Лорен Ловелл - Отпущение грехов

Выдыхая, я поднимаю юбку повыше и прислоняюсь к стене Греха. Эзра хочет игнорировать меня, значит, так тому и быть. У меня тоже есть работа, если он не собирается мне помогать, я не стану больше тратить на него время. Я провожу пальцами по волосам, опускаю вырез платья ниже, обнажая половину груди. В мгновение ока слышу свист, поднимаю глаза и вижу перед собой мужчину, дымящего сигаретой.

— Сколько?

— Сотня. — Я замечаю блеск обручального кольца в свете уличного фонаря. Прелюбодеяние — грех. — Две сотни без защиты.

— Значит, две сотни, — усмехается он.

Я разворачиваюсь и иду по аллее. Мигают красные фары машины Эзры, когда я нажимаю на кнопку.

— Вау, должно быть, ты очень хорошо трахаешься, — бормочет мужчина, изучая блестящий Мерседес.

— Я люблю угождать, — отвечаю я, улыбаясь, и открываю заднюю дверцу машины.

Эзра

Чертова Эви сводит меня с ума. Мне нравится эта девчонка, и я обожаю погружать в нее член, но, блять, она стервознее всех, кого я знаю. Когда я говорю со шлюхами, то замечаю, как она придумывает все возможные способы их прикончить. Она горячая штучка, но помните, что о них говорят: горячие девочки всегда безумны. Что же, она воплощает собой абсолютно новый уровень этого определения.

Я остаюсь в клубе и помогаю Джеку за баром, по большей части, чтобы держаться как можно дальше от Эви, потому что я либо убью ее, либо трахну, возможно, сразу оба варианта. Я работаю в баре до самого закрытия.

Как только в баре становится тихо, и двери закрываются, Тони, вышибала, садится за стойкой.

— Эй, я ухожу, но твоя девчонка просила передать тебе вот это.

— Она не моя девчонка.

Он протягивает руку и бросает мне связку ключей. Я смотрю на черный брелок Мерседеса. Вот блять. Это нехорошо.

— Спасибо, — рычу я, прежде чем проскальзываю мимо него. Я открываю дверь, ведущую к лестнице и свищу. Дэйв спускается вниз и несколько секунд спустя следует за мной из клуба.

Как только я открываю дверцу машины, я готов убить ее.

— Твою мать! — я врезаю ладонью по крыше. Там, на заднем сиденье, сидит парень с широко распахнутыми безжизненными глазами, направленными в потолок. Его голова вывернута под странным углом, и челюсть отвисла вниз. Она сломала ему шею. Верно? Как хренов Джеки Чан?

Я сажусь на водительское сиденье и завожу двигатель. Я не буду разгребать это дерьмо. Она может оставить за собой труп, но клянусь, если она засунула себе в рот его член, я заставлю ее вырыть себе могилу рядом с ним.

Шины визжат, когда я мчусь через центр города, направляясь к ее квартире. Всю дорогу до ее дома Дэйв скулит и оглядывается назад, словно начинается зомби-апокалипсис. Я паркую машину в тени здания. Последнее, что мне нужно, это чтобы кто-то заглянул в окно и увидел мертвого парня на заднем сидении. Не могу поверить. Она слетела с катушек. Дэйв выпрыгивает из машины так быстро, что я задумываюсь, не обделался ли он. Хлопнув дверью машины, я поднимаюсь по лестнице к ее квартире. Мои нервы на пределе, и я изо всех сил пытаюсь обуздать их, потому что именно этого она и хочет. Она хочет разозлить меня, чтобы я выбил из нее всю дурь, и поверьте, я этого чертовски хочу сам.

Я стучу в дверь и опираюсь руками о дверную раму. Я считаю до десяти про себя снова и снова, пытаясь успокоиться.

— Эвелин! — кричу я.

Эви

Я хожу перед кроватью, нервно сжимая в руке яд. Затем опускаюсь на колени и складываю ладони в молитве. Я не могу найти в себе слов для обращения к Господу, потому что, закрывая глаза, я вижу лишь Эзру. И Ханну. Я пробую еще раз и вновь смыкаю веки.

— Отче наш… — «Ты грешница, Эвелин. Разве ты не видишь? Ты лжешь. Богохульничаешь». Воспоминания о трахающем меня Эзре, и его лице, погруженном в мою истекающую киску, ярко вспыхивают в моем сознании. Я пытаюсь молиться, но единственное, о чем я могу думать, — лишь о сексе с ним. Я кричу от бессилия и вскакиваю на ноги. Снова меряю шагами комнату.

Я даже не уверена в том, что делаю. Я одержима им, помешана на нем. Он — дьявол, который опьянил меня. Мой взгляд падает на Библию, что я забрала из квартиры Мэтью. Я убила его. Убийство — грех. Но он был плохим человеком. Каждый раз, когда я убиваю мужчину, я представляю Закарию. Я вижу его лицо, слышу его голос. Я убиваю этих людей, пытаясь уничтожить воспоминания о нем, и это не помогает. Но я убиваю плохих людей…

— Отче наш, прости меня, — шепчу я молитву, но живот скручивается в тугой узел, потому что в ответ не было отклика на мои мольбы. Я больше не чувствую Бога.

В мою дверь громко стучат. Как только я слышу, что Эзра выкрикивает мое имя, сердце останавливается, и эти бабочки в моем животе взмывают вверх. Я быстро встаю, проверяю макияж в зеркале и бросаю пузырек в сумку. Он продолжает колотить в дверь.

— Эвелин! — рычит он, и я тороплюсь открыть ему. Меня простят. Эзра увидит это.

Улыбаясь, я отпираю дверь. Огромные руки Эзры упираются в дверной косяк, его голова наклонена вперед, глаза смотрят прямо на меня. — Серьезно? В моей тачке!

— Не могла же я убить его на улице, — я поднимаю бровь и смотрю на него, испытывая его терпение. — Я сделала все чисто.

Он подходит ближе, медленно, дюйм за дюймом, он приближается ко мне, пока я не ощущаю его теплое дыхание на своих губах.

— Ты трахалась с ним?

— Нет. — Сердце стучит быстрее, клокоча в горле. Он предупреждал, что я закончу в луже собственной крови, если еще раз засуну в рот член другого мужика. Хотя я и не трогала того мужчину, потому что мои губы были созданы для члена Эзры, потому что я люблю Эзру, но не думаю, что он поверит мне. Он убьет меня и выбросит тело в реку Хадсон, и будет смеяться, пока меня будет уносить течением.

— Ты брала в рот его член? — спрашивает он, и его бровь вопросительно выгибается, а голос звучит опасно низко.

— Нет, Эзра, — я сглатываю, пытаясь не моргать, потому что, если я моргну, он подумает, что мои слова — ложь.

Его рука двигается стремительно, как змея, поражающая добычу, и я чувствую, как его пальцы сжимаются вокруг моего горла, перекрываю доступ к кислороду.

— Ты ходишь по чертовски тонкому льду, маленькая убийца, — мышцы его челюсти напряжены, и он смотрит на меня в упор. — Твои закидоны начинают надоедать мне. Когда я говорю стоять, ты, блять, будешь стоять.

Я должна ощущать желание возразить ему. Я должна испытывать страх и отчаянно хотеть убрать его руку с моего горла, но нет. Мне нравится видеть, насколько сильно я могу его разозлить. Он отпускает меня и отталкивает от себя.

— Ты мне не хозяин, Эзра, — тихо отвечаю я.

Смеясь, он обходит меня, медленно кружа вокруг, словно стервятник.

— А вот тут ты ошибаешься, дорогая, — он хватает меня за волосы на затылке, дергает назад так сильно, что кожу головы обжигает болью. Он глубоко вдыхает и выдыхает, пока кусает меня за шею. От этого ощущения по каждому дюйму тела бегут мурашки. — Я владею тобой. Ты не подчинилась мне, а это всегда влечет за собой последствия. В особенности, если твои действия приводят к трупу на моих гребаных кожаных сидениях.

И я хотела этих последствий…

Я сглатываю, сердце громко бьется в груди, потому что я нуждаюсь в его ярости.

— Я не оставила его истекающим кровью. Это просто труп, Эзра.

Он рычит мне на ухо: — Ты когда-нибудь видела, что мертвые тела могут испражняться под себя? Потому что я, мать твою, видел. Ты счастливица, этот парень не обосрался на заднем сидении. — Мои глаза опускаются в пол. — А сейчас, — продолжает он, — ты сама пойдешь к машине, или мне тебя потащить?

Знаю, я не должна идти с ним. Знаю, что не обязана, но часть меня хочет его власти. Я никогда не жаждала внимания, расположения мужчины, но то, как я хочу Эзру, убивает меня.

— Дай забрать сумочку, — произношу я и отворачиваюсь. Мне просто нужно взять с собой яд на тот случай, если мне придется его убить.

Я могу позволить ему думать, что он владеет мной. Даже позволю быть уверенным, что он контролирует меня, потому что, пока я допускаю это, я — единственная, кто владеет ситуацией. Я продолжаю себе повторять это, так как отчетливо понимаю, что это просто ложь, и в реальности Эзра полностью обладает мной.

Я забираю свои вещи с комода, выключаю свет и закрываю за собой дверь. Когда я выхожу из квартиры, то ощущаю на себе пристальный взгляд Эзры и сглатываю ком в горле.

— Ты злишься? — спрашиваю я.

Он отворачивается и начинает спускаться по лестнице.

— Ох, я зол, маленькая убийца. Я просто оттягиваю время, потому что, после того что я задумал для тебя, ты не сможешь сесть в машину.

Я улыбаюсь, сердце наполняется теплотой от его обещания.

Тело Эзры с силой обрушивается на меня. Лопатки хрустят, когда он жестко прижимает меня к деревянному полу. Холодное лезвие ножа опасно скользит по моему животу, пока он разрезает мою футболку посередине и срывает с моего тела. Холодный воздух заставляет напрячься. Он аккуратно скользит острием ножа между моими грудями, двигаясь вниз к животу, и мою кожу покалывает от прикосновения стали. Чуть больше давления, и он может вспороть мне живот, но он не сделает этого, потому что хочет меня. Он нуждается во мне так же, как и я в нем, и я вижу это в его диких черных глазах. Вот что мне нужно, так же, как и ему. Именно поэтому он не может меня игнорировать. Мне нужно быть желанной для него.

Его губы повторяют путь лезвия. Пока он целует меня, его руки отбрасывают нож в сторону, и тот с грохотом падает на пол.

Мне не должно это нравиться, и я прекрасно осознаю это, но в моем мире существует так много вещей, которые мне не должны приносить никакого удовольствия. Я хочу быть его идолом для преклонения. Я хочу быть его грехом, за который ему стыдно, но насколько же извращенным он должен быть, чтобы заставить такого испорченного человека, как Эзра, испытать стыд?

— Я заставлю тебя, Эви, пожалеть о том, что ты меня разозлила, — пообещал он, и от одной этой мысли бабочки в моем животе взвились и запорхали с большей силой. — И, нет, я не причиню тебе боли, не физически. Тебе она слишком сильно нравится, моя извращенная маленькая убийца, — он нежно поцеловал мой живот и впился зубами в кожу, и я улыбнулась, потому что он солгал. Он причинит мне боль.

Он поднял нож, изогнул бровь и провел лезвием по моему бедру. Его глаза вспыхивают, когда он поддевает ножом мои трусики. Мое сердце колотится так, что сбивается дыхание. Это опасно — в его руках власть, а я беспомощна. Но мне нужен тот, кто будет контролировать меня, и Эзре это под силу.

Острие ножа скользит вдоль кружева на моем бедре, и ткань медленно расходится. Он улыбается, проводя им по животу, и затем разрезает трусики с другой стороны, его руки жадно срывают распоротое кружево с моего тела. Он раздвигает мои бедра и смотрит на меня — на самую грязную часть меня. Есть нечто вдохновляющее в том, что, будучи обнаженной перед мужчиной, он смотрит на тебя, словно ты воплощаешь собой нечто святое и божественное.

Широкая улыбка появляется на его лице, и он ножом осторожно скользит по моей обнаженной киске и прижимает плоской частью лезвие к клитору. Холодный металл приятно ощущается на теплой коже. Вероятность того, что он может навредить, вызывает во мне всплеск адреналина.

— В этот раз ты будешь умолять меня остановиться, — он шепчет эти слова в мою кожу и вонзает нож в пол. Его пальцы впиваются в мои бедра, и он еще шире раздвигает их с такой грубой силой, что мышцы буквально горят под его руками. Пульс бешено стучит в предвкушении. Я хочу его грех. В тот момент, когда его жаркий рот накрывает меня, он поглощает всё и становится моим Богом. Нет ничего, кроме Эзры, меня и нашего грехопадения. Этого прекрасного, трагически нечестивого грехопадения.

Со стоном он раскрывает меня и проникает языком внутрь. Моя спина выгибается над полом, когда блаженное тепло поглощает меня. Его предплечье прижимает мои бедра к полу, заставляя не двигаться. Его язык кружит вокруг клитора, посасывает его. Мне нужно за что-то держаться, найти опору под руками, потому что это ощущается так, будто он вырывает из меня душу. Словно экстаз, обрушившись на меня, вытолкнул в абсолютно другую реальность. Я хватаюсь за его голову, царапаю ногтями, пробираясь сквозь непослушные волосы. Я никогда не ощущала себя настолько желанной, такой вожделенной и невинной, как сейчас, когда нахожусь в руках своего прощения. Я издаю стоны. Я повторяю его имя снова и снова, пытаюсь прижаться к нему и заставить его язык глубже погружаться в меня, и затем… он останавливается, и я чувствую, будто меня бросили на самое дно ада. Он поднимается на колени, на его лице широкая садистская улыбка, как у дьявола.