Она улыбнулась, потягивая херес.

— Нам повезло: Джемми безумно любил охоту. Когда мы возвращались в Португалию после Талаверы[29], еды было так мало, что все вокруг, можно сказать, голодали. И вот, только мой желудок уже, казалось, начинал прилипать к спине, как брат подстреливал зайца или другое животное на обед. — Она потерла живот, вспоминая. — Джемми мог даже отступление превратить в охоту.

Разгневанный Джек непроизвольно заерзал в кресле, борясь с внезапным желанием обнять ее. Он тоже сражался при Талавере и потому слишком хорошо помнил то страшное отступление, тех голодающих, тот кромешный ад от невозможности прокормиться. Кейт там даже близко не должно было быть! Сколько же этой малышке пришлось голодать? Он никогда не забудет, какой худенькой и хрупкой она казалась, когда он держал ее на руках в их первую встречу! Как жаль, что он не познакомился с ней раньше. Он бы навсегда оградил ее от опасностей, страхов и голода.

Кейт внезапно зарделась.

— Простите. Я знаю, леди о подобных вещах не говорят.

Джек изумился. Она могла, как бы между прочим, упомянуть о жизни во время чудовищной битвы и об отступлении с изнуренной голодающей армией, а потом покраснеть из-за того, что леди не подобает говорить о желудке. Он с лаской глядел на эту уникальную девушку, малышку Кейт.

— Я был в Талавере, — тихо произнес он.

— Тогда и вы помните ужасный путь назад в Португалию, — кивнула она. — А Колдстримский гвардейский полк воевал в Бусако[30]? Там ранили Джемми. Вас тогда ранили в лицо?

— Нет, — он провел рукой по покрытой шрамами скуле, — этот сувенир я получил в Бадахосе.

Они оба замолчали, вспоминая Бадахос. Громко затрещал огонь — развалились сложенные в камине дрова, и от упавшего чурбана вверх к дымоходу взметнулись искры. Марта встрепенулась, а потом снова задремала в своем уютном кресле с подлокотниками. Кейт посмотрела на нее, испытывая угрызения совести: в такой час старушка должна спать в теплой постели, а не ютиться в кресле. Но Кейт не удалось бы ее уговорить — Марта считала себя дуэньей девушки и оберегала ее репутацию, хотя и знала, что охранять уже нечего.

— Вы на удивление спокойно рассказываете о своих жизненных перипетиях, — прервал раздумья Кейт низкий голос Джека. — Разве вам не было страшно, скажем, перед битвой?

— Боже, конечно, я ужасно боялась, — просто ответила она. — Перед каждой битвой я становилась сама не своя: не могла есть, вздрагивала от каждого звука… даже была несколько сварливой.

Его мягкий смех подействовал на нее согревающе.

— Сварливой? И почему же мне так легко в это поверить?

Кейт сморщила носик.

— Да, страх превращает меня в сущую мегеру. Обычно я накидывалась на Бена, отчитывая за то, что он был таким большим, медлительным упрямцем!

Она замолчала и с минуту смотрела на пламя.

— Бен был самым старшим. Он принадлежал к той породе людей, которых нельзя представить куда-то спешащими или чем-то обеспокоенными. Однако он выполнял все столь же быстро, как я или Джемми, но без нашей склонности драматизировать ситуацию.

Она заговорила медленно и сердито:

— «От этакой горячей спешки я только потею, и весь день голова идет кругом», — всегда жаловался Бен Джемми или мне, и отец неизменно бранил его за то, что он коверкает Шекспира[31] и упоминает при мне о поте.

В конце ее голос сорвался от волнения.

Джек наблюдал за ней из тени, которая скрывала выражение его глаз. Ай да отец! Не хотел марать уши Кейт словом «пот», а сам потащил ее в места, где кругом лились и кровь, и пот, и случались вещи куда как страшнее.

— Джемми тоже упрекал Бена за его невозмутимость, но он был замечательным братом. Они были такими разными, эти двое, словно ртуть и камень… Нет, не подумайте, я упомянула камень не потому, что Бен был холоден, вовсе нет — он был очень милым, — она заморгала, и губы ее предательски задрожали.

Джек хотел схватить ее в объятия и целовать, пока ее горе и боль не исчезнут. Бедная, храбрая бродяжка!

— Но он так и не увидел Бадахос. Его убили в Сьюдад-Родриго… А вы были в Сьюдад-Родриго?

Он покачал головой.

Она продолжила:

— Я так отчетливо помню свой первый день там. Было очень холодно, замерзший снег хрустел под ногами после ночного мороза. Но утро казалось настолько спокойным, настолько великолепным — прямо-таки идеальным. Знаете, в такую погоду хочется проскакать галопом порядочное расстояние и вернуться домой к горячему завтраку… А потом эту звенящую тишину разорвали пушки. Они все гремели и гремели, — я даже подумала, что у меня лопнут перепонки в ушах, хотя стреляли где-то далеко от меня. И, чтобы не слышать этого грохота, я заткнула уши тряпками… Бена убили на следующий день. Думаю, вы бы сказали, что ему повезло, ведь пуля попала в висок, и он, вероятно, даже ничего не понял перед смертью. — Она закусила губу. — Наверное, вы считаете, будто я не переживаю, раз говорю, что ему повезло, но я видела столько других жутких способов…

Джек не смог больше сдерживаться: ему необходимо было дотронуться до Кейт. Он потянулся и взял в свои теплые руки ее ледяные ладони.

— Ему повезло, Кейт. Лучше уж умереть так, внезапно, под открытым небом, в пылу битвы.

Он отогревал ее руки в своих.

Кейт с Джеком погрузились в молчание. Лишь потрескивание огня да тихое, мерное посапывание Марты нарушали наступившую тишину. Большие пальцы Джека в безмолвном утешении поглаживали кожу девушки.

— А как умерли Джемми и ваш отец?

Она несколько мгновений пыталась сдержать слезы, потом тихо ответила:

— Их обоих подстрелили на пути в Саламанку[32]. Помните, тогда наши и французы шли параллельно друг другу и время от времени стреляли, чтобы разогнать скуку?

Он кивнул. Они оба побывали в одних и тех же местах, и все-таки не встретились.

— Джемми ранило в грудь, а вскоре папу — в живот. Обе раны оказались смертельными. Тряска в повозке была для них невыносима, поэтому мне пришлось найти опустевшую ферму, и там я оставалась с ними, пока оба не умерли.

В этом простом заявлении сквозило такое вселенское горе, что Джек почувствовал, как ухнуло его сердце.

— Думаю, вам пора спать.

Он поднялся, протянул руку, чтобы помочь ей встать, потом вдруг обнял ее и крепко прижал к своему большому теплому телу.

Это объятие было почти бесстрастным, лишь защищающим и успокаивающим своей силой и теплом, и она прижалась к Джеку, слушая биение его сердца, желая, чтобы эта минута длилась вечно. Кейт не думала, что когда-нибудь кто-то снова вот так ее обнимет, и отчаянно держалась за Джека, наслаждаясь его теплом, силой и нежностью.

Он нагнулся, мягко приподнимая ее лицо к своему. Они смотрели друг другу в глаза, потом он склонил свою темноволосую голову, и их губы встретились в долгом нежном поцелуе.

Марта всхрапнула во сне и зашевелилась, просыпаясь. Джек с Кейт мигом очутились в разных углах комнаты: Кейт помогала встать старой няне, а Джек небрежно прислонился к стене, и его лицо снова скрыла тень.

* * *

«Скорее всего, это портвейн», — в сотый раз повторяла про себя Кейт, когда, готовя прессованный творог, отделяла массу от сыворотки. С того вечера они почти не разговаривали. По правде говоря, Джек всеми силами избегал ее. Кейт догадывалась, что он сожалеет о порыве, заставившем поцеловать ее. И, хотя она никогда не стала бы жалеть о таком волшебном мгновении, она понимала, что должна.

Поэтому Кейт решила забыть беседу у камина и то удивительное объятие, после которого она словно плыла до своей спальни. Решение оказалось не из легких, но она неплохо справлялась: вспоминала о поцелуе не более дюжины раз в день, после чего начисто изгоняла его из головы. Она очень уставала от своих греховных мыслей.

— Сеньорита Кейт. Майор Джек… он говорит, что готов испробовать на себе ваше зверское лечение. Сегодня. — Карлос улыбнулся. — Этим утром он даже не выезжал верхом, чтобы не навредить себе.

Поразительно. Джек таки прислушался к ней! Решил ей довериться. Кейт радостно улыбнулась Карлосу и тут же кинулась готовиться, пока Джек не передумал.

Держа горшочек горячего ароматического масла, она поднялась по ступенькам и медленно прошла с Карлосом к спальне Джека. Она чувствовала, что нервничает, — вот так нелепость!

«Не будь смешной, — говорила она себе, — ты делала это дюжину раз, никак не меньше. Нет причин вести себя, словно какая-то глупенькая мисс, просто потому, что ты в английском доме, а не в португальской хижине или в палатке в Испании».

«Да, — безмолвно ответил ей голосок, — но ведь это Джек…»

Кейт открыла дверь. Джек лежал на кровати, одетый в ночную рубашку, нижняя часть его тела была закутана в простыню. Он посмотрел на Кейт, глянул на простыню, плотнее в нее завернулся и покраснел.

— Чертовски нелепая идея. Я передумал, — заявил он. — Оставьте масло Карлосу. Уверен, мы с ним разберемся, что к чему.

Кейт поняла, что до крайности смутила Джека своим присутствием, — и нервозность ее как рукой сняло. Она постаралась сдержать улыбку.

— Что за глупости. Я же рассказывала вам, дело не в простом втирании масла — нужно овладеть особыми приемами.

Она заметила его румянец и успокаивающе добавила:

— Не тревожьтесь из-за моего присутствия. Мне удавалось справляться и с более трудными задачами. Представьте на моем месте одного из тех, кто ухаживал за вашей раной в Испании.

Он фыркнул. Конечно, у него имеется воображение, но не настолько же развитое. Кейт — такая маленькая, худенькая, с ясным гладким личиком и мягкими розовыми губками. А последний человек, прикасавшийся к его ране в Испании, был массивным крепким солдатом, лысым и беззубым, весь в татуировках, к тому же с таким выдающимся набором ругательств, которого Джек никогда прежде не слышал.

Он крепче схватился за простыню, стоило Кейт потянуться к ней.

— Это просто нелепо, — решительно заявила она. — Мне нужно видеть вашу ногу, чтобы должным образом втереть масло. — Кейт слегка покраснела и добавила заметно тише: — Я ведь вам говорила, мне известно, как выглядит мужское тело. Вид вашей ноги меня вовсе не смутит.

Джек почувствовал, что не в состоянии отпустить простыню. Он не столько переживал, что заденет ее девичью скромность, сколько не желал видеть, как ей противно будет смотреть на то месиво, что представляла собой его нога.

Она резко сдернула простыню. Он мгновенно стиснул зубы, ожидая увидеть отвращение на ее милом личике. Кейт молча склонилась над ним. Белая, незагорелая нога была сплошь покрыта страшными красными и багровыми шрамами. Мышцы сморщились и кое-где изогнулись, словно искривленные натянувшейся кожей.

Кейт внимательно осматривала ногу, не позволяя своим чувствам вырваться наружу. Его и правда серьезно ранило, но, не считая уродливых отметин, все, в сущности, выглядело не так уж плохо. Она нежно провела рукой по шрамам, ощупывая мышцы. Кейт почувствовала, как Джек дернулся при ее прикосновении, и сразу посмотрела ему в глаза.

— Вам больно?

Он взглянул на нее как-то странно. Она не выказала ни ужаса, ни отвращения, ни сочувствия, ни жалости.

— Я причинила вам боль, сэр? — повторила Кейт.

— Э… ваши руки холодны. Я просто этого не ожидал.

— О! — Она продолжила осматривать ногу. — Теперь, Карлос, я сначала поработаю с этими мышцами.

Тот с любопытством склонился над ногой хозяина.

— Видите, как они крепко сжаты из-за шрамов. Именно поэтому так нелегко согнуть ногу. Сейчас я возьму немного масла и потом… — она налила масло на ногу и начала втирать его.

Джек слегка застонал и неловко пошевелился.

— Масло слишком горячее, сэр?

— Нет, нет… не в этом дело, — пробормотал он, не глядя ей в лицо.

Кейт продолжила лечение, не переставая тихонько объяснять Карлосу, что надо делать. Ее крепкие пальчики терли, постукивали, нажимали на съежившиеся мышцы. Джек лежал на кровати, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение. Кейт то массажировала небольшой участок ноги короткими, быстрыми движениями, то — длинными и плавными — проходила по всей длине вверх-вниз, разглаживая и надавливая сильно, равномерно и ритмично. Во время одной из подобных манипуляций Джек сдавленно застонал. Кейт тут же вскинула голову. Ее действия должны были расслабить и успокоить мышцы, а не причинить боль.

— Вам больно, сэр?

Джек покраснел.

— Нет, нет… э… разве теперь Карлос не может вас сменить?

— Нет, сэр, пока нет. Необходимо показать ему всю процедуру. Это займет не больше пятнадцати-двадцати минут.

— О, боже! — простонал Джек и снова заерзал под простыней.

— Должно быть, вам больно, — вконец расстроилась Кейт. — Мне так жаль. Эта часть лечения вовсе не должна вызывать неприятных ощущений. Вероятно, я что-то упустила. Вы мне не подскажете, где именно вам больно?