Кристина Арноти - Отличный парень

— Моя дочь хочет что-то попросить у меня?

Не прошло и нескольких секунд, как дворецкий подал кофе в чашке из тончайшего китайского фарфора.

— Папа…

Немного помедлив, она произносит на одном дыхании:

— Когда же, наконец, вы дадите согласие на нашу поездку в Вашингтон? Вы обещали мне и Роберту оплатить свадебное путешествие…

Кончик отцовской сигары, отрезанный миниатюрными серебряными ножницами в форме гильотины, падает в массивную пепельницу из оникса.

— Да, обещал. В Венецию… Дешевле и, безусловно, романтичнее Вашингтона.

Он смотрит, как длинный язычок пламени неторопливо лижет его сигару.

— Что же касается свадебного путешествия, то вы припозднились с ним. Уже прошло больше года с того дня, как вы поженились.

Она знала, что ей предстояло выдержать настоящий бой. Ради денег она должна притвориться послушной папенькиной дочкой, которая вышла замуж по своей воле, как все молодые девушки. Прежде чем расстаться со своим добром, отец пожелает во что бы то ни стало сохранить видимость дружной семьи. Необходимо только запастись терпением. И все у нее получится.

— Неужели вы забыли, как внезапно заболела мама? Она едва не отдала концы… Простите, я хотела сказать, что она была почти при смерти… Разве вы не помните? В мэрии мама едва держалась на ногах, а после церемонии в церкви потеряла сознание.

Наблюдая за тем, как попыхивает во рту главы семейства дорогая кубинская сигара, можно было угадать ход его мыслей. В самом деле, в случае смерти жены у него возникли бы большие проблемы: все деликатные финансовые сделки заключались от ее имени. И он вовсе не хотел, чтобы Анук на правах наследницы получила бы доступ к некоторым досье, хранившим финансовые секреты.

В гостиную робкими шагами входит мать. Она только что отложила в сторону вязание. Ее руки дрожат. Изо всех сил, стараясь скрыть свою немощь, она произносит слабым голосом:

— Я прошу тебя оплатить Анук это путешествие… Во время партии в бридж мне будет приятно рассказать друзьям о том, что моя дочь отправилась с мужем в Вашингтон… В наше время путешествуют все кому не лень, в том числе совсем простые люди… Да и Вашингтон отнюдь не захолустье… Там столько посольств…

— Вы берете меня измором, — произнес он.

Все идет так, как он задумал. Наконец-то ему удастся приструнить двух высокомерных гордячек. Теперь-то он покажет им, кто в доме хозяин.

— И сколько же надо денег для путешествия в первом классе?

— Я предпочла бы лететь как обычная туристка… Роберту билеты оплачивает фирма, которая посылает его в командировку… Да вы же знаете это…

Отец с задумчивым видом рассматривает свою сигару.

— Раз речь идет о свадебном путешествии… И ты из такой богатой семьи, как наша… Придется лететь первым классом…

— Вы просто прелесть! — восклицает мать, более подобострастная, чем обычно.

Тряпичная кукла в его руках.

Анук не сводит с отца глаз. Всякий раз, сталкиваясь с ним лицом к лицу, она ловит себя на мысли, что не может ни гордиться им, ни любить его. Ее тошнит от его мелочности. Унаследовав от своего отца, ее деда, сказочное богатство, он так и останется до конца своих дней скрягой из скряг.

— Так и быть, я сделаю вам этот подарок. Роберту я оплачу разницу в стоимости билета, а тебе — полный билет. Моя дочь и мой зять полетят в Соединенные Штаты Америки только первым классом.

Анук поднимается с кресла. Отец подходит к ней и берет за подбородок. Она вздрагивает от отвращения, но тут же вспоминает, что сейчас не самое лучшее время показывать свой характер.

Ее лицо остается непроницаемым. Послушная маленькая Анук умеет скрывать свои чувства. Ясный и чистый взгляд. По-детски припухлые губы, в уголках которых затаилась горькая усмешка.

— Совсем нетрудно быть послушной дочерью…

Только бы сдержаться и не наговорить дерзостей.

— Моя продвинутая крошка… Если не Москва, то на худой конец Вашингтон.

— Что за неудачное слово вы выбрали? — вмешивается мать, тут же пугаясь своей смелости. — Продвинутая… А упоминание о Москве и вовсе некстати… К чему портить нам настроение?

Анук уже видит себя в Вашингтоне. Улететь бы скорее… Любой ценой!

Наконец он отпускает ее подбородок.

Какое-то мгновение девушка стоит не шелохнувшись, с трудом сдерживая гнев.

Он произносит вполне дружелюбным тоном:

— А что ты забыла сказать мне?

Вопрос отца застает ее врасплох. Ответить, но что?

— Забыла?

Отец поворачивается к своей жене, похожей как никогда на тряпичную куклу:

— Клотильда, что ваша дочь забыла сказать мне?

Клотильда тут же приходит ему на помощь:

— Скажи папе спасибо…

Анук смотрит на них с горечью. С ее губ вот-вот готовы сорваться совсем не те слова, которых они ждут от нее.

— Спасибо.

Однако ее терпение уже на исходе:

— Я просила, ждала ответа, благодарила. Какие вам еще нужны слова?

— Пойдем, — зовет ее отец. — Я покажу, где теперь находится сейф.

Анук послушно идет вслед за ним.

Проходя по длинному коридору, стены которого от пола до потолка увешаны подлинными полотнами знаменитых художников, а полы застелены настоящими персидскими коврами, он наслаждается коротким перемирием, столь редким в последнее время. Ему доставляет особое удовольствие распахнуть перед ней тяжелые резные двери просторного кабинета. Под равнодушным взглядом Анук он осторожно отодвигает в сторону одну из висящих на стене картин. Женский портрет голубого периода Пикассо. Большие холеные руки отца какое-то время колдуют над железной дверцей, спрятанной за картиной. Наконец он открывает сейф и вынимает из его недр пачку денежных купюр. Затем он осторожно водворяет на место блондинку Пикассо.

— Тебе известно, что ты — дочь миллиардера?

— Так думают все… — отвечает она.

— Придется поддержать этот красивый миф…

Он смеется, довольный своей шуткой, считая себя не только умным, но и дальновидным человеком. В конце концов ему удастся укротить строптивую дочь.

— Вот видишь, — произносит он дружелюбным тоном. — Зачем выступать против денег? Деньги — это сила. Деньги — это власть. Ты говоришь, что презираешь их. Но как ты смогла бы полететь за океан без денег?

Он поднимает пачку денег и трясет ею почти у самого лица Анук.

— Больше всего меня раздражает в вас то, что вы полагаете — все на свете продается и покупается. Вы унизили меня уже тем, что заставили попрошайничать. Вам удалось дважды поставить меня на колени. Третьего раза не будет.

Анук чувствовала себя не в силах больше сдерживаться:

— Незадолго до своей смерти дед открыл мне глаза на многие вещи. От него я узнала о том, что наше состояние оценивается в тридцать миллиардов. Он рассказал мне о сейфах, в которых хранятся картины известнейших художников. В Соединенных Штатах Америки, в Швейцарии. Несколько полотен Рембрандта, Ван Гога…

— К концу жизни твой дед совсем выжил из ума, — произносит с досадой отец. — Он страдал манией величия, как и большинство стариков, не желавших выпускать из рук бразды правления.

— Дед оставался до последнего дня в здравом уме и твердой памяти, — отвечает Анук. — Вы не выполнили его завещания. Речь идет о музее, который он собирался открыть… Мне хотелось бы знать, сколько еще лет вы намереваетесь отлучать меня от дедова наследства?

— До тех пор, пока ты не укротишь свой необузданный нрав.

— Но я уже давно слушаюсь вас, — отвечает Анук.

— Нет, не совсем. Я бы хотел, чтобы ты признала, что была не права. Вот тебе двадцать тысяч франков. Это два миллиона старых франков. Видишь, как мало места они занимают?

Анук вспыхивает:

— Опять вы за свое! Для поездки мне хватило бы и пятой части этой суммы…

— Никогда не спорь, когда тебе дают больше, чем ты просишь… Проявляй настойчивость только с теми, кто не хочет платить тебе!

— Спасибо. Вы совсем сбили меня с толку. Ваша щедрость не знает границ. Теперь я смогу провести несколько лишних дней в Вашингтоне.

— Мы с тобой беседуем, как говорится, с глазу на глаз. Никто нас не слышит. Скажи, ты смогла бы полюбить деньги? Полюбить так, как люблю их я? Войти в мой бизнес? Вести себя как друг, а не как враг? Мне достаточно только одного твоего обещания… И я буду давать тебе больше денег на карманные расходы…

Она смотрит на него так, словно видит впервые.

— Что вы хотите от меня? Объясните.

— Ты полетишь в Соединенные Штаты Америки. Перемена обстановки должна пойти тебе на пользу. И ты вернешься совсем другим человеком. С прошлым будет навсегда покончено, и, Бог даст, я обрету дочь.

Она молчит. Теперь из нее нельзя вытянуть и слова.

Не замечая перемены в настроении дочери, он продолжает:

— С какой радостью я посвящу тебя во все тонкости нашего семейного дела. Ты увидишь, что спрут наших интересов распустил повсюду свои щупальца. Один отрубят, оставшиеся продолжат работать на нас. Познакомившись с нашей деятельностью во всем ее разнообразии, ты выберешь ту область, которая больше всего придется тебе по душе. Ты сможешь, например, заняться продажей картин или изданием книг по искусству. Мне нужна твоя помощь. Если бы ты увлеклась предпринимательской деятельностью, то моей радости не было бы границ. Ты даже не представляешь…

— Чего? — спрашивает она ледяным тоном.

— Какое наслаждение ты испытаешь во время участия в самых престижных аукционах, таких, как, например, «Сотбис» в Лондоне. В зале всегда такой накал страстей, что даже воздух кажется насыщен электричеством. В свое время твой дед на торгах одним легким движением пальцев ворочал миллионами. В следующем месяце тебе исполнится двадцать лет. К этому моменту твой муж сможет войти в дело. Будь умницей… И ты не пожалеешь…

— Вы хотите моей полной и безоговорочной капитуляции? Взять меня в рабство? А какую роль вы отводите человеку, которого навязали мне в мужья?

— Он будет работать у меня управляющим.

Анук уже более не способна держать себя в руках:

— А вам совсем не интересен тот факт, что я не люблю его?

— Нисколько… В свое время перед тобой был выбор — либо замужество, либо…

Он замолкает. С ней надо проявлять осторожность. Немного помедлив, он продолжает:

— В тот момент, когда тебе пришлось принимать решение, ты не задумывалась о любви. К чему ворошить прошлое? В браке любовь не обязательна. Ты сделала правильный выбор. У твоего мужа много достоинств…

— До сей поры я уступала вам во всем, — произносит она, — это касается и моего замужества, и поездки в Лондон. В дальнейшем я не могу ничего вам обещать. Есть предел человеческому унижению. Вы ворочаете миллионами и манипулируете людьми. Я нахожу это безнравственным. Как только я получу наследство, то тут же передам все картины в дар музеям. Я оставлю себе одну голубую женщину Пикассо. И вы знаете почему? Когда после моего посещения налогового ведомства ваш сейф опустеет, то на память об этом событии у меня останется портрет смеющейся женщины. Все остальное имущество я раздам нуждающимся. В отношении ваших капиталовложений я буду действовать под девизом — «Все принадлежит народу!».

— Не рассчитывай, что меня сейчас хватит удар. У меня крепкое здоровье, — произносит отец.

Затем он добавляет:

— Прежде чем умереть, я продам все…

— Деньги все равно останутся… — отвечает она. — К тому же избавиться от всех произведений искусства, которыми вы владеете, — задача отнюдь не из легких. Дед говорил, что в мире остается все меньше и меньше по-настоящему богатых людей…

— Старик умер в возрасте восьмидесяти восьми лет, — отвечает отец, — и если я пошел в него, то у меня впереди еще почти сорок лет жизни, чтобы успеть решить эту проблему… Ты не получишь в наследство ни сантима…

— Признаюсь, что вам не повезло со мной, — произносит Анук с сочувствием в голосе, — нельзя же обладать всем на белом свете.

И она добавляет, чтобы поставить точку в споре:

— Если бы я вдруг захотела вам угодить и пойти по вашим стопам, то превратилась бы в полную дрянь.

— Ты уже давно таковой являешься, — отвечает ледяным тоном отец.

— Что ж, — добавляет она с усмешкой, — тогда я была бы еще хуже.

Возвратившись в гостиную, Анук чмокает на прощание мать в щеку. В душе она даже немного жалеет ее.

— Не волнуйся за меня… Когда-нибудь все уладится…

— Ты увидишься со мной до отъезда? — спрашивает мать. — Вашингтон — это так далеко…