Ульяна Соболева - Отшельник

Я… должна была бежать в этот день. Должна была остаться дома и, пока его нет, в пересменку уйти вместо Алены, которую выпустил бы позже охранник. Все было продумано и даже отрепетировано, когда я оставалась одна в кабинете под предлогом, что мне там уютно, Алена приходила там убирать или приносила мне чай. Мне не надо было выходить на лестницу… не надо было идти следом за ним. Мне надо было сбежать, как я и планировала, но судьбы решаются в мгновения, как и рушатся все иллюзии, как и разбиваются мечты. Все за доли секунд. Смотрела, как он спускается вниз в своем стальном костюме с блестящими волосами и этой неповторимой походкой спортсмена. Я вдруг неожиданно для себя спросила:

— Ты скоро вернешься?

И я впервые увидела у него этот взгляд с сомнением, с каким-то ликованием и сомнением, словно он сам не понял — ослышался ли. И в эту секунду я решила, что останусь… на собственную казнь.

Ведь я позвонила Ларисе, чтобы сказать, что передумала, в тот момент, как зверь решил разорвать меня и не дал сказать ни слова. Когда я поняла, что сделает со мной, меня окатило льдом, градом из ледяных комьев. Сказка обернулась дичайшим кошмаром, и все декорации облезли, оставив после себя обугленные стены. А ведь все могло быть иначе, все могло быть по-другому… нет, не могло. Он хотел меня разорвать и разорвал на части. От меня ничего не зависело. Его игра и его правила. Я плакала не только от боли, я плакала от понимания, что я никто и ничто, я бесправная и безвольная кукла, и он лишь дал мне иллюзию, а потом сам же ее и разломал больно и очень жестоко. И я так и не поняла — за что. Смотрела на его лицо сквозь туман боли и слез и не понимала, почему со мной так. Я ведь так никуда и не сбежала. Он ведь знает, что я отказалась… знает и так безжалостно меня раздирает своей ненавистью, порождая во мне ответную и лютую.

Он двигался, а во мне что-то обрывалось от каждого болезненного толчка, словно я становилась пустой, во мне умирала вера в хорошее, вера в то, что у меня все будет хорошо. Не будет. Он не даст. Он будет топтать мое хорошее, когда ему захочется. А мне хотелось умереть, просто закрыть глаза и больше никогда не открывать, а еще никогда не видеть его! Но я не умерла, и мои мучения еще не закончились. Вряд ли он наигрался. Теперь меня починят, чтоб он мог поломать снова, и вот эта ведьма с черными волосами и взглядом змеи будет присматривать, чтоб все прошло как надо.

— Поживее там! В комнате надо убраться. Слугам не положено мыться в хозяйских комнатах.

Я не мылась, я все еще смотрела на себя в зеркало, на свои опухшие губы, на засосы на груди, на следы его пальцев на плечах. Нет, они не болели, болело внутри. Болело там, где разбилась та самая иллюзия. Я горько ошиблась. Со мной рядом не было невероятного и особенного человека, со мной был зверь в человеческом обличье, и он будет рвать меня снова. Мне было интересно, как меня накажут, если я ослушаюсь — выгонят? Я ошибалась, Огинский наказывал иначе, у него имелся сценарий, и я даже не подозревала, что скоро увижу, как обычно происходит наказание.

— Поживее, я сказала.

Постучала в дверь.

— Мне еще объяснять твои обязанности по дому. Мне есть, чем заняться.

Я стала под струи воды и закрыла глаза, смывая с себя каждое его прикосновение, каждый поцелуй, который я могла бы отдать сама и который никогда не прощу ему за то, что насильно. Ведьма еще долго стучала в дверь, а я ее не слышала, я все терла и терла себя мочалкой, а когда вышла, разъяренная фурия швырнула мне вещи в лицо.

— Переоденься и иди за мной. Завтра утром приезжает госпожа Огинская, и каждая должна знать свои обязанности, а ты ни черта не умеешь. Лучше б тебя выгнали.

— Лучше, — тихо ответила я, — скажи своему хозяину, пусть выгонит, или ты сама можешь увольнять прислугу?

— Думаешь, если тебя здесь оттрахали, ты самая умная? Обычно после секса переезжают в хозяйские хоромы, а не ссылаются мыть туалеты. Так что, думаю, умничать ты вообще не будешь.

Наверное, у нее даже не укладывалось в голове, что я счастлива переселиться в крыло прислуги и никогда не видеть Огинского. Конечно же, это были лишь мечты, и я уже понимала, что никто меня в покое не оставит. Он уже не остановится, я слышала этот приговор в его голосе и видела в глазах, когда он рычал, овладевая мной, и затыкал мне рот ладонью. Казнь для меня теперь выглядела именно так — когда мужчина насилует женщину, которая могла бы отдаться ему по собственной воле, но он решил причинить боль и оказался самым безжалостным палачом в своей слепой ярости.

Они готовились к ее приезду так, словно встречали саму королеву. Кристина, как надзирательница, ходила за девочками и тонкой указкой показывала на неидеально расправленное постельное белье, тыкая прозрачным наконечником в морщинку, и мне казалось, она готова этой указкой хлестать нас по пальцам. Я бы не удивилась, если бы она опустила указку на пухлые руки Бины, которая до трясучки ее боялась и очень старалась выслужиться. По всему дому в спальнях были застелены кипельно-белые отутюженные до хруста простыни, стоячие наволочки и пахнущие морозом покрывала с вензелем РО. Мне почему-то казалось, что это не Огинский дал подобное распоряжение вышивать свои инициалы на постельном белье, а та, что скоро приедет. Я мало верила в то, что это будет прекрасная и добрая женщина, судя по напряжению, которое царило в Багровом закате — Кристина лишь жалкое подобие настоящей ведьмы. Настоящую мы все скоро увидим. Меня поселили в одной комнате с Альбиной. Молчаливой и загнанной, как трусливый зверек, который строго следует всем указаниям. Но меня это устраивало, потому что та не лезла с разговорами и расспросами.

Первой же ночью мне приснился Огинский. Это был странный сон. Нет, он не снился мне жутким чудовищем… в самом начале сна он обычно улыбался мне, целовал мои губы, трогал своими красивыми длинными пальцами мои волосы, а в конце его руки обросли шерстью. А вместо рта открылась зубастая пасть с клыками-лезвиями, и он рвал мою плоть и вбивался в меня своим огромным членом. Я рыдала и отбивалась, мои слезы были отчего-то кровавыми, и он размазывал их по моему телу и слизывал раздвоенным змеиным языком. Зверь затыкал мне рот огромной лапой и выл мне в лицо, парализуя своими желтыми глазами. Но больнее всего мне было не ощущать его огромную плоть внутри себя до разрывов, а то, что я помнила, как утром он мне улыбался, ласкал мое тело, и его губы так нежно терзали мой рот, что хотелось расплакаться от отчаянного разочарования. Хотелось кричать в звериную пасть.

«Я же могла тебя полюбить, Рома, моглааааа».

И проснулась вся в слезах. Как не старалась заткнуть себе рот подушкой и не всхлипывать, в маленькой комнате и в гробовой тишине, царящей в доме, мои рыдания, казалось, сотрясают стены. Бина делала вид, что не слышит, а на утро не задала ни одного вопроса. Просто смотрела быстрыми взглядами и тут же отводила глаза.

Когда Кристина привела меня первый раз в столовую, то, прежде чем я вошла, услышала голоса женщин.

— Сучку эту к нам приведут. Займет место Алены, тварь шлюхастая.

— Видать, плохо сосала, раз ее из князей да в грязь, — засмеялась другая.

— Странно. Что не вышвырнул, как остальных своих. Ничего, мы ей устроим здесь ад. Чтоб не думала, что она лучше нас. Из-за нее с Аленой так. Гадина.

— Выживем сучку.

— Не выживите, говорят, хозяин ее из дома не отпускает. Приказал стеречь, как драгоценную.

— Дрянь!

Едва я вошла, шепот стих, и все уставились на меня с таким адским любопытством, от которого у меня вся кровь прилила к щекам. Все они прекрасно знали — кто я и в качестве кого приехала в этот дом. И во многих взглядах я прочла искреннее злорадство и какую-то неведомую мне ненависть, и лишь пару глаз смотрели на меня с сочувствием. Остальные отводили взгляды и кривили лица, отодвигаясь назад, когда я проходила мимо. Но мне было плевать, что именно они думают. Я была готова взяться за любую работу, только бы не ублажать Романа Огинского. Никто из девочек со мной не заговорил и рядом со мной никто не сел. Словно теперь я в опале, а значит, прокаженная. Меня устраивало и это. Я не искала подружек. Плевать, пусть ненавидят. Но чуть позже ко мне подсела темноволосая девушка с короткой стрижкой в круглых очках. Вита поставила поднос рядом с моим и с небольшого чайничка подлила мне кипяток.

— Они считают, что ты сдала Алену и Тима. Ты знаешь, что с ними сделал Монстр?

— Монстр?

— Наш хозяин, — она осмотрелась по сторонам и чуть наклонилась вперед, — их сутки гоняли собаками в заповеднике. Насколько мне известно, оба теперь в больнице с тяжелыми увечьями и круглой суммой в банке за молчание. Кристина сказала им, что это ты подставила их за то, что хотели помочь тебе сбежать. Теперь тебя все ненавидят и желают смерти. Да-да-да, девочка, этот дом только похож на дворец, на самом деле здесь гадюшник из самых ядовитых змей, и вся прислуга мечтает угодить Кристине, чтоб получить прибавку к жалованию и лишний выходной. Поэтому на тебя и настучат, и наговорят в любую секунду, а еще и подсидят. Держись от всех подальше. Завистливые сучки сожрут и не подавятся. Особенно Кристина и ее подружка жополизка Ясмина. Она на кухне работает.

Я застыла с вилкой в руке и смотрела в темные глаза Виты круглые и большие под прозрачными чуть дымчатыми стеклами. Если бы я знала, что все так жутко закончится для людей, которые захотели мне помочь, я бы никогда не позвонила Ларисе.

— Не знала? В этом доме царят средневековые порядки и нарушать их очень чревато. Но здесь и прекрасно платят. Но если б я знала, что это означает прислуживать самому дьяволу, я бы отказалась. Ты, главное, слушай, что тебе говорят и выполняй свою работу. Никто не тронет, если не выделяться и никуда не лезть. Хотя завтра приезжает Паучиха, и некоторые точно лишатся работы. Старая сука жестока и беспринципна. Каждый раз найдет за что уволить или унизить.

Она еще много болтала насчет порядков в доме, о матери Огинского и том, как отсюда вышвыривают провинившихся слуг. Пока к нашему столу не подошла полноватая пожилая женщина и не потрепала Виту по плечу.

— Хорош новенькую стращать. Не так страшен черт, как его малюют. Меня Людмила Афанасьевна зовут, но девочки кличут тетя Люда. Я занимаюсь учетом всего служебного инвентаря в усадьбе еще со времен, когда хозяин наш под стол пешком ходил. То есть, если что-то сломалось и надо починить, заменить, выдать, добавить — это ко мне. А Витку не слушай, она та еще сплетница. Делать ей больше нечего, вот и чешет своим помелом.

— Да ладно, теть Люд. Я ж предупреждаю. Ты ж знаешь, что тут знать надо, как и что, а не то…

— Я заменяю Кристину, когда та раз в месяц ездит в город проведать семью. Если тебе что-то нужно будет, проси у меня — посмотрим, чем можно помочь. Девочки ко мне обращаются.

— У суки, наверное, семья состоит из богомольских лапок сожранного ею очередного супруга.

— Вита! Язык враг твой. Услышит кто, без него останешься. Паучиха найдет — за что тебя его лишить, когда ей нажалуются, а тебе долги выплачивать и выплачивать еще.

Каждый день и даже каждый час, проведенный в этом доме, стирал мою наивность и остро резал меня осколками от разбитых вдребезги розовых очков, с которыми я решила ехать работать в столице. Я все больше и больше понимала, что в мире больших денег нет никакой справедливости, честности и хорошего отношения к людям. Как и в этом доме — конвейер из человеческих судеб и душ. Ежедневная генеральная уборка, словно каждый раз с утра предстоял праздник с многочисленными гостями, а по вечерам уборка на кухне. Не то чтоб Огинский экономил, но штат прислуги был весьма и весьма невелик. Подъем в семь утра каждый день. Пока я не научусь все делать сама, я должна была работать с Витой и Биной. В первый же день работы Кристина заставила меня переплетать волосы и перевязывать «гульку» на макушке. Потом ей не понравилось, что мое платье слишком короткое, и она приказала меня обмерить и сообщить тете Люде, чтоб заказала новую форму. В первых двух комнатах мы убирали втроем, но потом Кристина ушла, и Вита сказала, чтоб Бина заканчивала сама, а мы вдвоем пойдем в спальню хозяина. Едва она это вымолвила, как я застыла с покрывалом в руках.

— Что такое?

— Как — в спальню хозяина?

— А вот так. За тобой закрепили три спальни и кабинет Монстра.

Пальцы, сжимающие материю, дрогнули, и она выскользнула из рук. Бина заворчала, что теперь заново примерять и разглаживать.

— Сама разгладишь, а мы пойдем там уберем. Говорят, у него веселая ночка была. Что стала, Надя? Идем. У нас все четко по времени. Не успеем сдать комнаты Кристине — вычтут из жалования.