Когда он со стуком прижимает её к окну, я даже различаю этот звук, который эхом прокатывается по аллее. Мне хочется, чтобы это моя обнажённая спина прижималась сейчас к холодному стеклу. В моих ушах колотится пульс, словно крича о том, какая я похотливая шлюха, потому что позволяю этому мужчине вселять в себя такие грешные мысли, и я кричу в ответ, чтобы этот голос заткнулся. Мне остаётся только представлять себе, что пульсация между ног и покалывание кожи могли бы быть в тысячу раз приятнее, если бы он сейчас прижимал к стеклу меня. Я могла бы позволить ему оттрахать меня, а затем он бы наказал меня своим ремнём, и я была бы прощена за это мерзкое желание, которое, словно рой насекомых, расползается по мне. «Трахаться» — это нечестивое слово, Эвелин».

Эта маленькая рыжеволосая шлюшка шлёпает его по груди, вонзается в него ногтями. Он наклоняется к её шее, сжимая в кулаке её волосы, и наверняка шепчет ей какие-то ужасно греховные слова. Готова поспорить, он говорит ей, что она будет умолять его, и всё, чем наполнено мое сознание сейчас, — его горячий рот на моей коже, как он заменил боль чем-то удивительно блаженным, отчего я снова почувствовала необходимость в наказании. Но вот он отрывает её от стекла и на секунду его взгляд задерживается на окне. На мгновение мне становится страшно, что он увидит меня, но даже если и так, он не сможет меня узнать. В конце концов, они отходят от окна, а я, раскрасневшись, спускаюсь вниз по пожарной лестнице, чувствуя, не побоюсь этого слова, зависть к этой «Иезавель» в слишком обтягивающем белом платье.

Зависть. Похоть. И то, и другое — грех. И они, словно безудержный огонь, пылают внутри моего тела — тела, которое должно быть храмом. Но сегодня оно — бездна, которая, боюсь, если не буду осторожна, поглотит меня и выплюнет прямо в ад. Сжимая в потной ладони ключи, я слушаю тихое постукивание каблуков, пока иду по асфальту. Я прохожу мимо машины Эзры, но, вместо того чтобы перейти дорогу прямо здесь, прохожу дальше. Мой взгляд сосредоточен на её чёрном, блестящем «БМВ». Сжимая ладони, я останавливаюсь рядом с автомобилем. Шлюха. Взяв ключ, я вывожу на краске это слово. Скрежет ключа по металлу приносит мне радость в какой-то нездоровой форме. «Иезавели» это совсем не понравится. Но и она мне абсолютно не нравится, так что тут всё по-честному.

Я не трачу время на то, чтобы полюбоваться на свой шедевр. Просто иду к своей машине и еду домой. Прочитав молитвы, залезаю в кровать и лежу, не в силах выбросить из головы образы Эзры, трахающего ту женщину. Словно внутри меня кто-то поставил на повтор запись с порно, и из-за этого я ощущаю себя грязной. Я закрываю глаза, а потом, когда просыпаюсь, чувствую, что мой клитор пульсирует, а рука прижимается к трусикам в том месте, где хорошие девочки не должны себя трогать. Он проник в мои сны, осквернил мой бессознательный рассудок своими грехами. Я чувствую капельки пота на бровях, когда отдёргиваю дрожащую руку от своего тела. Я тяжело сглатываю и, тут же сбросив одеяло, падаю на колени у кровати, чтобы помолиться.

— Прошу, прости меня за мои нечестивые мысли, за вещи, которым я позволила просочиться в свою душу. Прошу, отгони от меня эти порочные желания. Аминь.

Пульсация между ног так и не прекращается, и всё, чего мне хочется, — это касаться себя, думая о том мужчине, о том, как ощущались на мне его большие руки. Об освобождении, что он подарил мне. Завтра пятница, быстрее бы.

Глава 10

Эзра


Раздаётся негромкий стук в дверь, и Дэйв, рыча, подскакивает.

— Входите! — кричу я.

Дверь приоткрывается, и в моем кабинете появляется миниатюрная женская фигурка. Чёрные волосы волнами спадают на плечи. Эви.

Дэйв усаживается перед ней, продолжая гулко рычать. Её глаза прикованы к нему, и она боязливо жмётся к стене.

— Дэйв! — рявкаю я, и он с ворчанием разворачивается и ложится на своё место.

С секунду она смотрит на меня, широко распахнутые синие глаза встречаются с моими. В её красоте есть что-то трагичное, и меня притягивает её обманчивая невинность.

Я предпочитаю знать всё о своих девочках, потому что в нашем деле важно всегда быть во всеоружии. По крайней мере, так я себе говорю. Я попросил Джонти последить за ней. Теперь мне известно, где она живёт, в какую церковь ходит. Но на этом всё. Мне больше не удалось ничего на неё найти — ни номер страховки, ни свидетельство о рождении. Она словно призрак, но даже для шлюхи это подозрительно.

Она сбрасывает своё пальто. И мой взгляд тут же привлекает чёрное облегающее платье, которое обтягивает каждый чёртов изгиб её тела. Всего лишь одного взгляда на нее достаточно, чтобы превратить переднюю часть моих джинсов в долбанный вигвам. Я откидываюсь назад, чтобы моему члену стало немного просторнее, и неловко ёрзаю на месте.

— Ты пришла, — опустив локти на подлокотники кресла и сцепив руки перед собой, говорю я.

— Ты сам сказал мне возвращаться… — она бросает тревожный взгляд на Дэйва и прочищает горло. — Второй этап, помнишь?

Я молча смотрю на неё. Её лицо вспыхивает, и мой член тут же дёргается в ответ.

— Я помню, — усмехаюсь я. — Просто не ждал, что ты придёшь. Большинство не приходит.

И ей не следовало.

Она опускает глаза, и, по-моему, я уловил на её губах едва заметную улыбку.

— Я не такая, как большинство, — шепчет она.

Да, с этим, чёрт бы её побрал, не поспоришь.

Я встаю, и Дэйв тоже собирается вскочить за мной, но я жестом указываю ему сидеть на месте.

— Следуй за мной, — выходя из комнаты, бросаю я Эви.

Я иду по тому же самому коридору к той же самой комнате, а она снова следует за мной, тихое постукивание её каблуков кажется оглушительным.

В этот раз она, не колеблясь, остается невозмутимой, когда я вхожу в комнату и включаю свет. Она ничем себя не выдаёт. Её лицо остаётся совершенно бесстрастным. Хотя для большинства девушек второй визит представляется намного ужаснее первого. Они прошли через первый этап и считают, что то, что произойдёт, будет ещё хуже. Это же второй этап. Он должен быть более жестоким. Они боятся неизвестности. Но не Эви. Она выглядит спокойной, словно смирилась со всем, что бы её ни ожидало здесь. Каждый раз она удивляет и восхищает меня.

— Раздевайся, — приказываю я ей.

Она без промедления начинает снимать с себя одежду, и меня почти охватывает чувство разочарования. Часть меня хочет, чтобы она сопротивлялась, чтобы мне самому пришлось срывать с неё одежду. Её покорность не так возбуждает, как могла бы возбудить её борьба. Она расстёгивает платье, и оно падает на пол, оставляя её в белых кружевных трусиках и бюстгальтере. Мой взгляд скользит вниз по её ногам к красным туфлям на высоких каблуках, и я вынужден поправить свой член, похоже, уже в сотый раз.

— На колени.

Она подчиняется с готовностью и, подняв голову, наблюдает, как я обхожу её вокруг.

— Почему ты вернулась, маленькая убийца? — схватив за подбородок, я рывком поднимаю её лицо вверх.

— Ты сказал мне это сделать.

Я улыбаюсь. Она — убийца, боец. Она вернулась сюда не потому, что я ей так сказал. Она вернулась, потому что сама этого хотела. Вот только, почему она этого хочет, я пока ещё не знаю. Я подхожу к комоду и вытаскиваю флоггер. Вообще, всё это дерьмо мне не очень нравится — слишком много позёрства, но для того, что я хочу от неё, ремень не подойдёт. Я провожу кожаными хвостиками по ладони, подходя к Эви, её взгляд следует за моими движениями, и в нём загорается искорка любопытства, когда я протягиваю ей флоггер. Она берёт его из моей руки, рассматривая.

— Тебе нужно будет воспользоваться этим. — Её глаза широко распахиваются, когда я произношу эти слова. Они всегда думают, что им придётся бить меня. Я смеюсь, когда она переводит взгляд с плётки на меня, и качаю головой. — Тебе придётся причинить боль самой себе, Эви.

Я слышу, как она сглатывает. Её глаза пристально вглядываются в мои, и на какую-то миллисекунду мне кажется, что она вот-вот заплачет. И я на это надеюсь.

— Почему я должна это делать? Какой в этом смысл? — пропуская кожаные ленты сквозь пальцы, спрашивает она.

— Ты не должна задавать вопросы. Ты должна быть послушной, подчиняться, — я выплёвываю последнее слово, потому что ненавижу его. — Но я скажу тебе, потому что, милая, ты мне нравишься. Смысл в дисциплине. Если ты можешь причинить боль сама себе, и я имею в виду реальную боль, то сможешь вынести от них всё, а поверь, то, что они будут делать с тобой… — не знаю, зачем я всё это ей говорю и почему притворяюсь, будто по-прежнему рассматриваю её кандидатуру на эту работу. Она здесь не для того, чтобы стать элитной проституткой. Она здесь потому, что я так захотел. И других причин нет.

Она кивает в знак согласия. Её голубые глаза остаются прикованными ко мне, а лицо — всё таким же бесстрастным, когда она поднимает в руке флоггер и бьёт себя через плечо. Громкий звук удара кожи по её телу эхом прокатывается по комнате. Она даже не вздрагивает: она остается неподвижной, а ее взгляд неотрывно прикован к моему.

— Ещё раз, — говорю я.

Ещё один громкий удар разрезает тишину, а затем ещё один и следующий. И никаких слёз, никаких криков. Она несгибаема, и от этого у меня такой стояк, словно мой член отлили из цемента. Она останавливается, бросая флоггер рядом, но я, улыбаясь, качаю головой.

— Я не говорил тебе прекращать.

Её глаза сузились, и в них горит негодование. Я сажусь на корточки перед ней и хватаю за подбородок.

— Сильнее… — шепчу я.

Она рывком освобождается из моей хватки, поднимает хлыст и снова, и снова бьёт себя по спине. Я теряю счёт этим ударам. Но, сколько бы раз кожаные полоски не вонзались в её кожу, она не ломается.

— Достаточно.

Чёрные кожаные кисточки распластываются по полу, когда её рука опускается. Она протягивает мне флоггер и смотрит на меня из-под своих густых тёмных ресниц. Её белоснежные зубы покусывают кроваво-красные губы.

— Я хочу, чтобы ты это сделал, — опуская глаза в пол, шепчет она. — Пожалуйста.

Она даже не дожидается моего ответа, просто разворачивается и ждёт. Мой взгляд блуждает по её бледной коже, по воспалённым красным полосам, оставшимся после её ударов. Ей было недостаточно?

Борясь с самим собой, я крепче сжимаю деревянную рукоять. Не ей отдавать здесь приказы, но, проклятье, то, что она так жаждет этого, то, что это ей нравится… Чёрт, как же я хочу заставить её кричать и рыдать! Только проблема в том, что она не будет кричать и рыдать. Она ничего не боится, терпит любую боль, и это, блять, заставляет мой член дёргаться; я не знаю, что в этом грёбаном мире сможет сломать её. И зная это, я хочу оттрахать её так, чтобы она кричала, но сомневаюсь, удастся ли мне довести её до этих недостижимых слёз, не избив до крови.

Я замахиваюсь плёткой и опускаю её на лопатки Эви. Кожа впивается в её тело, и я сжимаю челюсть. Я бью её снова и снова, и чем сильнее я бью, тем расслабленнее она становится. С каждой грёбаной секундой мой член становится всё твёрже. Я рычу и ударяю её с силой, способной вызвать кровотечение. От этого удара она ещё больше выгибается и, клянусь, издаёт стон. Для неё это не наказание, а удовольствие, чёрт бы её побрал.

Я выпускаю из руки флоггер, и он падает на пол. Я больше не в силах выносить это дерьмо. Несколько быстрых шагов, и, сократив дистанцию между нами, я встаю перед ней, зажимаю в кулаке её волосы и оттягиваю голову назад.

— Тебе нравится, когда я причиняю тебе боль, маленькая убийца? — её взгляд опускается, щёки краснеют. Свободной рукой я поглаживаю её щёку. — Не стыдись своих ощущений, милая. Это охрененно прекрасно, — шепчу я.

Её дрожащая рука поднимается к моему поясу, и она нерешительно начинает тянуть за пряжку моего ремня. Она так не уверенна в своих действиях, так чертовски невинна. Её глаза на одну короткую секунду встречаются с моими, но она тут же потупила взор, и её рука упала на колени. Я провожу большим пальцем по её нижней губе, а затем просовываю его в её рот — её тёплый, влажный рот. Её язык касается кончика моего пальца, и это простое движение заставляет мой член подскакивать вверх-вниз, словно щенка, который ждёт, когда его приласкают. Когда она стонет, я протяжно и шумно выдыхаю. Дерьмо. Я не трахаюсь со шлюхами, но это ведь только её рот, верно? И она не похожа ни на какую другую шлюху.

Я вырываю палец из её рта и, рывком расстегнув ремень, стягиваю джинсы вместе с боксерами. Она чуть хмурится. Одна моя рука по-прежнему запутана в ее волосах, и я хватаю её покрепче, притягивая к себе до тех пор, пока её лицо не останавливается в миллиметрах от моего члена. Её прерывистое, горячее дыхание обжигает его. Твою мать. Я не могу дождаться, когда окажусь в тепле её рта.