Подброшенная Княжевым бутылка перевернулась в воздухе и приземлилась прямо в его раскрытую ладонь, чтобы через секунду снова улететь. На этот раз неудачно — в батарею.

— Но так рубить с плеча… отказываться от своего любимого дела… Может, все еще наладилось бы?

— Нет, не наладилось бы. Я уже не малыш, которому можно указывать, что и как делать, и за послушание гладить по головке, а если закапризничает — отбирать сладкое. Пойми, Таня, в моей компании решения принимаю я, а не дядя со стороны. Просчитаюсь — что ж, это будет моя ошибка; выиграю — мой успех. — Княжев выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Но как же так…

Егор притянул Таню к себе и поцеловал куда-то в волосы у виска.

— Да не переживай ты. Начнем все с нуля. Я, Макс, ты. Вон Светку твою заберем…

Произнесенное имя Головина резануло Таню по уху. Что ж, если быть честной, то во всем. Даже если разлад между друзьями ляжет на ее совесть. Но лучше оказаться виноватой, чем лгуньей и предательницей. Знала и молчала…

— Егор, мне нужно сказать тебе кое-что про Максима… — хрипло начала Таня и попыталась сесть ровно.

Ничего не вышло: объятия Княжева стали еще плотнее и не давали сказать ни слова.

— Не нужно, — слова Егора будто усиливались колебаниями его грудной клетки, — все ясно и так, давно. Достаточно увидеть, как он смотрит на тебя. И ты тут не при чем. Знаешь, впервые после гибели жены — Марина была моей одногруппницей — он снова начал улыбаться, перестал пить по-черному и бесконечно винить себя в той аварии. И неважно, что тогда Марина сама отстегнула ремень безопасности, чтобы поднять упавший телефон, а через секунду со встречки вылетела машина. Для Макса главным было то, что он сидел за рулем и не сумел увернуться.

У Тани мелькнула мысль, что больше всего сейчас Егору хочется встать и подойти к окну, как всегда при важном разговоре. Она подняла голову и увидела глаза Княжева, очень серьезные и сосредоточенные.

— Чтобы снова захотеть жить, ему понадобилось семь лет и… ты. Разве можно осудить Макса за то, что он решил вернуться из пустоты, что ищет свое счастье? И разве я виноват, что не готов даже ради друга отказаться от тебя?

— Что?

Кончики пальцев Егора, когда он тронул щеку Тани, ощутимо подрагивали.

— Я люблю тебя. Неужели ты до сих пор не поняла? Люблю так сильно, что с трудом нашел слова, чтобы это сказать.

Этого не может быть! Так не бывает. Во всяком случае, не в жизни. Да, точно, она спит и через пару секунд очнется. Но и во сне она не представляет, как реагировать на это волшебство.

От волнения Таня облизала мгновенно ставшие сухими губы, и взгляд Княжева тоже опустился к подбородку.

— Временами кажется, что это чувство всегда было у меня где-то в глубине души, еще со школы спрятано на самое дно. И я его примерял на всех девушек: подходит — не подходит. А оно твое, Таня, только твое.

— Во что ты мог тогда влюбиться, если совсем меня не знал?

— В то, что важно мне до сих пор: доброта, внимательность, надежность. И не возражай, мол, это не то, во что стоит влюбляться. То, именно то. — Егор наклонился ниже. — Ты заставляешь меня быть лучше, чем я есть. Не знаю, как тебе это удается, но это так. Сказать, чего мне хочется больше всего?

— Вернуть себе «Центринвест»?

— Мимо. С компанией все решено. Меня давно соблазняли продать акции, а теперь я и рад, что покупатель оказался таким настырным. Открою секрет, новый проект почти готов к запуску. Но это не то, что волнует меня сейчас. — Губы Егора скользнули по Таниной скуле. — Мое главное желание — зажечь в твоих глазах огонь, что горел тогда, много лет назад. Хочется, чтобы ты позволила себе быть счастливой и наконец отпустила боль потерь и одиночества. Хочется искупаться с тобой в роднике у пансионата, чтобы смыть тяжесть прошлых глупостей. Хочется возвращаться в квартиру, где твой запах не будет ощущаться как чужой. Хочется угостить тебя обещанным любимым вином и слизывать с твоих губ его сладковатые капельки. А еще хочется подарить тебе цветущие поля тюльпанов, или ромашек, или маков, — на этом месте Княжев запнулся. — Ну, должны же быть цветы, которые тебе нравятся!

— Подожди, — Таня решила пока не щипать себя за руку, — подожди. Мы же совсем разные. Во всем. Ты богатый, умный, красивый, а я…

— …бедная, глупая и страшная? Не смеши. Ты настоящая красавица! — Егор пальцем провел линию по ее профилю, словно рисовал силуэт. — Миниатюрная, даже хрупкая. С роскошными золотыми волосами. Тело создано для поцелуев. А посмотришь в твои бездонные серые глаза — и все, пропал. Кра-са-ви-ца… — прошептал Княжев и облизал мочку уха Тани. — Знаю, что куплю первым делом: огромное зеркало, до потолка, чтобы ты рассмотрела себя во всех мелочах и поняла, какая хорошенькая.

— А мой возраст?

— Да, ты меня старше, — покладисто согласился Егор, — и всегда будешь. А кто-то умнее, веселее… Но они не ты, Таня Вышковец, и никогда не станут тобой. Давай-ка вставать, а то я начинаю замерзать.

Княжев поднялся с пола и протянул руку Тане. Они вышли из конференц-зала, спустились по лестнице вниз и остановились на крыльце.

— И что дальше? — она потуже замотала длинный шарф.

— Будем жить долго и счастливо и забудем о времени, — философски пожал плечами Егор. — Не такое уж и плохое намерение.

Да, он прав. И незачем придумывать причины для отказа, если в душе она давно на все согласилась. Неважно, что будет завтра, через месяц или год. Если она и будет жалеть о чем-то, то только о сделанном, а не о том, чего даже не попробовала.

— Кстати, может, ты не заметила, — в голосе Княжева проскользнула смешинка, — но на мое признание в любви ответа не было. Все, конечно, видно и без слов, но…

Как?! Неужели она еще ни разу не сказала это?! Губы Тани накрыли рот Егора. Они беспорядочно целовали все, до чего могли дотянуться, и шептали, шептали:

— Я люблю тебя… Я так тебя люблю…

«Уже давно…»

Когда она отстранилась, чтобы перевести дыхание и поправить сползшую набок шапку, в зеркальных панелях здания отразились две распухшие фигуры с ногами-колоннами и заостренными головами. Фу! Таня скривилась и не удержалась от давно мучившего ее вопроса:

— Егор, а зачем ты сделал из фасада «Центринвеста» комнату смеха?

— Чтобы люди понимали: зеркало редко повторяет то, что ты ему показываешь. Оно всегда кривляется, играет. — Княжев повернулся и скорчил зверскую рожицу, но его двойник изменился еще страшнее. — А настоящая жизнь здесь, по эту сторону. И, чтобы узнать, как ты на самом деле выглядишь, нужно смотреть не на стену, а в глаза любящего человека…

Начал пропархивать снежок, словно кто-то невидимый вытряхивал из подушки застрявшие перышки. Крошащимися леденцами захрустели под ногами заиндевевшие ступеньки: мороз усиливался. Но впервые Таня не спрятала руки в карманы, а только крепче сжала теплые пальцы шедшего рядом Егора.


КОНЕЦ