Катрин столкнулась с проблемами. Она окончательно поправилась, но ее мучил Альва, испанский посланник. Он упрекал королеву-мать в том, что она пренебрегла его советами и проявила излишнюю мягкость к гугенотам. Его католическое Величество был недоволен Катрин.

— Мой господин, — с ироническим отчаянием в голосе говорила она, — что я могла сделать? У меня нет былой власти. Мои сыновья становятся мужчинами, а я — всего лишь слабая женщина.

— Мадам, вы управляете вашими сыновьями; вы сами дали Колиньи время собрать армию.

— Но что я моту предпринять сейчас? Я такая же ревностная католичка, как вы… и ваш господин… что я могу сделать?

— Вы забыли, мадам, беседу, которую вы имели с герцогом Альвой в Байонне?

— Ни слова об этом, умоляю вас. Этот замысел будет обречен, если о нем пойдут слухи.

— Его следует осуществить, и весьма срочно. Убейте лидеров… всех. Колиньи должен умереть. Королева Наварры должна умереть. Их нельзя оставлять в живых. Мадам, до меня дошло, что вы располагаете средствами для этого. Вас считают мастером по части устранения людей. Однако самые опасные мужчина и женщина вашего королевства — самые опасные для вас и для трона — живы и околачивают армию, чтобы сражаться с вами.

— Но, мой господин, Колиньи здесь нет. Он в военном лагере. Королева Наварры не приедет сюда, если я приглашу ее. Я избавилась от двух братьев Колиньи — Одета и Анделота, причем последний умер в Англии. Это было проделано ловко, правда? Он скончался внезапно в этой суровой стране. Об этом знают немногие. У меня были друзья в его свите.

— Да, это чистая работа. Но какая польза от уничтожения пескарей, если лосось резвится на воле?

— Мы поймаем лосося, мой друг, в свое время.

— Его Католическое Величество хочет знать, мадам, когда придет это время. Это случится, когда у вас отнимут королевство?

Она приблизила свою голову к испанцу.

— Мой сын Генрих едет ко мне. Я дам ему кое-что… приготовленное лично мной. Он пошлет своих шпионов в лагерь адмирала, и вскоре вы перестанете слышать о господине Колиньи.

— Надеюсь, это произойдет, мадам.

После этой беседы, а также разговора с сыном Генрихом, Катрин принялась ждать известия о смерти адмирала. Она дала Генриху коварный яд, который приводит к смерти через несколько дней после его использования. В операции участвовал капитан гвардии, знакомый с лакеем Колиньи. Щедрая мзда — и дело будет сделано.

Катрин ждала очередного видения. Она хотела увидеть смерть Колиньи, как это произошло с Конде. Но она ждала напрасно.

Позже она узнала, что план был раскрыт.

Колиньи пользовался большой популярностью, многие обожали его; ликвидировать такого человека — задача нелегкая.

Катрин начала бояться Колиньи. Она не понимала его. Он дрался всерьез; он привлекал на свою сторону людей. Адмирал обладал качествами, находившимися за пределами разумения Катрин; поэтому она хотела заключить с ним мир. Она подготовила сентжерменский договор; чтобы помириться с человеком, набожность которого была чужда ей, она уступила многим его требованиям. Ей пришлось предоставить свободу вероисповедания всем протестантским городам; протестанты получали равные с католиками гражданские права; четыре города передавались Колиньи в качестве гарантов безопасности — Монтабан и Коньяк на юге, Ла Шарите в центре страны и Ла Рошель для охраны морских границ.

Гугеноты радовались этой победе, и Катрин почувствовала себя спокойно, она обрела возможность заняться домашними делами.

Переговоры относительно женитьбы Карла сдвинулись с места. Походившая на фарс попытка заключения брака между Элизабет Английской и Карлом была завершена, но Катрин не отказывалась окончательно от идеи союза с Англией. Она сделает другого ее сына претендентом на руку королевы-девственницы; поскольку удовлетворительное соглашение относительно Карла и Элизабет Английской не было заключено, он получит Элизабет Австрийскую.

Карл рассматривал портреты своей будущей невесты; ему нравилась ее бледность, кроткое выражение лица.

— Думаю, такая женщина не доставит мне повода для волнений, — сказал он.

Катрин тоже могла не беспокоиться из-за этого брака. Становилось ясно, что Карл не способен произвести на свет здорового ребенка. Эта женитьба и сопутствующие ей обязанности не продлят жизни истеричного, неуравновешенного Карла; поэтому в туманный ноябрьский день 1570 года Карл Девятый Французский женился на Элизабет Австрийской.


В Ла Рошель состоялась другая, весьма романтическая свадьба. Жанна Наваррская, готовясь к церемонии, с дружеской завистью думала о свеем дорогом соратнике Гаспаре Колиньи; она молилась, прося Господа даровать ему счастье, которое он заслуживал. Она была уверена, что это произойдет. Он создан для подобного счастья. Его первый брак был идеальным. Жена боготворила его; Колиньи принадлежал к той категории мужчин, о которых мечтают женщины, подобные Жанне.

Он тяжело переживал смерть жены, но его жизнь была насыщенной, полной; Жанна знала, что в ней присутствует более важное, чем жена, семья и личное благополучие; речь шла о чести, долгой, изнуряющей борьбе за дело, в которое он верил вместе с Жанной — за единственную истинную религию французов.

По традициям гугенотов, это была скромная свадьба. Как великолепен и благороден был жених в своей зрелости и мужественной красоте, которой мог обладать лишь человек праведный и достойный! Глаза Жанны заполнились слезами, когда она сравнила Колиньи с другим женихом — возможно, более красивым по светским стандартам, облаченным в богатые одежды, придворным законодателем мод Антуаном! Это было давно, но она всегда помнила его.

Рядом с ней стоял ее интересный темноволосый сын с живыми черными глазами, прикованными к одной из женщин, находившихся в церкви; его мысли были неподобающими для такого момента. Улыбка искривила полные чувственные губы молодого человека. Жанна попыталась видеть в нем не праздного повесу и сладострастника, а мужественного воина, ее сына, поклявшегося служить делу гугенотов, как его учили мать и великий Гаспар де Колиньи.

Невеста была молодой красивой вдовой, серьезной и набожной; она была готова положить к ногам адмирала преданность, которую он получал от первой жены и пробуждал во многих людях.

Она приехала из Савоя, эта Жаклин д'Энтремонт; богатая вдова долгие годы была страстной поклонницей Колиньи. Как и многие гугенотки, она видела в нем героя; она призналась Жанне, что с восхищением следила за его ратными подвигами, и ее желание служить ему усиливалось с каждым днем. Услышав о смерти его жены, она решила утешить Колиньи и отправилась в Ла Рошель вопреки воле родных и герцога Савойского. Здесь она лично познакомилась с адмиралом; ее любовь к нему была так сильна, что скоро он уже не мог оставаться равнодушным к ее чувству и ответил на него.

— Да благословит Господь их обоих, — молилась Жанна.

Она сама старела; ей уже перевалило за сорок. Она была достаточно умна, чтобы не завидовать счастью ее друга.

Как приятно было в последующие недели видеть радость двух этих людей и разделять ее. Жанна подружилась с Жаклин так же быстро, как когда-то со своей невесткой, принцессой Элеонорой Конде.

Затем пришло письмо из Франции.

Оно было написано женщиной, изображавшей из себя несчастную мать, беспокоющуюся о благе страны. Теперь, когда эта измученная земля обрела мир, Катрин нуждалась в таком выдающемся человеке, как Колиньи. Он должен помочь ей и ее сыну в управлении Францией. Адмиралу следует как можно скорее прибыть в Блуа, потому что Катрин жаждет укрепить хрупкое спокойствие. Королева-мать добилась отзыва испанского посланника Альвы на его родину, так что лидер гугенотов избежит неловкой встречи с эмиссаром Филиппа Испанского. Неужели Колиньи не придет на помощь несчастной слабой женщине? Не даст ей совет, в котором она нуждается и который приведет к длительному миру в этой стране?

Колиньи испытал радостное возбуждение, прочитав письмо. Приглашение ко двору после десяти лет фактического изгнания! Как много он сделал бы, если бы король и королева-мать прислушались к его мнению! Он начал мечтать о войне против Филиппа Испанского, о расширении французского королевства.

Когда он поделился содержанием письма с Жанной и Жаклин, женщины испугались. Жанна вспомнила о давнишнем вызове Антуана ко двору.

— Это ловушка! — заявила она. — Неужели вы не чувствуете неискренность королевы-матери?

— Мой дорогой муж, прошу тебя, будь осторожен, — сказала Жаклин. — Не угоди в западню. Тебя хотят убить. Помни о заговоре, который был вовремя раскрыт… о намерениях отравить тебя в военном лагере.

— Моя дорогая жена, моя дорогая подруга и госпожа, я не могу упустить такой шанс.

— Шанс для ваших врагов убить вас? — спросила Жанна.

— Шанс защитить дело гугенотов перед правителями страны. Шанс осуществить Реформацию во Франции. Это веление Небес. Я должен поехать ко двору.

В конце концов они поняли, что отговаривать его бесполезно; счастье молодой супруги омрачилось недобрыми предчувствиями. У королевы Наваррской опустились руки; похоже никто не понимал так ясно, как она, сколь смертельно опасна королева-мать. За планом отравления Колиньи в лагере явно стояла Катрин. Какие новые беды для Колиньи планируются в этой страшной голове?

В сопровождении двухсотпятидесяти воинов Колиньи подъехал к замку Блуа. Он ощущал напряжение в рядах его людей. Они, как Жаклин, Жанна и граждане Ла Рошели, считали безумной его готовность шагнуть в ловушку, которую, вероятно, подстроили враги. Он старался успокоить своих сторонников. Неразумно везде видеть зло; когда оно проявит себя, они уничтожат его, но до этого момента следует проявить доверие.

Никто не вышел из замка, чтобы поприветствовать гостей; это настораживало. Колиньи обратился к человеку, появившемуся на дворе, и попросил немедленно проводить его к королеве-матери.

Когда адмирала отвели к Катрин, с ней был король Карл. Колиньи преклонил колено у ног короля, но Карл попросил гостя подняться. Он с большой теплотой обнял гостя, посмотрел на его красивое строгое лицо.

— Я рад видеть вас здесь, отец мой. — Он обратился к Колиньи так, как делал это во время их прежней дружбы. — Теперь, когда вы с нами, мы не отпустим вас.

Намерения короля были, несомненно, честными, он всегда любил адмирала.

Катрин пристально наблюдала за мужчинами. Она поздоровалась с адмиралом, полностью спрятав свою ненависть за маской радушия. Ее улыбка казалась такой же искренней, как и улыбка Карла, Колиньи поверил ей.

Они отвели адмирала в покои Генриха, брата короля, герцога Анжуйского.

Генрих лежал в кровати; ему, как пояснила адмиралу Катрин, слегка нездоровилось, и поэтому он не мог встретить гостя должным образом. Генрих был в халате из малинового шелка, на его шее висело ожерелье из драгоценных камней — таких же, что были в его серьгах. Комната напоминала женскую, в ней стоял аромат мускуса. Возле ложа сидела пара очень красивых молодых людей, фаворитов Генриха; их туалеты были изысканными, женственными, лица — накрашенными, волосы — завитыми. Они поклонились королю и королеве-матери, но на Колиньи посмотрели пренебрежительно, высокомерно.

Генрих равнодушно, не пытаясь изобразить искренность, заявил адмиралу, что рад видеть его при дворе. Он просит прощения за то, что не встает с кровати. Он плохо себя чувствует.

Колиньи был полон надежд.

Но вечером, идя из своих покоев в банкетный зал, он столкнулся в тускло освещенном коридоре с герцогом де Монпансье. Колиньи знал Монпансье как убежденного католика и человека чести. Монпансье не скрывал своей ненависти к делу гугенотов, но так же сильно он ненавидел коварство и подлость.

— Месье, — прошептал Монпансье, — вы в своем уме? Ваш приезд сюда — чистое сумасшествие. Разве вы не имеете представления о людях, с которыми нам приходится иметь дело? Вы поступаете легкомысленно, передвигаясь по этим темным коридорам без охраны.

— Я нахожусь под защитой короля, — сказал Колиньи. — Он гарантировал мне безопасность.

Монпансье приблизил свои губы к уху Колиньи.

— Вы не знаете, что король — не хозяин в своем собственном доме? Берегитесь.

Идя к банкетному залу, Колиньи подумал о том, что он получил приказ с небес. Дело гугенотов было ему дороже жизни.

Король радовался появлению Колиньи при дворе.

— Я бы хотел походить на него, — сказал он Мари. — Он не ведает страха. Ему нет дела до того, что его могут подстерегать убийцы. Он без сожаления встретит смерть… если сочтет ее волей Господа. Если бы я был таким, как Колиньи!

— Я люблю тебя таким, какой ты есть, мой дорогой!

Он засмеялся и приласкал ее.

— Гугеноты не могут быть дурными людьми, — сказал король. — Колиньи — один из них, а он — самый благородный человек из всех, кого я знаю. Амбруаз Паре тоже гугенот; он — величайший хирург Франции. Я сказал ему: «Вы лечите католиков так же старательно, как гугенотов, господин Паре? Или, работая скальпелем, вы иногда позволяете себе неверное движение… если ваш пациент католик?» И он ответил мне: «Ваше Величество! Стоя возле больного, я забываю о том, кто мой пациент — католик или гугенот. Я не думаю о вере в такие минуты. Я думаю только о моем профессиональном мастерстве». Это правда, Мари. В таких людях есть милосердие. Я бы хотел походить на них. Неужели я буду вечно испытывать желание походить на кого-то? Я бы хотел сочинять стихи, как Ронсар, быть великим лидером, как мой друг Колиньи, обладать красотой, мужеством и пользоваться успехом у женщин, как Генрих де Гиз. А еще я хотел бы одерживать победы в сражениях и быть любимцем моей матери, как мой брат Генрих.