пламя до небес, люди гибнут, а мы тут возимся… — Семеныч вразвалку полез в машину и вместе с молоденьким молчаливым напарником вытащил из нее брезентовые носилки.

— Как зовут женщину? — Алинка услышала над головой чей-то голос. Голос звучал глуховато и устало. Алина повернулась и увидела прямо перед собой доброе спокойное лицо. На лбу ровными рядками лежали неглубокие, но четкие и частые морщинки, такие же морщинки разбегались лучиками от уголков глаз и бороздили суховатые слегка впалые щеки. Алинка смотрела в это лицо и совершенно не могла понять, о чем ее спрашивает этот человек.

Она была потрясена до глубины души. Желтоватый отсвет фонарей делал всех какими-то неживыми. Сделанными из пластмассы или воска. Даже движения этих людей казались какими-то неестественными.

— Вы меня слышите? — Губы спрашивающего зашевелились, и это едва заметное движение несколько отрезвило Алинку. Она кивнула головой в знак того, что да, она слышит.

— Так вы знаете имя этой женщины?

— Нет, — Алинка пожала плечами. Ей самой было странно, что она не знает имени.

— И что с ней произошло, тоже не знаете?

— Нет-нет, я просто шла по улице, услышала стон и подошла посмотреть. Она тут лежала, как мертвая… Я испугалась… Я понимаю, надо было «скорую», но я испугалась. — Алинка говорила торопливо, словно боялась, что ее могут обвинить в случившемся с этой женщиной. — Хотя… Вы знаете, мне кажется, ее зовут… Да, точно. Ее зовут Нонна. Она работает в садике. Двадцать восьмом, на улице Героев Панфиловцев, нянечкой, кажется. — Алинка неожиданно вспомнила имя этой женщины, и ей почему-то стало легче. — Нонна, точно! — Она перевела взгляд с прапорщика в пожарной форме, скользнула глазами по плотно сидящей каске стального цвета и уставилась в далекую, едва заметную точечку звезды. Точечка мерцала оранжевым цветом, то исчезала, то появлялась и словно бы гипнотизировала Алинку, не давая ей посмотреть на землю. Время остановилось, и казалось, что так будет всегда. Всегда будет мерцать звездочка, суетиться вокруг непонятно откуда взявшийся люд, будет заливаться соловей. Ему все равно, что творится здесь, внизу. Он возвышается надо всем и поет свои переливчатые песни, выделывая такие коленца, что ни одному двуногому не одолеть ни на каком инструменте, не говоря уж о голосе.

Из машины вяло выбрался еще один пожарник. Он хлопнул дверцей и направился к прапорщику:

— Ну, что будем делать?

— «Скорую» по рации. Едрена-ть твою… Мы-то здесь вряд ли зачем сгодимся… Давай, Гришань, выполняй.

— Уже, — нехотя отозвался только что подошедший, и Алинка перестала смотреть в небо. Она повернулась всем корпусом в сторону беседующих и тупо уставилась на нагрудный знак Гришани. Чем-то они были схожи — звездочка в небе и нагрудный знак. Мерцали одинаково, что ли, или еще чем.

— Сообразительный, — похвалил Семеныч и похлопал по плечу Гришаню. — Будет толк…

Он нагнулся над землей и развернул рядом с Нонной серо-зеленый прямоугольник брезентовой ткани. — Ну, давай. — Он кивнул и без того уже приноравливающемуся к подмышкам лежащей женщины Гришане. — И-и-и, раз!

Нонна глухо застонала. В животе у Алинки похолодело, она приблизилась к женщине вплотную, присела на корточки и провела пальцами по холодному влажному лбу.

— Разойдитесь, товарищи. Ну разойдитесь же! И кой черт вам не спится? — Семеныч расчищал путь к машине. Толпа густела, напирала все теснее, обступая лежащую на носилках Нонну и сидящую над ней на корточках Алину.

Вдруг кто-то громко сказал:

— О! Так это же Нонка! Она здесь в баре работает.

В ответ раздался гул голосов. Все стали обсуждать эту новость. И откуда они появились? То ни души, хоть ором ори, а тут…

Семеныч подошел к машине, встал на ступеньку и заглянул в кабину. Там сидели еще два-три человека. Сколько точно, Алинка не разглядела, да ее, собственно, это меньше всего волновало. Нонна дышала тяжело, надсадно, она руками тянулась к животу, но где-то на уровне бедер руки срывались, соскальзывали и безвольно падали на асфальт.

— Там… там… — зашептала она и с мукой в невидящем взгляде посмотрела на Алинку, словно приглашая ее нагнуться еще ближе. Она хотела что-то сказать. Алинка ухом едва не прикоснулась к ее губам и услышала одно единственное слово: Витька.

Алинка вздрогнула, отпрянула от лица женщины. Ей хотелось растормошить ее, расспросить, не связано ли это с именем ее любимого. Почему Витька? Почему именно Витька? И где — «там»? Там — у нее в животе? Чего же это она так разволновалась, мало ли Витек на белом свете? Алина посмотрела на прикрытые веки и бледно-желтые впалые щеки, не скажет ли эта женщина еще чего-нибудь. Нонна молчала. Тонкие губы ее были плотно сжаты, лоб сух и прозрачен, она снова показалась Алинке неживой, лишь только ноздри ее слегка подрагивали, и медленно невысоко вздымалась под покровом платья грудь.

— Вставай, — кто-то ласково прикоснулся к ее плечу, Алина повернула голову и увидела над собой все того же Семеныча. — Не сиди тут, сейчас приедет «скорая». И все будет хорошо, вот увидишь. Все будет хорошо, — почти по слогам произнес Семеныч. Алинка поднялась, ей не стало легче, но она почувствовала какую-то силу, исходящую от этих людей. Конечно же, они знали, что нужно делать. Не то что Алина.

Семеныч не спеша, словно разминая кости, пошел в сторону красно-белой машины. Алинка инстинктивно двинулась за ним, но Семеныч остановился и сказал:

— Гриша, а ты останься, а? И носилки, сам понимаешь… И девушку, вот… А там помощь какая понадобится.

— Бу сделано, — немедленно отозвался стриженый, и в глазах его мелькнул озорной огонек.

— Ах ты ж, черт, — Семеныч подмигнул ему. — Не забывай, ты на службе, понял?

— Еще бы! Служу Советскому Союзу!

— Обалдуй, — покачал головой Семеныч и открыл дверцу кабины. В машине азартно резались в карты. Игра приостановилась, и все разом повернули головы к Семенычу.

— Поехали, что ли, — сказал тот, вставая на подножку. Он еще раз оглянулся и крикнул стоящему рядом с Алиной Гришане:

— Только голову не потеряй… Вместе с носилками… — Он покачал головой, в его глазах вспыхнул и погас блуждающий огонек, он еще раз подмигнул и, по-молодецки крякнув, влез в кабину.

Гришка оживился, и его неистребимая улыбка явно приняла игривый оттенок.

— Слушаюсь, товарищ командир! — выпалил он и сделал «ручкой» своему товарищу, все еще держащему в руках разложенные веером карты. — Бублик, с тебя рублик! Не забудь. Должо-о-ок…

— Заводи, Рубашкин, — спокойно прервал мальчишечью болтовню Семеныч.

Рубашкин — легкий живой паренек, над которым только что подтрунивал Гришка, сунул карты в нагрудный карман и одновременно с захлопнувшейся дверцей включил сцепление и вдавил газ. Мотор с места в карьер завелся, и, оставляя шлейф гари, явно улавливаемый, но почти невидимый в темноте, машина тронулась.

Алина оторвала взгляд от пожарки, мелькавшей за деревьями удаляющимися огоньками…

Нонна все так же безжизненно лежала на брезенте. Кровавое пятно все увеличивалось, и прямо пропорционально увеличению пятна бледнело ее лицо. Подул легкий ветерок, и в нос шибанул острый запах старого, залежавшегося брезента, смешанный с приторно-сладким запахом свежей крови.

Гришка так и застыл без движения — на одном месте, словно не понимая, что ему делать. Улыбка все еще висела на его растерянном лице, словно приклеенная и чужеродная. Куда подевалась та непринужденная легкость, которая только что двигала им, придавала ему силы и азарт? Эх, сидел бы он с ребятами сейчас в машине, катил бы к себе в часть, шуточки-прибауточки, подколки разные, анекдоты. Вот так всегда, пока вместе со всеми — игрун, а как один — шланг бездарный, разве что резиной не пахнет. Гришка посмотрел в сторону поворота, за которым скрылась пожарка и откуда должна была появиться «скорая». Давно должна была появиться! Но «скорая» и не думала появляться. Гришка молчал, Алинка, словно бы испугавшись темноты, как маленький беззащитный ребенок, сжалась и напряглась. Народ, колготившийся вокруг, стал рассасываться. Время-то позднее. В основном это были собачатники, прогуливавшие в соседнем сквере своих четвероногих. Алинка прислонилась к стене. Ноги не слушались. Шатаясь, как пьяная, она попробовала пройтись: десять шагов в одну сторону, десять в другую.

«Сколько времени прошло? — мелькнуло у нее в голове. — Час? Два?» Выходя из состояния полусна, она попыталась вернуться в реальность, определить, который сейчас час. По цвету неба, по фонарям. Ах да, по фонарям! Их же отключают в час, а это было совсем недавно, значит, сейчас что-то около десяти-пятнадцати минут второго. И как ей хочется есть! И спать! Как ей хочется вдруг оказаться дома! Сейчас же, сию же секунду. Мама… Она же волнуется! Еще чуть-чуть, еще капельку, сейчас приедут, повторяла она про себя и успокоилась, точно окончательно вынырнув из своей потерянности и дурноты.

И почти тут же из-за деревьев, за которыми скрылась «пожарка», вначале донесся отдаленный сигнал сирены, а за ним показалась и стала стремительно приближаться к ним спасительная долгожданная машина «скорой помощи».


…И вот Алинка снова одна. Теперь она одна уже в совершенно реальном мире. Машина увезла Нонну, а вместе с ней и хорохорящегося Гришку. Тот неловко чмокнул Алинку в щечку и моментально исчез в чреве машины. Он уселся на сиденье рядом с больной и уже оттуда крикнул:

— Девушка, я вас непременно найду. Но вдруг так случится, что я не смогу отыскать вас, то запомните: меня зовут Гришка Отрепьев. Вам это будет легко запомнить.

Алина, точно не вникая в смысл его слов, едва улыбнулась самыми кончиками губ и проводила рассеянным взглядом красный крест на задней дверце удаляющейся машины.

12

Витька вышел из бара. Свежий воздух заполнил его легкие до отказа, даже в голове слегка зашумело. Конечно, он мог вести себя иначе с этой женщиной. Более чем вероятно, что беременна Нонна от него. Именно от него. Он уехал неожиданно, вряд ли она сразу же завела себе другого парня. Она любила его. Он видел это. Когда тебя любят, это чувствуется чуть ли не кожей. Но он устал. Он-то ее не любил, но что тогда держало их вместе? Зачем он обманывал ее, зачем подавал надежды на совместное будущее? Наверное, тут было замешано чувство вины из-за того случая в гостинице…