Первым гостем была, конечно, Сазонова. Она приехала с тортом и бутылкой шампанского, прошлась по квартире, заглянула на маленькую кухню, к которой у Ксении было особенное трепетное отношение, потому что это была именно её кухня и ничья больше. Потом осмотрела комнаты. Они тоже были совсем небольшими, проходными, но Степнова на тот момент съёмная квартира казалась дворцом, она стала символом новой жизни, свободы, от которой кружилась голова.

После ремонта, квартира выглядела мило, чистенько, Ксения положила на пол дорогой палас, купила ещё кое-что, даже картину на стену повесила. Но главным достоянием была, конечно, стенка "Русь", которая досталась Степновой по наследству от бывших хозяев. Раньше этот предмет мебели был поводом для зависти, а теперь вот спокойно оставили на съёмной квартире, без всякого сожаления. Тёмная, полированная, раньше наверняка выглядела солидно, а теперь несколько нелепо и потёрто. Но дарёному коню, как известно… Ещё была мягкая мебель, так же старого образца, с потёртыми подлокотниками и уже не совсем "мягкая", но был диван и он раскладывался, хотя и со скрипом и некоторым усилием. Ксении этого вполне хватало. Но зато детскую комнату она обставила по всем правилам, чтобы Ваня ни в коем случае ни в чём не нуждался.

Конечно, было трудно, особенно в первое время. Она старалась лишний раз не беспокоить родителей просьбами и своими проблемами, они и так регулярно забирали Ваньку из садика и спасали по пятничным и субботним вечерам. Вечера этих дней недели теперь непременно были заняты. В остальные дни Ксения чувствовала себя свободнее, и ей удавалось больше времени уделять сыну и домашним заботам. Научилась планировать своё время так, чтобы успевать всё и делать всё не второпях. Ведь теперь не было мамы, которая всё брала на себя: и готовила, и убирала и всё кругом успевала. Ксении оставалось только позавидовать её умениям, ей самой практики пока катастрофически не хватало. Мама рвалась помочь, готова была приезжать чуть ли не каждый день, но Ксения неизменно отказывалась, ей хотелось, — правда, хотелось, — научиться всё делать и успевать самой.

Успевать получалось не всегда. И тогда отец сделал ей поистине королевский подарок — он решил отдать ей свою любимую "Волгу". Ксения в первый момент опешила, стала отнекиваться, но он просто сунул ключи от машины ей в руку. Раньше только под своим приглядом позволял за руль сесть, когда на дачу ездили, а теперь давал свободу и в этом.

Вот так она стала водителем. Осторожным и аккуратным, но сам факт… Правда, она не пользовалась машиной каждый день, только по необходимости, берегла. Но когда садилась за руль, чувствовала себя очень сильной и уверенной. Супер-женщиной, которая может всё. Крутила руль и кидала на себя в зеркало быстрые взгляды. Она самостоятельная и взрослая. У неё даже машина теперь есть.

Работа у Сазоновой, постоянное общение с людьми и вечерняя жизнь, наложила определенный отпечаток и на Ксюшину внешность. Причём случилось это достаточно быстро. Лена на второй или третий день работы выдала ей кредитную карточку и отправила в магазин. Так и сказала:

— Чтобы твоих костюмов я больше никогда не видела. Избавь их от меня.

Пришлось подчиниться, протестовать было бесполезно. Да и с начальством Ксения спорить не привыкла.

Начальные эксперименты по смене имиджа, Степнова проводила, осторожничая. До того момента, пока не вмешалась Сазонова. Налетела как ураган, и спустя несколько минут в Ксюшином шкафу не осталось почти ничего. Поневоле пришлось гардероб обновлять.

— Ну что ты зажимаешься? — вздыхала Лена, глядя на Ксению в новом платье. Подошла и заставила её расправить плечи. — Всё замечательно. Подбородок выше!

Оказавшись в салоне красоты, куда её также затащила Ленка и, посмотрев на себя в зеркало, Ксения вдруг загрустила. Мастер, молодая девушка, расчёсывала её волосы, улыбалась, потом спросила, как волосы уложить.

— Может, уберём волосы наверх? Вам пойдёт.

Степнова внимательно разглядывала себя, а потом сказала:

— А можно… обрезать? Я хочу стрижку.

Девушка нисколько не удивилась, окинула Ксению чисто профессиональным взглядом, потом кивнула.

— Конечно. Я даже знаю, что именно вам пойдёт. Доверитесь мне?

Ксения натянуто улыбнулась.

— Да, конечно.

Она внимательно следила за тем, как мастер щёлкает ножницами, как волосы падают на тёмный пеньюар и равнодушно соскальзывают на пол, остаются лежать невыразительными, непривлекательными кучками… А в зеркале отражается уже совсем другая девушка, с дерзкой, короткой стрижкой…

"Ты хочешь остричь волосы? Не вздумай… У тебя необыкновенные волосы. Они золотые на солнце, такого никакими красками не добьёшься".

Может, перекраситься? В блондинку или брюнетку, в рыжую. Без разницы.

Увидев её, Сазонова ахнула.

— Ксюша… Ты на себя не похожа. Мне очень нравится. Повернись.

Степнова безропотно повернулась, пытаясь удержать на губах улыбку. Краем глаза наблюдала за тем, как уборщица сметает волосы с пола в совок. Сейчас выкинет в урну, не подозревая, что Ксения уже раскаивается в содеянном.

Вот почему она такая вздорная и упрямая? Чем ей волосы-то помешали? Мысли и воспоминания они с собой всё равно не забрали.

Дни проходили за днями, недели за неделями и Ксения не заметила, как пролетело несколько месяцев. За эти месяцы жизнь её поменялась кардинально, иногда казалось, что не осталось ничего от неё прежней. Прежняя Ксения предпочитала отсиживаться дома и проблемы свои решать тихо и незаметно. Она вообще старалась быть всегда незаметной, а сейчас, порой шла по улице и останавливалась у какой-нибудь витрины, в удивлении разглядывая своё отражение. На самом ли деле это она? Стильно одетая, с непривычной стрижкой, на высоких каблуках и небольшим портфельчиком в руках. Деловая женщина, да и только.

Нельзя было сказать, что у неё прибавилось уверенности или нахальности, просто на собственные комплексы совершенно не осталось времени. Неловкость и смущение стали непозволительной роскошью. Теперь её работа заключалась именно в общении с людьми, и отгораживаться ото всех стеной стало невозможно. К вечеру, от людей, от постоянных разговоров, обсуждений и улыбок уставала настолько, что едва находила в себе силы поговорить с Ванькой и почитать ему перед сном. И сама валилась в постель, ощущая чуть ли не блаженство, когда закрывала глаза.

Она не думала о Говорове. Она гнала от себя любые мысли о нём. И пока вокруг были люди и своими проблемами занимали всё её время, ей это удавалось легко. Самое мучительное время, когда слёзы на глаза наворачивались при малейшем воспоминании, прошло. На место страданиям пришла тоска и печаль, но уже не столь сильная, как в первое время. Появились другие проблемы и заботы, которые не имели к Говорову никакого отношения, на них можно было отвлекаться и на время благополучно забывать и успокаиваться. Правда, когда оставалась одна…

Это было внутри, где-то глубоко в душе, подсознательное чувство трепета и тревоги, которое накрывало всегда неожиданно. Ксения могла думать о чём угодно, даже заниматься делами, обдумывать очередной проект, но краем глаза, проходя мимо газетного лотка, неизменно пробегала взглядам по обложкам журналов. Не мелькнёт ли там знакомое, родное лицо или логотип "Эстель". За эти месяцы посетила кучу приёмных разных фирм и компаний, и во время ожидания, если такое случалось, беседуя с Леной, пролистывала глянцевые журналы, которые держали специально для посетителей. Никогда их не читала, а теперь это вошло в привычку — просмотреть каждый.

Пару раз ей везло. Или наоборот не везло? Перелистывала очередную страницу и замирала, глядя на фото Говорова. Кровь ударяла в голову, руки холодели, и Ксения испуганно журнал закрывала, словно это не она минуту назад судорожно его листала, надеясь увидеть именно это фото. Именно эти глаза и насмешливую улыбку.

Она продолжала скучать по нему, даже спустя месяцы, и корила себя за это. Убеждала, что всё обязательно забудется и пройдёт, но время проходило, а Ксении лишь удавалось глубже загонять в себя чувства и воспоминания, но не забыть. Днём было некогда, вечером слишком большая усталость, а вот ночью… Просыпалась, словно её кто-то толкал, а потом долго не могла уснуть. Крутилась с боку на бок и считала про себя до ста, потом начинала заново. Счётом пыталась перебить ненужные мысли. В такие ночи было особенно тоскливо. Вспоминались такие вещи, такие слова, такие подробности… становилось очень страшно оттого, что это больше никогда не повторится. Что ушло навсегда и больше не вернётся. И она не в силах ничего изменить.

Иногда отогнать мыли не получалось и Ксения начинала думать о том, что сейчас происходит с Андреем, где он и с кем. Порой не знала, в Москве или нет. Но такое бывало редко. Обычно до неё доходили слухи, иногда сплетни, нелицеприятные, но Ксения старалась их не запоминать, чтобы ещё больше не расстраиваться. Зачем ей это? Он чужой муж… вот пусть Света и расстраивается. Если есть о чём.

Говоров в агентство Сазоновой больше никогда сам не приезжал, подсылал Дениса, а Ксения старалась и от Горского спрятаться или заранее вспоминала о каком-нибудь неотложном деле и из офиса перед приходом Дениса неизменно уходила. Даже документами "Эстель" не занималась, делала вид, что в принципе об этой компании и её владельце ничего не знает и не помнит. Сазонова не спорила.

…Всё это называлось новой жизнью.

Всё это и было её новой жизнью. В ней было достаточно и радостей, и печалей. И жаловаться Ксении было не на что. Всё у неё в последнее время получалось. С такой лёгкостью, с какой не получалось никогда. Только Андрея рядом не было.

Она жила в бешеном ритме, заботилась о сыне, старалась быть для него примером, делала карьеру, начав с нуля, меняла себя, больше не впадала в оторопь от комплиментов и похвалы… Она могла собой гордиться. Только поплакать было не с кем. Для всех она была сильной, и жаловаться ей было не на что. У неё ведь всё получается, ей везёт, о каких недовольствах может идти речь?

Всем нужно было бы объяснять своё состояние, открывать душу, потом выслушивать советы и наставления… Вытирать слёзы и благодарить за понимание. Обещать, что всё непременно исправит и плакать больше не будет. У неё всё будет замечательно. По-другому ведь быть не может.

А с Андреем… Ему ничего не нужно было объяснять. К нему можно было подойти, уткнуться носом в его плечо и поплакать. А он не будет успокаивать и спрашивать, что случилось. Просто обнимет, и будет укачивать, как маленькую, до последнего всхлипа и последней слезинки. И перед ним не будет стыдно за свою слабость, наоборот станет легко и просто. И всё останется между ними, станет ещё одной маленькой, их общей, тайной.

А теперь она снова была одна, плакала, уткнувшись в подушку, спрятавшись ото всех, потому что поделиться своей болью было не с кем. Потому что никто этой боли знать и видеть не хотел.

Ксения снова была предоставлена сама себе. Это было очень тяжело, особенно сейчас, когда ей было что рассказать и чем поделиться, очень тайным и её беспокоящим, но о чём не должен знать никто посторонний. А в некоторых вопросах, посторонними были все, даже родители и Лена.

А вот Андрею бы она рассказала, поделилась с ним… Своими сокровенными мыслями и страданиями.

Рассказала бы, как она скучает, и что никак не забудет, и что продолжает просыпаться ночью от безумных, смущающих снов и как хочется кричать, зная, что не почувствует его прикосновения…

Она бы рассказала ему, что любит… рассказала бы это по очень большому секрету. И только ему.

…

— Ксюш. Ксюша!

Степнова вздрогнула, нервно сглотнула и испуганно посмотрела на подругу. Та едва заметно усмехнулась, встретив её отрешённый взгляд.

— Приехали.

Ксения пару раз растерянно моргнула, а потом уже по привычке широко улыбнулась.


--*--*--*--


Андрей Говоров вышел из ванной комнаты, небрежно подтянул пояс халата и приостановился, разглядывая спящую в постели женщину. Она лежала на спине, одна рука была откинута в сторону, лёгкое одеяло сползло с груди. Говоров невольно задержал взгляд на этой красоте, потом ухмыльнулся уголком губ и вышел из спальни.

В гостиной царил лёгкий беспорядок, по полу была разбросана женская одежда, на столе бутылка вина и испорченная этим вином скатерть. Всё романтично и до бездарности банально.

Андрей наклонился и поднял с пола практически невесомую кофточку. Аккуратно развесил её на спинке кресла. Взял бутылку и побултыхал в ней оставшееся вино. Потом вылил всё в бокал. Он наполнился почти до краев, и Андрей взял его и тут же отхлебнул. Потом подошёл к окну, отдёрнул занавеску и посмотрел на Эйфелеву башню, сияющую огнями в вечерних сумерках. Упёрся рукой в стену, сделал ещё один глоток вина и вздохнул.