Лорен Ловелл - Отпущение грехов

Мой чемодан со стуком падает на пол.

— Я иду спать, — он снимает через голову футболку и направляется в комнату, в которой трахал ту рыжую. Когда он выключает свет, по моим венам растекается паника.

— Мне нужно в церковь, — говорю я. Мне стоит просто развернуться и уйти, но по какой-то причине, именно в этот самый момент, я нуждаюсь в его одобрении. «Потому что он владеет тобой, Эвелин».

Эзра поворачивается лицом ко мне. Его темные глаза смотрят прямо в мои, и мне хочется сжаться.

— Церковь? — он смеется и скрещивает руки на своей огромной, обнаженной груди. — Ты хочешь пойти в церковь?

Я не жду, что он поймет это. Он не религиозен. Поэтому, вместо объяснения, я киваю и направляюсь к выходу. Как только моя рука касается дверной ручки, его мускулистые руки обхватывают мою талию и прижимают меня к его твердому телу. — Ты не пойдешь в гребаную церковь, Эви. Сейчас шесть утра, и ты должна поспать, если только ты не вздремнула на том кресте.

— Я не могу…

Его теплое дыхание щекочет шею, и мои бедра сводит желанием. Я хочу, чтобы он вытрахал из меня прощение, и понимаю, насколько это ужасно. Я ощущаю, как расслабляюсь в его объятиях, хотя всеми силами должна стремиться в церковь. Он, как бушующее пламя, выжигает весь кислород из воздуха, словно сжимая мое горло, заставляя задыхаться. Я не уверена, в чем больше всего нуждаюсь в этот момент: в прощении или в нем, и это пугает меня.

Я пытаюсь вырваться из его рук.

— Я должна идти… — Но его хватка лишь усиливается. — Пожалуйста. — Ч увство вины съедает меня заживо.

Его губы скользят по моей шее, обжигая кожу.

— В чем ты нуждаешься, дорогая? Хочешь помолиться? Можешь встать на колени передо мной, если хочешь, — он усмехается, и его грудь вибрирует напротив моей спины, посылая холодок, раскалывающий позвоночник. Его едкий комментарий должен был вызвать отвращение у меня, что и происходит, но оно не сильнее желания опуститься перед ним на колени и поклоняться ему, его члену, всему его существу, потому что он само искушение.

Я вырываюсь из его рук и поворачиваюсь к нему лицом.

— Мне нужно прощение, — просто отвечаю я.

— За что? — он смотрит на меня, словно я вывалена в грязи, и мне сразу же становится стыдно.

Мое сердце неистово стучит в горле, пот проступает на лбу, а глаза медленно скользят по его обнаженной груди, исследуя замысловатые детали чернильных узоров на его упругой коже. «За что тебе нужно прощение, Эвелин? Скажи ему». Я сглатываю ком.

— За то, что хочу тебя, — шепчу я слова, голос застревает в горле, пока я представляю, как трахаюсь с ним.

Самоуверенная улыбка появляется на его губах, и он обхватывает ладонями мое лицо, скользя большим пальцем по уголку моих губ. Этот простой жест заставляет меня закрыть глаза, а мое тело реагирует на него, словно принадлежит дешевой шлюхе.

— Ты заставляешь меня желать такие ужасные вещи, — продолжаю я и снова сглатываю. — Ты отвлекаешь меня от работы, Эзра. Из-за тебя я хочу согрешить. Я должна хотеть убить тебя, а не трахнуть, — признаюсь я, прежде чем осознаю это.

Он на дюйм приближается ко мне, и я ощущаю его дыхание на моих губах, почти чувствуя аромат виски на своем языке. Его руки скользят по моему телу, высасывая воздух из легких с каждым дюймом кожи, захваченным его прикосновением. Он хватает меня за бедра и приподнимает, прижимая спиной к двери. Его горячая кожа скользит по внутренней стороне бедер, и он фиксирует меня месте, подавшись вперед.

— Тогда греши, маленькая убийца, — соблазняет он игривой улыбкой. — Я прощу тебя.

И я хочу этого. Я хочу погрузиться в грех вместе с ним.

Его пальцы скользят под подол моего платья, касаются трусиков и срывают ткань с моего тела. Его твердый живот ощущается так правильно напротив моей обнаженной киски, и я подавляю стон. Его тело словно скульптура Аполлона или Зевса, и это потому, что Эзра — ложный идол. Прекрасный фальшивый идол, которого я должна сжечь в огненном озере за поклонение ему. Но он хочет, чтобы я была его грешницей. Он хочет, чтобы я все время плавала в его грехе, пока он обещает мне прощение. Эзра хочет стать моим Богом, и я не должна допустить этого, но не могу. Я хочу, чтобы он владел мной. Я хочу тех же ужасных вещей, что и он. Я хочу отдать ему свои слезы. И Бог простит меня за это, ибо грех этого мужчины так сладок.

Его руки сжимают мои бедра, и затем он толкает меня вверх до тех пор, пока мои ноги не оказываются на его плечах.

Он смотрит на меня, уголок его губ изгибается в улыбке.

— Это грех? — спрашивает он и зарывается лицом в мою жадную маленькую киску.

Не могу отвести взгляд в предвкушении того, как его горячий язык погрузится в меня. Он скользит по моему набухшему клитору, и все моральные устои рушатся перед ним, склоняясь к его ногам. Как может что-то столь вульгарное выглядеть таким чистым? Я запускаю пальцы в его взлохмаченные волосы, потянув за корни, пока он заставляет меня взрываться, распадаясь на части, кусочек за кусочком. Эзра порочно избавляет меня от малейшей частицы достоинства и чистоты, пока я не оказываюсь обнаженной и раскрытой. Он набрасывается на меня, словно я источник жизни, святой и чистый. Его язык решительно атакует клитор. Поток стонов срывается с моих губ, словно гимн, и он рычит, впиваясь зубами. Я кончаю, выкрикивая его имя, и мои бедра в спазмах сжимаются вокруг его лица.

Но он не останавливается. Он продолжает трахать меня языком до тех пор, пока я не могу сдержаться. Удовольствие прокладывает себе путь сквозь боль, и я ахаю. Мое тело невольно отдергивается от него. Эзра смеется и шлепает меня по бедру, прежде чем опустить на пол. Я скольжу по стене, слабея с каждым дюймом его тела, вжимающегося в меня, но он ловит меня, подтягивая на уровень своих глаз. Его губы обрушиваются на мои. Его язык врывается в мой рот, заставляя попробовать себя. Его эрекция прижимается к моей чувствительной коже, лишая меня воздуха, а голова кружится от вкуса собственного греха на языке.

— Видишь, — шепчет он в мой рот, — каково побывать в раю. — Он подмигивает и уходит от меня.

Я делаю несколько вдохов, и меня пронзает чувство вины. Я не просто тону в его грехе, я буквально сплю со своим врагом. Я испорченная и грязная, и не достойна исполнять волю Господа.

«Ты грешная и грязная, и недостойная любви». Я слышу, как эхом в голове звучат слова Закарии, и ярость наполняет меня. Я согрешила. Я променяла свою цель на жизнь, вожделея плоть. Молитвы не помогут. Бог не услышит мои молитвы, пока я не буду наказана за совершенные грешные деяния.

— Сделай мне больно, — отчаянно кричу я. — Мне нужно, чтобы ты сделал мне больно. — Слезы размывают зрение, и я опускаюсь на колени, цепляясь за руку Эзры и притягивая его к себе, пока умоляю о наказании.

— Я уже говорил тебе, Эви, — он приседает передо мной, склоняя голову на бок и наблюдая, как я рассыпаюсь на кусочки. — Не ты контролируешь это. Я сделаю тебе больно, когда сам этого захочу.

Я должна получить прощение. Я отпускаю его руку и ударяю по щеке так сильно, что его голова откидывается в сторону. Он шевелит челюстью из стороны в сторону, ноздри раздуваются, грудь вздымается от разъяренных вздохов. Он причинит мне боль.

С рычанием он ударяет меня по лицу. Я падаю на пол, и медный привкус крови наполняет мой рот. Я облизываю рассеченную нижнюю губу. Мне нужно больше для прощения. Затем его рука обхватывает мое горло, и тело наваливается на меня, и в этом мизерном количестве боли я ощущаю толику облегчения.

— Дерьмо! — кричит он. — Еще раз ударишь меня, Эви, и я оставлю тебя истекать в луже собственной крови.

— Мне нужно истекать кровью. Сделай так, чтобы я истекала кровью! — кричу я, и Дэйв вскакивает со своего лежака и уходит в спальню.

— Какого черта? — он нависает в дюйме от моего лица. — Почему ты так настойчиво вынуждаешь меня сделать тебе больно, а? — глаза Эзры смотрят в мои, его неровное дыхание охлаждает мои окровавленные губы.

— Мне нужно прощение… — я давлюсь словами, пульс бешено колотится в моих ушах.

— Почему? — его глаза вспыхивают, и я думаю, что это ярость пылает в его черных глазах. Пальцы сжимают мое горло, и я впиваюсь в его руку, паникуя из-за недостатка воздуха. Я хочу боли, но не смерти. Моя работа еще не завершена. Он сжимает сильнее, ногти царапают кожу, прежде чем он резко отпускает меня. Я ахаю и кашляю, уставившись на него.

— Почему? — повторяет он, чуть спокойнее.

— Потому что… — я глубоко вдыхаю, пытаясь успокоить грохочущее сердце. — Так я ощущаю себя чистой.

Он снова наклоняется ко мне, располагая руки по обеим сторонам от моей головы. Его взгляд осуждающий, и я закрываю глаза, чтобы избежать его.

— Ты же понимаешь, что это бессмысленно?

— Ты просто не понимаешь мою веру, — я открываю глаза. Он изучает меня, скользя глазами по моему лицу. Я вижу, как он молча меня оценивает. Чем больше его красоты я впитываю, тем больше он мне кажется дьяволом. Его глаза пустые, темные и бездонные, губы порочные во всех смыслах. Тело — храм искушения. «Он — дьявол, Эвелин. Он отправит тебя в ад».

— Чтобы быть прощенной, надо испытать боль, — отвечаю я. — Боль очищает меня от такого греха, как ты, Эзра. Он покидает мое тело с кровью.

— Ох, дорогая, я могу пустить тебе кровь, но ты — шлюха и убийца. Я более чем уверен, что твой Бог захочет большего, нежели толики боли, прежде чем впустить тебя в жемчужно-белые ворота. — Я стискиваю зубы. — Ты просто маленькая грязная шлюха… — шепчет он мне на ухо.

— Ты хотела этого. Ты просила об этом, Эвелин, — Закари отпускает мои бедра. — Ты притворяешься, будто не любишь это, но, как и любая другая потаскуха, ты хочешь только греховного. В тебе нет ничего праведного. — Его горячее дыхание опаляет мою обнаженную плоть, из-за чего к горлу подступает желчь. — Скажешь кому-нибудь об этом, и я вспорю тебе горло во сне, обещаю, — шепчет он и поднимает массивную раму со мной. Меня охватывает ощущение мерзости и отвращения, и я не могу остановить это. Не могу остановить пульсирующую боль между ног.

Закари бросает мне свою майку и подходит к двери.

— Прибери это, грязная шлюха. — Он хватается за дверную ручку и оборачивается, чтобы посмотреть на меня, на беспорядок, который он оставил: — Тебе стоит тщательнее молить о прощении за соблазнение меня, Эви. Как и женщина, в честь которой тебя назвали, ты соблазняешь на грех праведных мужчин. Это позор. — Он открывает дверь и исчезает, а я тону. Тону в этом ощущении ненависти к себе, отвращении, бесполезности и стыда. Я — грешница, и единственное, что может спасти меня, это покаяние.

Этот маленький демон внутри меня визжит на пределе, и все, что я хочу сделать сейчас, это прижать нож к горлу Эзры и смотреть, как последние капли темно-красной крови стекают на пол. Он ничем не отличается от Закари. Он не отличается от других мужчин. Я не шлюха. Я не его шлюха. Я праведница.

Эзра

Эви застывает, ее лицо бледнеет.

— Я не шлюха, — кричит она. — Я убиваю плохих мужчин. Я убиваю ужасных мужчин. Я делаю добро. Грех — это ты, Эзра! — Ее грудь вздымается, пока она делает несколько судорожных вздохов.

Я отодвигаюсь от нее, прислоняюсь спиной к ближайшей стене и провожу рукой по волосам. Она по-прежнему лежит на спине, смотрит в потолок, думаю, говорит с Богом. Я знал, что Эви была немного «ку-ку». Ни одна девушка не должна так реагировать на удары, но она чокнутая. Люди просто так не становятся такими, их готовят, промывают мозги. Также, как и я был запрограммирован не испытывать угрызений совести за содеянное, Эви была запрограммирована испытывать стыд, словно она исполняет Божий замысел.

Она верила, что ее вера спасет ее, что ее Бог дарует ей прощение.

Мама говорила, что Бог любит ее, что однажды он услышит ее молитвы и спасет нас. Моя мать умерла наркоманкой и шлюхой, в возрасте двадцати шести лет. Она была грязной потаскухой, которая трахалась с мерзкими вонючими мужиками за деньги, чтобы и дальше вязнуть в своей пагубной привычке. Религии всегда было наплевать на нее, и я чертовски уверен, что у нее такое же отношение и ко мне. Религия — это бегство. Человеческое оправдание, позволяющее без угрызений совести прозябать в своей просранной жизни, потому что «Бог спасет тебя». И знаете, что? Единственный человек, который может спасти тебя — это ты сам. И единственное, на что у меня нет времени, — это религия.

Эви продолжала что-то бормотать, моля о прощении, повторяя, что она не грешница. Не стану лгать, такая девушка… Я мог бы выбросить ее на обочине и удрать подальше со всех ног. Но в моем испорченном мире доступного секса, убийств и денег нужно постараться, чтобы меня заинтриговать, а Эви не перестает меня удивлять. В ней есть нечто, что заводит меня, и дело не в ее тугой киске и любви к ремню. Она настолько тронутая, что это делает меня скучным на ее фоне. Она просит об одержимости и власти над ней, реальной власти, не потому что хочет угодить мне или трахнуть меня, а потому что нуждается в этом.