— Простите… — Он взял ее за подбородок и легонечко прикоснулся к распухшим от обиды, влажным и жарким губам Леночки.

Он вышел, Леночка встала, встряхнула волосами и подошла к зеркалу. Она увидела свое лицо, унылый взгляд, поджатые губы, дергающуюся щеку и горестную складку между бровей.

«Зачем он тебе? — Леночка прикоснулась пальчиком к узкому подбородку, отражавшемуся в зеркале, и пожала плечами. — Зачем? — вдруг уткнулась в ладони и, чувствуя, как они наполняются соленой горечью слез, зарыдала. — Я не смогу без него жить, не смогу. Это невыносимо!»

Весь остаток ночи она смотрела в потолок и слушала, как сумасшедше бьется ее сердце, то замирая от мучительной слабости, то падая куда-то, то взлетая испуганной птицей. И никогда, нигде, никого не было несчастней ее.

* * *

— Нет, ты только подумай, а? Ты подумай! Я звоню в десять, дай, думаю, узнаю, как там Русланчик: ее нет. Ее — нет! Ну ладно, десять, это еще не время. Включил компьютер, играю в шахматы. Часы пролетели — и не заметил. Звоню в два. Ее снова нет! — Соловьев вошел в Леночкин кабинет, положил на стол пленки с записями и устало опустился на стул. — Звоню, как ты думаешь, во сколько? В полпятого утра. Спать же не мог! Всю ночь не мог спать. Посмотри на меня, я же осел! — Он вдруг вскочил, сделал жест руками, из которого можно было понять, что он выпрямляет опавшие за бессонную ночь ослиные уши, и лицо его налилось краской негодования. — Она в шесть как ни в чем не бывало: «Привет, дорогой, как ты там без меня?» — Соловьев голосом изобразил раскаявшуюся невинность и снова вспыхнул. — Знает же, что сегодня банкет вечером. Ну уж не-ет! Пусть ходит на банкеты с тем, у кого ночевала. Мириться вздумала. И ты подумай! Ты только подумай, в другое время я бы развесил свои ослиные уши и… Пойдешь со мной на банкет?

Леночка подняла на Владимира Кирилловича затуманенный бессонницей взгляд и машинально переспросила:

— На банкет?

— Ну да, — согласился Соловев. — У меня друг шьет шубы. Первоклассные, надо заметить, шубы. У него по всей России свои салоны. А ровно три года назад открылся первый салон в Италии. Не Бог весть какая страна, эта Италия, но салон у него на уровне. В общем, нынче трехлетний юбилей, а по этому поводу банкет. Он пригласил меня с женой, и она об этом знала. Я уже пять дней на папках дрыхну, и если бы вчера не решился позвонить ей… Ну, ты только вообрази себе, я бы визжал от восторга, радуясь, что она наконец-то решила мириться. Нет уж… Так идешь со мной на банкет?

Леночка поморгала воспаленными веками. Что она там будет делать не выспавшаяся, без приличного вечернего платья, среди незнакомых ей людей.

— Слушай, а один ты не можешь туда сходить?

— Могу, конечно, — погрустнев, ответил Соловьев и вытянул по-верблюжьи шею. Леночке и правда шея показалась верблюжьей. Даже лицо Соловьева стало смахиваться не на ослиную морду, а на верблюжью. Она вздохнула, ей стало жаль своего коллегу.

— Ну, а в чем тогда дело?

— В чем? Да ни в чем! — Он почесал в затылке. — Я ее, стерву, проучить хочу! — вдруг Соловьев поднял свои ясные очи на Леночку. — Если у нее ко мне хоть какое-то чувство осталось, так пусть узнает, как это неприятно…

Соловьев заволновался, заходил по кабинету, ломая пальцы, вытягивая их из суставов, будто хотел лишиться их и остаться беспалым. Леночка улыбнулась. «Ведь к сорока уже, — подумала она, — а как мальчишка».

— Ну ладно, не пойдешь, так и я никуда не пойлу. Буду снова здесь на папках… — Он поморщился, задрал голову и заложил руки за спину. Как арестант на прогулке. Леночка совершенно позабыла о своих неурядицах. Ей стало жалко Володю, она подошла к нему, похлопала его по плечу и улыбнулась.

— Ну ладно. Допустим, ты меня уломал, и я согласилась… Но в качестве кого? Жены? Так ее ведь все знают. Любовницы? Так ты будешь стыдиться, посмотри мне в глаза. Я не выспалась, так же, как и ты, целую ночь глаз не сомкнула. У меня нет приличного платья и найти его быстро невозможно. Негде. Никакое ателье с такой срочностью не изготавливает заказы… Вовочка, я не знаю, как держаться в приличном обществе, не знаю, о чем говорить, какими приборами пользоваться, что и с чем пить…

Соловьев удивленно поднял брови.

— И это все твои причины? Нет, ты не обманываешь? Может, ты боишься, что прознает твой мальчик и, устроит тебе сцену ревности?

— Да что вы все на этом мальчике помешались?! — не выдержала Леночка. — Он вовсе не мой, если ты упираешь на это слово. И именно потому, что он — мальчик! Не люблю я мальчиков, Господи! Дело не в этом. Все причины, по которым я не могу принять предложение пойти с тобой на вечеринку, уже мною высказаны, и никакие мальчики тут ни при чем.

— Отлично! — глаза Соловьева сверкнули, он прищелкнул пальцами и чуть не подпрыгнул на месте. — Я берусь их устранить. Теперь слушай сюда, — громко хохотнул он. — Первое, это твой недосып. — Соловьев лукаво взглянул на Леночку. — Понятно, дело молодое. Но это не мое, так сказать, дело. Сейчас я попрошу Каратаева выделить тебя мне в помощницы. Мало ли куда нужно съездить. Курьера у нас нет, а ты самая молодая, так что просьба вполне оправдана. Ты едешь по моему поручению… спать! Таблеточка снотворного — и пять часов сна гарантировано. К вечеру чашечку кофе и ты — огурчик. Далее, — он перехватил Леночкин смешливый взгляд: ну-ну, мол, давай, фантазируй, — далее ты идешь спать, а я еду к Ивашкину. Из реквизита ты получаешь платье. У них в спектакле… Собственно, какое это имеет значение? Ты ведь знаешь Ивашкина?

Леночка кивнула. Они готовили передачу о театре моды Ивашкина, и Леночка знала, что у того готова совершенно новая и, по слухам, умопомрачительная молодежная коллекция костюмов.

— Вот и отлично! Значит, ты знаешь, что Ивашкин от тебя без ума. Ну, не стоит так заливаться краской, ты это прекрасно знаешь. Ведь звал же он тебя к себе? Вот видишь! В платье он не откажет. Будешь сидеть дома и ждать моего звонка. Может, потребуется узнать твои размеры. Ну там, талия, бюст, еще чего… Это было — два. И третье — тебя волнует твой статус, так поверь мне, никто ни о чем не спросит. А если и спросят, то официально ты будешь корреспондентом светских новостей. Можешь захватить на всякий случай диктофончик, блокнот, ручку. Можешь взять фотоаппарат. Нет, фотограф там будет! И нас обязательно сфотографируют вместе! Вот это будет букет! Если моя жена не позвонит в этот же вечер сюда на студию и не закатит сцену ревности, значит, она уже отравилась!

— Как странно, — Леночка оглядела Соловьева с ног до головы, выдвинула ящик письменного стола и достала оттуда завалявшуюся среди бумаг маленькую фотографию для загранпаспорта. Семья Соловьева в полном составе: он, его жена и двое курчавеньких светлых — в жену — ребятишек. — Мне казалось, что тебе меньше всего хочется, чтобы она отравилась.

Соловьев с облегчением вздохнул.

— Ну вот и все, — заключил он. Придирчивый осмотр закончился обсуждением прически. — Ты завяжешь пучок на макушке и превратишься в Диану. Эта богиня всегда завязывала пучок, когда выходила на охоту. — Он поднял Леночкины волосы к затылку и, по всей видимости, остался доволен. — Ты прелесть! Вали домой, шагом марш!

— Нет уж, сначала хочу услышать согласие начальства.

— Там и певцы будут, и врачи известные. О Федорове слышала? И политики разные, даже космонавт в качестве свадебного генерала…

Леночка ехала в лифте и слушала бесконечные дифирамбы предстоящему мероприятию.

— Ты сможешь завязать кучу новых связей. А в твоем возрасте и при твоей профессии… Ну, давай… — Дверь за нею захлопнулась, она еще раз оглянулась на стеклянные створки, на мордастых охранников с неприступными лицами манекенов, на застывшего по ту сторону стекла Соловьева с поднятой рукой и широкой улыбкой и подумала, что вся эта картина сильно смахивает на витринное убранство. А она как будто стоит перед витриной магазина и смотрит вовнутрь. Все там неживое, неподвижное, ненатуральное. Как сцена из комедийного фильма.

— Эй! Берегись! — Леночка отскочила — прямо перед ее носом грохнулся и рассыпался на мелкие кусочки обломок штукатурки. Ей бы испугаться, но она рассмеялась и, помахивая сумочкой, пошла к дому.


Соловьев приехал в половине пятого. Его «восьмерка» затормозила у ее дома как раз в тот момент, когда Леночка, потягиваясь и встряхивая головой, чтобы рассыпались по плечам намотанные на бигуди светлые локоны волос, подошла к окну. Соловьев предупредительно просигналил, вышел из автомобиля и помахал рукой.

Леночка сделала рукой жест, приглашая войти. Сомнения рассеялись. Вечеринка так вечеринка. Когда она в последний раз отдыхала? Приглашения на банкеты в китайское и израильское посольства можно сразу исключить. Там она выполняла свою работу и сразу же после официальной части покидала зал. Не хотелось ей позориться у «шведского» стола, накладывая в бумажную тарелочку кусочки национальных блюд, перехватывая общую ложку из чужих рук, и торопливо поглощать чужестранную непривычную пищу. Все это уж очень смахивало на подачки и было для Леночки унизительно.

Сейчас она потанцует, повеселится, поразвлекается всласть. Наплевать ей на светский этикет. Она будет смеяться, есть сколько захочет, фотографироваться с Соловьевым, чтобы хоть что-нибудь осталось на память, и постарается выкинуть из головы Выголева.

«Зачем он тебе? — Леночка подмигнула своему отражению. — А и не нужен! Совсем не нужен! Думал, я на шею ему брошусь? Полночи просидел. Напрасно, дорогуша, старался». Хотя, впрочем, еще бы полночи просидел, точно бы бросилась, не выдержала бы его мощного влияния.

— У меня неприятности, — Соловьев топтался у порога, не решаясь войти в квартиру. — Хотел тебе позвонить, но подумал, что если скажу по телефону, ты наверняка откажешься пойти. Леночка, ну неужели у тебя совсем-совсем нечего надеть?

— Неприятности? — Она сочувственно взглянула на Соловьева из-под челки. — Что случилось?

— Я трижды приходил к Ивашкину. Его нет дома. Ну? — Он не спускал умоляющего взгляда с Леночкиного лица, и она не выдержала.

— Придумаем что-нибудь… — Странное дело, несколько часов назад она ни в какую не хотела идти на банкет, Соловьев еле уговорил. А теперь, даже невзирая на отсутствие обещанного наряда, все в ней так и бурлило, так и свербило. Да найдет она, что надеть — не нищая же. Да вот хотя бы выпускное платье. Кто ее в нем видел? Главное, чтобы оно не оказалось мало — ведь два года назад шилось.

Леночка подошла к гардеробу, открыла настежь его створки и, подумав, милостиво кивнула Соловьеву.

— Присядь пока. Можешь чайник поставить… Ты жене-то звонил? Обидится ведь. И меня подставишь, не расхлебаю. — Леночка тараторила без умолку, вынимая и бросая на кровать то одни плечики, то другие. Где же оно, где же оно? — Может, отсюда позвонишь, пока не поздно…

— Поздно, — Соловьев заглянул сквозь шторы в дверном проеме. — Я теперь звонить не буду. Я все понял. До тех пор пока я буду ей позволять на себе ездить, ничего в моей жизни не изменится. Я слишком к ней привязался, пора обрубать эту связь, односторонняя она…

— Вынырни из комнаты. — Леночка нашла то, что ей было нужно. То самое платье, которое она примеряла в день гибели Аганина. Тогда оно не принесло ей счастья, может быть, сегодня все будет иначе? — Можешь входить!

— Вот это да! А говорила — надеть нечего! Ничего лучшего тебе б и Ивашкин не предложил.

— Конечно… твоими бы устами… Ничего особенного, но самое главное — оно и мне страшно нравится. Знаешь, почему? Я в нем не чувствую себя стесненно.

Леночка полезла на антресоли и сняла с верхней полки коробку с туфлями.

— Я готова, — с деланной небрежностью произнесла она, поправляя чулок и поглядывая в лицо Соловьеву. Глаза его выражали восхищение, и от Леночки оно не ускользнуло. Все в порядке, она очаровала Соловьева, почему бы не попробовать свои чары и на остальных. В этой жизни так много проблем и так мало радостей, особенно когда ты человек небогатый и незнатный.

Леночка ехала на вечер, ощущая в груди особый трепет, как будто старалась доказать себе что-то. Все мелькало в ее голове, все перемешалось. Улицы, фонари, дома, люди. Она пыталась отстранить от себя столь очевидное обстоятельство, что этот вечер должен был стать чем-то вроде реванша за прошлую ночь. «Не залетай высоко», — оборвала себя Леночка и стала внимательно смотреть на проплывающие мимо пейзажи. Сколько времени они ехали до Кольцевой, трудно было сказать, но вот уже замелькали деревянные домишки Подмосковья, прошелестела недооблетевшей листвой лесопосадка, скрылись за поворотом дачные сарайчики, и впереди показался весьма приличный поселок.

Машина затормозила у высоких, плотно прилаженных досок забора. Соловьев круто развернулся и оказался у ворот. Он просигналил одним длинным гудком и тремя короткими. Когда-то Леночка слышала, что сигнал этот обозначает сигнал бедствия SOS, или «спасите наши души», как пел Высоцкий.