Наталья Нестерова - Отпуск по уходу

Ольга, опустив голову, молча ела, хмуро и сосредоточенно резала сардельку на кусочки, макала в лужицу кетчупа, отправляла в рот, жевала, глотала. Следующим заходом накалывала на вилку кусочек огурца или помидора, достопамятный салат на гарнир, жевала, глотала… Опять резала сардельку… Ни грана сочувствия или соболезнования брату, пусть и двоюродному.

***

Они знали друг друга с пеленок, обоих родители отправляли к бабушке на лето в бессарабский поселок Прибрежный. Лиман и море, зной и запах полыни, огород и сад, скотный двор, принадлежавший огромной свинье Зойке, и птичник, в котором царствовали гуси. Андрейка их боялся, но, подражая бесстрашной Ольге, стегал кнутом воздух, когда гнали вечером гусей домой. Все лето бегали босиком, и пятки дубели, кожа на них становилась похожа на наждак. Удобно чесать покусанные комарами загорелые ноги, на которых после почесывания оставались белесые полосы. В тринадцать лет Андрей в Прибрежном впервые попробовал самогонку. Сестра донесла бабушке. Андрейка был выпорот хворостиной. В отместку наябедничал: а Олька за клубом целовалась с Богданом. Сестру бабушка стегала широким солдатским ремнем, гораздо яростнее, чем Андрея. Потому что парень всяко, рано или поздно, станет пить, а если девушка рано начнет гулять, то удержу ей не будет, один сплошной позор. Однажды Ольга тонула в море, и Андрей ее спас, вытащил. Когда по его недосмотру погибли шестеро гусят, Ольга по-товарищески взяла часть вины, трех дохлых птиц, на себя.

Андрей и Ольга, единственные дети в своих семьях, были как родные: дрались, мирились, то выступали сплоченным дуэтом, то подножку друг другу ставили. Когда выросли и оба оказались в столице — Ольга замуж за москвича вышла, Андрей тут учился в институте, — искренне радовались: близкий человек под боком.

И вот теперь сестра, насупленная и нахохленная, мрачно жующая, демонстрировала, что не одобряет стремления брата как можно скорее избавиться от ребенка. Ольга почему-то сразу и безоговорочно поверила в факт отцовства Андрея. Слова не сказала, но Андрей хорошо сестру знал и видел — Ольга с тупой бабской упертостью будет отстаивать интересы ребенка. Как же! Петеньку, муси-пуси, ей жалко! Как бы ребеночек сиротинкой не оказался. А его, Андрея, кто пожалеет? Хотя Ольгино молчаливое противостояние вызывало раздражение, Андрей смиренно попросил:

— Оль, возьми пацана к себе, а? На время, пока я не разрулю ситуацию.

— Куда возьми? — подняла глаза. — Ты же знаешь наши условия.

Верно, жилищные условия у Ольги тяжелые: она сама, ее муж, двое детей, родители мужа и его сестра — и все в маленькой двухкомнатной квартирке.

— И потом, — добавила Ольга, — ребенок — очень большая ответственность.

— Вот именно! — подхватил Андрей. — Для меня эта ответственность совершенно непосильная.

— Но твой сын…

— Не мой! — перебил Андрей. — Заруби себе на носу: к ребенку я никакого отношения не имею! Экспертиза обязательно докажет. Жалко, выходные, а то бы немедленно сдал анализы. Слушай, а куда девают временно бесхозных детей?

— Каких?

— Вот скажем для собак или кошек, чьи хозяева уезжают в отпуск, есть специальные питомники. Называется — отдать на передержку.

— Отдать на передержку ребенка нельзя, нет таких питомников. — Последнее слово Ольга произнесла с возмущенной издевкой. — Ив детский дом Петеньку не примут, потому что по документам ты его папа, и никто тебя отцовства не лишал.

— Лишат! — заверил Андрей. — До суда дойду, но эту филькину грамоту, — потряс в воздухе свидетельством о рождении, — заставлю аннулировать. Оля, ты понимаешь, что я влип как кур в ощип? Что у меня большая проблема?

— Раньше надо было думать, — ответила Ольга, разливая по чашкам чай, — когда спал с кем попало. Тебе давно следовало жениться и содержать нормальную семью.

— На ком жениться? — передернулся от отвращения Андрей. — На матери Петьки? Да я бы скорее на кастрацию согласился! Кстати, у меня есть девушка, очень славная. И намерения по отношению к ней самые серьезные.

— Если она славная, то поможет тебе воспитывать ребенка.

— Что ты несешь? Зачем моей девушке чужой ребенок, если он мне самому как слону велосипед? Ольга! Ненавижу, когда у тебя такое лицо — тупое и упрямое. Петька, о котором ты час назад и не подозревала, дороже меня, брата?

— Ты взрослый и сильный мужчина, а Петенька слабый и беспомощный.

— И что дальше?

— Надо думать, как тебе помочь.

— Думай! Идея! Нет ли у тебя знакомых, которые желают завести ребенка?

— Не поняла.

— Бездетная семья, хотели бы усыновить, бюрократия, волокита и все такое. А мы им предлагаем здорового шестимесячного ребенка сейчас и сразу.

— Как тебе не стыдно! Подсовывать своего сына неизвестно кому!

— Если еще раз назовешь его моим сыном, выставлю тебя за дверь!

— Очень испугалась. Уйду, а что ты с ребенком будешь делать? По квартире прыгать?

— Погорячился, извини!

— На самом деле все просто. За ребенком нужен уход. Его может обеспечить няня. Ты в состоянии оплатить ее услуги?

— Почем нынче няни?

— У тех, кого присылает агентство, до ста рублей в час доходит. Но это для ожиревших новых русских, и с агентством лучше не связываться. Смотрел по телевизору передачу про то, как няни издеваются над детьми и обворовывают квартиры?

— Мои любимые передачи, — насмешливо заверил Андрей. Но сестра юмора не поняла, и он уточнил: — Ужастиков не любитель. Давай отыщем няню, которая заберет к себе Петьку.

— Так не бывает, — соврала Ольга. Полагала, что брату следует находиться рядом с малышом, чтобы привыкнуть к нему и полюбить. — Няни только приходящие, с ночевкой и без.

— Она будет у меня еще и спать? — вытаращил глаза Андрей.

— Дети часто просыпаются по ночам, плачут. А тебе надо высыпаться, ты же не можешь бросить работу.

— Чего не могу, того не могу.

— У меня есть на примете одна женщина, очень надежная и ответственная, с невероятно тяжелой судьбой. У нее мама…

— Стоп! Не надо про судьбу. Эта женщина может приехать сегодня?

— Так быстро все не делается. Мне еще подход к ней надо найти, уговорить.

— Слышишь? Кажется, он проснулся, вякает. Что будем делать?

— Надо переодеть и дать прикорм.

Ольга поднялась и пошла из кухни. Андрей плелся следом и бурчал:

— Яблоки на пюре отказываюсь ему перетирать.

— И не надо. Сейчас продиктую тебе список, сходишь в магазин, купишь пюре в баночках, памперсы, детское мыло и детский крем, да много всего нужно.

Она вошла в комнату, склонилась над младенцем, и по лицу ее опять растеклась умильно-приторная гримаса. Засюсюкала, акая:

— А кто у нас проснулся? А кто у нас потягивается? Потягунушки-потягунушки, мы растем шалунушки. А кто у нас шалунушка? Петечка у нас шалунушка! А кто тете улыбнется? Вот, молодец! Вот как он улыбается! Ты только посмотри, какой славный, чудный мальчик. А кто пойдет к тете на ручки? Ой-ты, ой-ты, какие мы большие и сильные. Повезло тебе, братик, малыш замечательный!

Андрей хотел сказать, что будь Петька хоть трижды замечательный, к нему, отношения не имеет. Но промолчал. Лучше не дразнить гусей. В детстве обиженная Ольга могла раздразнить гусей (настоящих, бабушкиных), и они гонялись за Андреем.

В магазинах, покупая по Ольгиному списку продукты и средства детской гигиены, Андрей чувствовал себя дурак дураком. Потому что на него смотрели как на молодого отца! Одна тетка даже спросила:

— У вас мальчик или девочка?

— У меня крокодил! — огрызнулся Андрей.

Тетка обиженно и осуждающе скривилась, повернулась спиной. Так рождаются легенды о жестокости и хамстве молодежи. Андрей не был грубым хамом, но кого угодно выведет из себя ребенок, неожиданно свалившийся тебе на шею, чертовы памперсы, которые делятся по размерам и не все размеры представлены в продаже. А детское питание, пюре в баночках особой фирмы, на котором настаивала Ольга (остальные вызывают диатез), нашлось лишь в третьем магазине. Кто сказал, что исчез дефицит? Молодые мамаши вроде Ольги создадут его искусственно, из вредности, чтобы заставить отцов бегать по магазинам. Счастье, что он, Андрей, бездетен и не женат.

И все-таки его сестренка была настоящим другом. Парикмахерскую пропустила, до позднего вечера руководила своим семейством по телефону. Заставила Андрея пройти школу начинающего отца — научила кормить и переодевать младенца, подмывать его после опорожнения кишечника, смазывать складочки детским кремом (на пухленьком тельце, на ручках и ножках была масса складочек-перетяжек). А главное — развеяла страх брать ребенка на руки. После купания и перед последним кормлением (жидкая каша, соска номер три) Андрею уже перестало казаться, что Петька в его руках погибнет или сам он, Андрей, в аффекте придушит карапуза.

Надев шубу, стоя в дверях, Ольга чмокнула брата в щеку:

— Все будет хорошо! В глубине души ты очень добрый и славный.

— Это очень глубокая глубина. Никому про нее не рассказывай. Мне бы ночь продержаться. А утром ты приедешь? — спросил он требовательно.

— Обязательно! Пока! До завтра!

Ночь прошла спокойно, хотя спал Андрей плохо, ни на секунду не забывая, что рядом мина замедленного действия. Петька проснулся только раз, в три часа, Андрей ему дал заранее приготовленную бутылочку с молочной смесью и соской номер один (у нее внизу меленько написано). Петька снова заснул, даже не вылакав до конца. Несколько тревог, когда Андрей вскакивал и бежал к ребенку, были ложными, малец спал на спине, смешно подняв согнутые в локтях ручки, точно по команде «Сдаюсь!» Умилительно, но сам Андрей сдаваться не собирался.

Если бы Ольге досталась судьба Марии Ивановны Арсаковой, то Ольга предпочла бы вообще не появляться на свет. Ведь ради чего нам, женщинам, стоит жить? Чтобы познать любовь, восхищение собой. Ради веселого безрассудного веселья, путешествий, знакомств и легких увлечений. Чтобы испытать сокрушительное счастье материнства и наблюдать, как растут чудеса из чудес — твои дети. Мария Ивановна, школьная подруга Ольгиной свекрови, всего этого была лишена.

Над семьей Арсаковых тяготело проклятье. Во-первых, у них на свет появлялись исключительно девочки, а мужья не приживались, уносились в неизвестном направлении. Мария Ивановна и вовсе замуж не выходила, не успела. Во-вторых, женщинам Арсаковым было уготовано, как под копирку, последние двадцать с лишним лет провести, не вставая с постели, тяжело парализованными после инсультов. За прабабушкой ухаживали мама и бабушка (Мария Ивановна была девчонкой), за бабушкой — мама и подросшая Мария. Когда ей исполнилось восемнадцать, захворала мама, на руках у Маши оказалось двое тяжелобольных родных и любимых.

Мария Ивановна ни дня не работала вне дома, хотя трудилась от зари до зари, нигде, кроме средней школы, не училась. Жила на пенсии мамы и бабушки сверхэкономно, почти нищенски. Носила платья, которые отдавала Ольгина свекровь и другие школьные подруги. Фрукты или деликатесы вроде сыра, хорошей колбасы, шоколадных конфет или пирожных тоже видела, если принесут участливые подруги. Они же отдавали вещи, которые в противном случае оказались бы на помойке — старые телевизор, диван, холодильник и другая мебель-утварь.

От подобного мрака безысходности, по мнению Ольги, можно было сойти с ума или повеситься. Но Мария Ивановна считала свою жизнь нормальной и естественной. Так на роду написано. Терзаться и сокрушаться — значит упрекать, обижать единственно родных людей, ведь и они в свое время несли такой же крест. Другое дело, что после Маши никого нет, некому будет за ней горшки выносить, менять белье по три раза на день, бороться с пролежнями, кормить с ложечки, давать лекарство по времени, терпеть капризы, разбирать невнятное бормотание, давно заменившее разумную речь. Против судьбы не восстанешь, придется последние дни в каком-нибудь приюте встретить. Маша была к этому готова, но решительно отказывалась сдать в интернат маму и даже бабушку, которая почти в растение превратилась.

Познакомившись с Марией Ивановной, Ольга поразилась тому, каким запасом доброты, смирения, ласковой внимательности и участия обладает эта женщина. Качества, конечно, прекрасные. Но, представленные в большом количестве, наводят на мысль об умственной неполноценности. Монашенки группируются в монастырях, не живут среди нас, и слишком добрый человек выглядит глуповатым. Хотя Мария Ивановна вовсе не глупа. Отсутствие образования незаметно за правильной литературной речью, книжек прочитано множество, окна в мир — радио и невыключаемый телевизор — позволили не оторваться от культурных корней и текущих событий.

Уникальная женщина, думала Ольга, такую бы душевную благодать да в мирных (читай — в личных) целях. И подруги, сами уже бабушки, опекают Марию Ивановну с трепетом и многолетней преданностью. Но эгоизм в их благотворительности легко просматривается. Если бы Мария Ивановна ныла, жаловалась на жизнь, плакалась и давила на сочувствие, рядом с ней давно бы никого не осталось. Очень приятно слушать про чужие страдания, своих под завязку! А так: пару-тройку раз в год заедешь к Маше, гостинцев привезешь, вещи ненужные отдашь, она благодарит, радуется, глаза светятся, и ты чувствуешь себя прекраснейшим из людей.