— Кто тебе сказал, что я мог… разве ты меня где-то видишь? Меня нет. Или есть… но уже не тот я.

— Тот… для меня всегда тот.

Что-то щелкнуло, и комнату снова залил свет. Теперь уже намного ярче, чем тот ночник. Роман оторвал меня от себя и тихо прорычал.

— Посмотри на меня, солнечная девочка. Посмотри и беги как можно дальше. Ты ведь помнишь, что ты свободна?

И я смотрела… смотрела так жадно, как могла, словно глазами можно съесть человека, восполнить каждый день дичайшего голода по нему. Глотать его образ широко открытым ртом. Да… на его лице остались шрамы от ожогов. Левая часть лица обезображена от виска до уголка рта. Я смотрю, и внутри все переворачивается, сжимается, кровоточит, и мне кажется, моя кожа сейчас так же корчится в огне. Но разве все это имело хоть какое-то значение? Для меня это лицо было безумно красивым даже с этими шрамами.

Коснулась его скулы ладонью, провела кончиками пальцев по бугрящейся коже, прижалась к ней мокрыми, солеными губами, истерично потираясь о нее своей щекой, зарываясь в его волосы на затылке.

— Беги, Надя! — прохрипел мне в волосы, но рук, судорожно прижимающих меня к себе, не разжал.

Отрицательно качаю головой.

— Куда бежать, если мое место здесь… рядом с тобой? Наше место!

Шепчу куда-то в его мощную шею, от которой пахнет им самим, пахнет чем-то головокружительно нереальным, и этот запах пьянит настолько, что подгибаются колени.

— Ты выбрала имя нашему сыну?

Прошептал мне в волосы, а я улыбнулась уголком рта — конечно, он знал. Не мог не знать. Он всегда и все знает. Как я вообще могла в этом усомниться? И нет мне не казалось… за мной действительно следили. Он следил. Теперь я почему-то в этом не сомневалась.

— Нет, я оставила этот почетный выбор за тобой, Рома.

Он вдруг подхватил меня на руки и поставил на широкий подоконник, прижался лицом к моему животу, сжимая меня за поясницу. Трется лбом о него, щеками, закрыв, как в экстазе, глаза.

— Я боялся об этом даже мечтать… И ты… ты не права, малышка. Ты мне нужна. Ты мне была так нужна, что я превратился в полусгнивший труп без тебя.

Стиснула его волосы в кулаки, прижимая к себе сильнее, чувствуя, как хаотично горячие ладони гладят мои ноги.

— Я знаю.

— Ты всегда знаешь… меня знаешь лучше, чем я сам. Зачем я тебе, солнечная девочка? Зачем тебе такой больной и конченый ублюдок?

Поднял ко мне лицо, и эта адская боль в его глазах полоснула меня по нервам.

— Для любви… для счастья… для меня и для него.

Прижала его руки к животу еще сильнее.

— Ты ему очень нужен.

— Ты пожалеешь! Дурочка моя нежная, ты ведь об этом пожалеешь…

— Я не умею сожалеть о том, что сделано.

Улыбнулся, и правую часть лица растянула улыбка, а левая осталась неподвижной. Но у меня защемило в груди от этой улыбки.

— Это мои слова.

— У тебя нет на них авторских прав.

Улыбка медленно сползла с его лица.

— Багрового заката больше нет.

— Он мне не нравился… я хочу другой дом, другую улицу, другую Вселенную.

Ладони Романа ласково двинулись вверх и вниз по моему животу, и за ними потянулось тепло, как тонкими спиральками вокруг всего живота. Вспорхнули бабочки, трогая изнутри маленькими крылышками, заставляя трепетать от этого ощущения. Позже я пойму, что это впервые зашевелился наш малыш… а пока что мне казалось, что внутри меня порхает весна.

— Я сейчас не могу исполнить это обещание, малышка. Но обязательно исполню позже.

— Разве я сказала, что их можно купить?

Он резко снял меня с подоконника и поставил на пол, а я прижала свои руки к его груди.

— Моя Вселенная — она здесь. Подари её мне.

— Ты давно забрала сама. У меня больше ничего нет. Я пустой без тебя, Надя.

Водит пальцами по моим волосам. Перебирает и пропускает между пальцами.

— Как нет? Ты же выдрал мою Вселенную с мясом и забрал себе. Ты забыл?

Схлестнул свой взгляд с моим и резко привлек к себе, вдавил мою голову в свою грудь, зарываясь обеими руками в мои волосы.

— У меня охренительно хорошая память, Надя, и я помню, сколько родинок на твоем теле, и помню все, что сделал тебе и с тобой.

Роман мог бы сказать, что любит меня… я хотела это услышать хоть раз, но некоторые слова дороже любых признаний. И я бы не променяла эту фразу ни на одно «люблю».

— И для меня, — прошептала почти беззвучно и прижала его руки к своим губам, а потом жадно впилась в его рот и застонала в унисон его рваному стону, когда бешено ответил на поцелуй. Как же невыносимо я истосковалась по его губам и дыханию. По его рукам.

— Ты… для меня, — ответил так же тихо прямо мне в губы.

Эпилог

Есть плохие мужья, есть хорошие мужья, а есть Огинский. И я не знала, каким мужем его можно назвать, потому что он по-прежнему оставался для меня самым непредсказуемым и непостижимым человеком. Я изучала его день за днем, минута за минутой, я погружалась в него, как в омут без дна, да и я его не искала. Зачем мне дно, когда я в бесконечном полете по бездне. Я была счастлива в своем безумном хаосе.

Новый дом мы купили почти сразу, после того как по всем интернет-каналам показали ролик из семейной жизни господина Неверова. Нет, Неверов не обанкротил Романа, это был какой-то хитрый ход Марка, который дезинформировал конкурента и заставил сделать необдуманные вложения. Банкротом стал сам Неверов, и в довершение ко всему видео его страстной связи с собственным зятем поставили жирную точку на его политической карьере.

Роман говорил, что это месть за то, что его девочка видела эту мерзость.

«Солнечный рассвет» построили в черте города у озера. Никаких черных цветов и бордовой мебели. Огинский отдал дом полностью в мои руки и лишь слегка вздернул бровь, когда увидел среди обслуги знакомые лица. Сразу после покупки дома мы поженились, но мне это напомнило не свадьбу, а коронацию (да, этот ненормальный устроил из свадьбы нечто сумасшедшее против моей воли), и моя мама осталась жить с нами. Он сам предложил. Сказал, что ребенку нужна любящая нянька, и за деньги такую никогда не найти. Он не умел говорить по-другому. Не умел говорить то, что нужно. Но я знала, почему Рома оставил с нами маму — он не хотел, чтобы она оставалась одна. За самыми обычными фразами у него всегда прятались эмоции, их только нужно было рассмотреть и почувствовать.

Мой муж так и не сделал пластическую операцию. Он решил, что ему плевать, каким его видят другие… а мне было плевать на его ожоги. Я их не замечала и алчно водила по ним губами, пока он прикасался ко мне как к хрусталю, что не мешало ему заставлять меня выгибаться и кричать от наслаждения. Этот дьявол умел пытать даже нежностью. Умел ею утонченно наказывать и выдирать ею свои бесконечно любимые «дааа».

— Твои дааа — мой фетиш. Скажи мне «да», Надя. Громко скажи… кричи!

О да, я кричала до хрипоты и судорог самых адских оргазмов, пока он вылизывал мою плоть и жадно сосал мой клитор или осторожно, до отвращения осторожно доводил меня пальцами, пока я не начинала плакать от бессильного желания разрядиться на них вымученным экстазом.

— Терпи, малышка, когда родится мой первенец, я буду драть тебя так, что ты забудешь свое имя. А пока терпи и кричи для меня. Вот так… дааа, глядя в глаза. Ты ведь знала, что сделку с дьяволом расторгнуть невозможно. Я буду жадно любить и иметь даже твою душу, Надяяя. Моя, Надя. Моя.

Но с приближением родов он становился все мрачнее, я не знала, с чем это связано. Словно отдалялся от меня и замыкался в себе. Избегал разговоров о родах. А однажды ночью я не застала его в нашей постели… пошла искать и нашла в кабинете, где стояли портреты его матери и отца. Он смотрел на них и затягивался сигарой, сощурив свои тигриные глаза полные какой-то тревоги. Я обняла его сзади. Такая неуклюжая с огромным животом и отекшим перед самыми родами телом.

— Не спится? О чем думаешь?

— Об отце… Как-то моя мать сказала, что я похож на него. А я боюсь, что это правда… что я не смогу быть…

Он не договорил и развернулся ко мне, а я обхватила его лицо руками.

— Посмотри на меня, Рома. Ты не твой отец. Ты — это ты. И ты будешь самым прекрасным отцом на свете. Я знаю.

Улыбается уголком рта, и в глаза возвращается привычное золотое тепло, от которого у меня уже так привычно покалывает кончики пальцев удовольствием.

— Ну если ты знаешь…

— Знаю.

И я оказалась права. После рождения Арсения Роман чуть ли не ругался с моей матерью насчет того, кто и как должен заниматься ребенком. Он таскал его повсюду с собой, как маленькую капризную обезьянку, и отдавал мне только для кормления. Иногда я сердилась и говорила ему, что лучше бы он был плохим отцом и отдал мне моего ребенка. Мы сошлись на том, что он пообещал сделать мне еще одного. Около года мы до исступления трудились в данном направлении, пока нам не сказали, что у нас будет маленькая девочка… на что этот эгоист заявил:

— Дааа… МОЯ маленькая девочка.

Усадил Арсения себе на плечи и, ответив на звонок Марка, спокойно сказал:

— Так утопи его концерн в дерьме. Плевать. Пусть продает почки. Свои, своей жены, мамы, собаки. Если нет мозгов, он все равно уже инвалид.

И при этом зацеловал ладошки Арсения. В такие минуты я снова вспоминала, что мой муж — это безжалостный дьявол по имени Роман Огинский.

КОНЕЦ КНИГИ

2018 г.

Украина. Харьков