Как бы часто он ни уезжал отсюда, куда бы ни направлялся, ему всегда хотелось возвратиться. Ибо здесь оставались его душа и сердце.

Обернувшись, Конэл увидел Аллину. Она стояла на коленях в саду; вокруг колыхались цветы, а нежный солнечный свет переливался на ее волосах. Конэл не видел ее лица, но прекрасно его представлял. У нее задумчивые мечтательные глаза и она выдергивает сорняки, на которые сам Конэл не обращал внимания.

Уже сейчас цветы выглядят лучше, словно радуются, что им, наконец, уделяют внимание после стольких недель равнодушия.

Из печной трубы шел дым, возле стены стояла метла. Аллина нашла корзину — Бог знает, где именно — и бросала в нее вырванные сорняки. Ее ноги были босыми.

Теплое чувство невольно охватило Конэла — словно кто-то прошептал ему на ухо: «Добро пожаловать!»

— Вам незачем было это делать.

Аллина подняла глаза, услышав его голос. Она и впрямь выглядела счастливой.

— Им это было нужно. И, кроме того, я люблю цветы. У меня вся квартира заставлена цветочными горшками, но здесь гораздо лучше. Я никогда еще не видела таких больших, — девушка кончиком пальца провела по масляно-желтому цветку львиного зева. — Глядя на них, я всегда вспоминаю об Алисе.

— Алисе?

— Об Алисе в стране чудес. Я уже приготовила чай. — Она встала и поморщилась, глядя на перепачканные грязью брюки. — Наверное, мне следовало бы быть поаккуратнее. Ведь у меня здесь нет обширного гардероба, чтобы выбрать новую одежду. Ну, ладно. Как вы относитесь к яичнице?

Конэл уже собирался сказать ей, что она вовсе не обязана готовить ему завтрак. Однако он вспомнил, каким вкусным был суп накануне.

— Если вам не трудно, я предпочел бы омлет.

— Нисколько не трудно, и это самое меньшее из того, чем я могу отблагодарить за то, что выгнала вас из собственной постели, — Аллина шагнула к двери, а затем обернулась. Ее взгляд был настойчивым и красноречивым.

— Вы могли бы остаться.

— Я знаю.

Еще мгновение она смотрела ему в глаза, а затем кивнула:

— В морозильнике нашлось немного бекона. Вечером я достала его, чтобы он оттаял. Да, и еще у вас протекал душ. Нужно было всего лишь заменить прокладку.

Конэл задержался в дверях, чтобы вытереть ноги — об этом он не вспоминал уже несколько лет.

— Вы починили душ?

— Ну, он протекал… — Аллина уже направлялась в кухню. — Вы, наверное, хотите привести себя в порядок. А я буду готовить завтрак.

Конэл почесал затылок:

— Я благодарен вам.

Она бросила на него быстрый взгляд:

— А я благодарна вам.

Конэл ушел в спальню, а девушка обхватила себя руками и закружилась в танце. Боже, как ей здесь нравилось! Все было словно в сказке, и она оказалась в ней. Этим утром Аллина проснулась наполовину убежденная, что все произошедшее с ней — просто сон. Но затем она открыла глаза, увидела этот туманный бледный свет, вдохнула запах затухающего огня в камине и резкий аромат вереска, который сама поставила возле кровати…

Это и впрямь был сон. Самый замечательный, самый на-стоящий сон из когда-либо виденных ею. И Аллина хотела быть в этом сне как можно дольше.

Конэл не хотел этого, не хотел ее. Однако все еще может измениться. В запасе у нее еще два дня, чтобы найти ключ к его сердцу. Как его душа может быть такой бесчувственной, когда сердце девушки переполнено любовью?! Все это было вовсе не похоже на то, о чем она мечтала.

Любовь была еще прекрасней!

Аллине нужна была надежда, вера в то, что за эти два дня Конэл опомнится и почувствует то же, что и она.

Любовь, вдруг осознала Аллина, была такой сильной, что ярко осветила каждый уголок ее души. Теперь в ней не было темных пятен и сомнений.

Она влюбилась, влюбилась в этого мужчину и в этот остров. Это не было минутным порывом, хотя Аллина ощущала нетерпение и нервную дрожь. Но в то же время она чувствовала уют, ей было комфортно, легко и все знакомо. И именно это она хотела подарить Конэлу.

Раз в жизни, торжественно обещала себе Аллина, ей повезет. Она добьется своего.

Закрыв глаза, Аллина коснулась звезды на амулете, висевшем у нее на груди.

— Это сбудется… Уж я постараюсь, чтобы это произошло! — прошептала она, а затем со счастливым вздохом принялась готовить завтрак.

Конэл не знал, что и сказать. Он не помнил точно, как выглядела ванная прежде, но он был уверен на все сто, что она не сверкала. Возможно, когда он был здесь в последний раз, в ванной уже висели чистые полотенца, однако Конэл в этом сильно сомневался. И на подоконнике не было бутылки с цветами.

Душ и впрямь подтекал — Конэл это хорошо помнил. Он как раз собирался его починить.

Можно было с уверенностью сказать, что принимать душ и бриться в комнате, где все сверкало чистотой и слегка пахло лимоном и цветами, было очень приятно.

Осознавая это, Конэл виновато вытер за собой пролитую на пол воду и повесил полотенце сушиться на крючок вместо того, чтобы бросить его на пол.

В спальне также произошли перемены. Кровать была аккуратно заправлена, подушки взбиты. Аллина широко распахнула окна, открыв комнату для ветра и солнца. Только теперь Конэл осознал, что долгое время его окружали темнота и пыль.

Выйдя из спальни, он услышал, что девушка что-то напевает. У нее был приятный голос. А доносившиеся из кухни запахи напомнили Конэлу детство. Зажаренный хлеб, шипящий на сковороде бекон. Послышался странный шум, и Конэл понял, что это гудит стиральная машина. Он лишь покачал головой.

— Когда вы проснулись и сколько времени уже на ногах? — спросил он у Аллины.

— Я проснулась на рассвете, — она обернулась, чтобы передать через стойку чашку чая. — Рассвет был настолько прекрасен, что я просто не могла больше заснуть. Я занималась всякими пустяками.

— У вас редкий дар заниматься пустяками.

— Мой отец называет это нервным возбуждением. Да, я выпустила Хью. Он обосновался у двери с того самого момента, как я поднялась с кровати, и я решила, что это в порядке вещей.

— Хью любит побегать по утрам. Полагаю, занимается собачьими пустяками.

Аллина рассмеялась, перекладывая его омлет со сковороды на тарелку.

— Он составил мне прекрасную компанию. Мне было очень уютно и я чувствовала себя в полной безопасности, когда вечером он свернулся клубочком рядом с кроватью.

— Хью покинул меня ради прекрасной девушки, — Конэл сел, а затем поймал Аллину за руку:

— А где ваша тарелка?

— Я уже перекусила. Я оставлю вас, чтобы вы могли спокойно позавтракать. Мой отец терпеть не мог, когда я утром отвлекала его болтовней. Я пока развешу выстиранное белье.

— Я не ваш отец. Присядьте, пожалуйста! — Конэл подождал, пока девушка села, и впервые заметил, как она нервно переплела пальцы рук. С чего бы ей нервничать? — Аллина, вы считаете, что я жду, чтобы вы так обслуживали меня? Готовили, накрывали на стол и убирали?

— Нет, разумеется, — в ее голосе и взгляде уже не чувствовалось прежнего воодушевления. — Я переборщила. Со мной всегда так бывает. Я просто не подумала…

— Я не это имел в виду. Вовсе не это, — наблюдательный взгляд Конэла — неотъемлемая часть его таланта — отметил, как поникли ее плечи, как напряглось тело. — Чего вы от меня ждете? Нотаций? — покачав головой, он принялся за еду. — Ваши родственники сделали все, что от них зависело, чтобы подмять вас, верно? И почему это люди всегда так отчаянно стремятся навязать другим свое мировоззрение, свой образ жизни? Я всего лишь хочу сказать, что вы вовсе не обязаны готовить мне еду и мыть мою ванну. Пока вы здесь находитесь, занимайтесь тем, что доставляет вам удовольствие.

— Думаю, мне это доставило удовольствие.

— Хорошо. От меня вы претензий не дождетесь. Уж не знаю, что вы умудрились сделать с этим омлетом — разве что заколдовали его.

Аллина вновь расслабилась.

— Добавила тимьяна и укропа с вашей заброшенной грядки. Если бы у меня был собственный дом, я посадила бы вокруг зелень и разбила сад, — представляя себе эту картину, она задумалась. — Я выложила бы камнем дорожку через сад и поставила там скамеечку, чтобы можно было просто остановиться, присесть и полюбоваться деревьями. Было бы прекрасно, если бы поблизости была вода, чтобы можно было слышать ее шум — так, как это было прошлой ночью. Глухие удары, будто стук взволнованного сердца.

Она отвлеклась от представленной картины и заметила, что Конэл пристально смотрит на нее.

— Что? Ой, я опять увлеклась, — Аллина начала было вставать, но он снова остановил ее.

— Пойдемте, — Конэл встал и помог подняться Аллине.

— А посуда?..

— Посуда подождет. А я ждать не могу.

Утром он уже начал делать набросок. В его мыслях работа была почти закончена, и излучаемая ею энергия переполняла Конэла, поэтому он быстрым шагом вышел из дома и направился к студии. Аллине пришлось бежать, чтобы поспевать за ним.

— Конэл, подождите! Я никуда не пойду!

Не обращая внимания на возражения, он распахнул дверь.

— Станьте у окна!

Она уже зашла, ее глаза были широко раскрыты и полны восхищения:

— Вы художник! Это замечательно! Вы — скульптор.

Помещение было таким же просторным, как гостиная в доме, но более загроможденным. В центре студии стоял рабочий стол, на котором лежали инструменты, куски камня и горшки с глиной. Там же валялось несколько альбомов для эскизов. Полки и столики поменьше были заставлены образцами его работ — скульптурами загадочных, волшебных существ, которые танцевали или парили в воздухе.

Голубая русалка расчесывала свои волосы, сидя на камне. Белый дракон извергал пламя из пасти. Маленькие феи кружились в хороводе, их лица были лукавыми. Волшебник в рост человека со скорбным лицом простирал вверх руки.

— Они такие живые, такие яркие! — Аллина просто не могла удержаться, она должна была прикоснуться к ним. Девушка провела пальцем по волнистым волосам русалки. — Я уже видела ее когда-то, — прошептала она. — Не совсем такую, но ощущение было таким же, и та статуя была выполнена из бронзы. В художественной галерее в Нью-Йорке.

Аллина взглянула на Конэла, нетерпеливо листавшего альбом для эскизов:

— Я видела вашу работу в Нью-Йорке. Вы, наверное, известный скульптор!

Он что-то проворчал в ответ.

— Мне хотелось купить ее, эту русалку. Но я была с мамой и не смогла этого сделать, потому что она сказала, что я не могу позволить себе такую покупку. На следующий день я вернулась в галерею, потому что статуя не выходила у меня из головы, но ее уже продали.

— Станьте у окна и повернитесь лицом ко мне.

— Это было два года назад, и с тех пор я несколько раз вспоминала о ней. Разве не поразительно, что это была именно ваша работа?

Ругаясь себе под нос, Конэл подошел к ней и потянул к окну.

— Поднимите голову, вот так. Так и стойте. И стойте тихо.

— Вы собираетесь рисовать меня?

— Нет, я строю здесь лодку! Разумеется, я собираюсь вас рисовать! А теперь, черт возьми, помолчите хотя бы минуту!

Она закрыла рот, но не смогла удержаться от улыбки. И это, подумал Конэл, было как раз то, что нужно: чувство юмора, энергия, нескрываемая радость.

Он сделает модель из глины, подумал Конэл, и отольет ее из бронзы. Этот материал с золотистым блеском, он всегда кажется теплым на ощупь. Камень или дерево для нее не подходят. Он сделал три эскиза портрета девушки, обходя ее, чтобы сменить ракурс. Затем опустил альбом.

— Я должен увидеть очертания вашего тела. Ваши формы. Раздевайтесь!

— Простите, что вы сказали?

— Мне нужно увидеть, как вы сложены. Одежда мешает мне рассмотреть вас.

— Вы хотите, чтобы я позировала обнаженной?

Не без усилия Конэл оторвался от своих мыслей и посмотрел ей в глаза:

— Если бы все дело было в сексе, я бы не спал на этом камне в углу прошлой ночью. Даю вам слово, что пальцем вас не трону. Но мне нужно видеть вас.

— Если бы все дело было в сексе, я бы так не нервничала. Ладно, — Аллина на мгновение закрыла глаза, набираясь смелости. — Я в роли вазы с фруктами, — сказала она себе и расстегнула свою рубашку.

Когда девушка сняла рубашку и аккуратно отложила ее в сторону, Конэл приподнял бровь:

— Нет, вы в роли женщины. Если бы мне нужна была ваза с фруктами, я бы взял именно ее.

Она была стройной, чуть худощавой — как раз то, что нужно. Сузив глаза и сосредоточившись, Конэл перевернул страницу альбома и начал с чистого листа.

— Нет, голову не опускайте! — приказал он, слегка раздраженный тем, что Аллина стоит так напряженно. — Отведите руки назад. Еще чуть-чуть. Ладонями вниз, расправьте пальцы. Да нет, вы же не какой-нибудь там чертов пингвин! Слегка разведите пальцы… вот так.

— Только тут он заметил, как зарделась ее кожа, как скованы ее движения. «Дурень!» — сказал он себе, сдерживая вздох. Ну конечно же, она нервничает и стесняется! А он и пальцем не пошевелил, чтобы немного успокоить ее.