Ида задумчиво взглянула на сына:

– И ты сможешь сосредоточиться, когда она будет достижима? Ты хоть что-нибудь будешь делать?

Гуго взглянул в кроткие карие глаза матери. Обычно она смотрела на него с нежностью. Часто в ее взгляде искрилось веселье, но сейчас взгляд казался усталым и печальным. В словах Иды не было привычного поддразнивания, она мрачно глядела на сына.

– Да, буду, – твердо ответил Гуго. – Я получу желаемое и успокоюсь… и она тоже. Пока мы здесь, мы все равно что дети под вашим присмотром. Нам нужно побыть наедине, чтобы стать мужем и женой.

Мать долго молчала. Затем снова вздохнула:

– Когда я вышла замуж за твоего отца, он привез меня во Фрамлингем. Это случилось еще до того, как построили башни и новый дом. Твой отец был не графом, а всего лишь юношей, пытающимся пробить себе дорогу в жизни. Я много лет прожила при дворе, но была рада приехать сюда. Мы проводили время наедине, и я ценила эти мгновения дороже золота и графской короны. – Глаза Иды увлажнились. – По правде говоря, те недели я пронесла сквозь годы как благословение и проклятие. – (Гуго поднял брови.) – Это было самое сладостное время моей жизни. Мы были обычными новобрачными, могли делать все, что хотели, ни на кого не оглядываясь. Твой отец жарил хлеб на огне в нашей спальне, и мы кормили друг друга с любовью… – Ида с трудом сглотнула. – С тех пор нам выпадало не много подобных минут. Что не смог отнять мир, то перемололо время. – Она улыбнулась ему с пронзительной грустью. – Езжай, сын мой. Благословляю вас. Я не стану лишать вас этой сладости.

Гуго опустился на колени перед матерью и ощутил невесомое прикосновение к волосам.

– Когда-то ты, даже стоя, был не выше моих коленей… – У нее перехватило дыхание. – Теперь тебе приходится преклонять свои.

– В вашу честь, – ответил Гуго, и мать сжала его руки своими и поцеловала в обе щеки.

Когда Гуго ушел, Ида вытерла глаза и осмотрела комнату, заполненную шитьем. Каждый стежок был крошечной отметиной времени. Из точки вырастал наряд, стенная драпировка или тесьма, говорившая о месяцах и годах работы – времени, которое она провела без Роджера, не считая случайных встреч. Все эти предметы были материальным воплощением усердия и одиночества. Воспоминаниями о времени, проведенном с мужем. А дети один за другим обрезали нить и ткали собственные жизни за пределами ее досягаемости… Точно так же, как муж постепенно отдалился от нее, посвящая все свое время делам графства. Внуки заполнят пустоту, предположила Ида, и, разумеется, шитье всегда под рукой. Она заставила себя встряхнуться. Подобные мысли глупы и бесполезны. Графиня велела служанкам принести покрывало из светлого шелка, на котором вышивала белые и розовые розы, готовясь к церемонии консумации. Покрывало было почти закончено, и если сегодня все постараются, Гуго сможет взять его с собой в Йоркшир, как зримое свидетельство ее любви и благословения.

* * *

Махелт спешилась на конном дворе поместья Гуго в Сеттрингтоне и огляделась по сторонам, изучая обстановку. Дом во многом напоминал дом ее семьи в Хэмстеде. Он был примерно такого же размера, а поблизости даже текла похожая река. В нем царила такая же приятная атмосфера ухоженности, и поскольку он напоминал ей родной дом, она тут же к нему прикипела. Арочные окна были похожи на удивленные глаза, а через дверь, словно улыбка, лился свет.

Всадники отправились вперед, чтобы слуги успели подготовиться к прибытию основного отряда, и из кухонных построек доносились соблазнительные запахи. Дом был чистым и светлым, внутренние стены сверкали свежим слоем известковой побелки с яркими пятнами щитов и знамен. Мебели оказалось немного, но вся она была из добротного дуба с медовым ароматом пчелиного воска.

Они отправились в Сеттрингтон вдоль берега, под парусом от Ярмута до Бридлингтона, а затем верхом на запад в Сеттрингтон. Махелт наслаждалась каждой секундой. Она, в отличие от своего отца, не страдала морской болезнью и радовалась ветру в лицо и брызгам поверх планшира, от которых губы становились солеными. В жилах Гуго определенно текла морская вода, и Махелт с гордостью и желанием наблюдала за мужем, когда он помогал брать рифы и вставал в свой черед к рулевому веслу. Как хорошо было сидеть рядом с ним под палубным навесом и делить один плащ для защиты от ветра, пока галера шла на север и морские птицы поднимались с воздушными потоками от размытых очертаний берега по левому борту.

Гуго устроил Махелт в зале перед камином и велел слугам принести ей воды, чтобы вымыть руки, и доброго вина и лакомых пирожков, чтобы освежиться. Он пробормотал, что у него есть дела, но он скоро вернется. Махелт с улыбкой кивнула и воспользовалась передышкой, чтобы собраться с мыслями и проникнуться атмосферой дома. Скамья, на которой она сидела, была старой и блестела мягкой патиной. В искусно вышитых подушках Махелт заподозрила работу Иды. Она откинула голову назад, наслаждаясь вином и ощущением спокойствия и свободы.

Вернувшись, Гуго сел на скамью рядом с ней. Его лицо раскраснелось, и он казался весьма довольным собой.

– Вам нравится? – Он обвел зал рукой.

– Очень! – улыбнулась Махелт. – Наверное, так себя чувствуют женатые люди?

Гуго откинул голову и расхохотался:

– Не знаю, но я намерен скоро это выяснить. – Он съел пирожок, запив вином. – Поместье принадлежит мне с семнадцати лет.

Махелт сквозь ресницы кокетливо посмотрела на мужа:

– Нам следовало раньше приехать сюда.

– Я думал об этом, но тогда уж точно не смог бы сдержать обещание нашим родителям. – (В животе Махелт что-то приятно встрепенулось.) – Я хочу вам кое-что показать. – Гуго поставил кубок и протянул руку. – Идем?

Махелт засмеялась. Она чувствовала теплоту и слабость.

– Надеюсь, это не пони?

– На этот раз нет. – Глаза Гуго сияли.

Махелт взяла мужа за руку, вышла за ним на улицу и поднялась по лестнице к двери, ведущей в комнату над залом. Гуго снял капюшон и надел ей на голову, как бы собираясь играть в прятки.

– Не вздумайте подсматривать сквозь пальцы, – прошептал он ей на ухо.

Голос Гуго был приглушен слоями ткани, но в нем безошибочно чувствовались смех и напряжение, и по спине Махелт пробежала легкая чудесная дрожь.

Он снова взял ее за руку, открыл дверь и шаг за шагом провел по комнате. Девочка чувствовала под ногами плотную, но покорную упругость тростника, ее щеки коснулся ласковый ветерок из окна. Гуго направил жену в сторону, чтобы не налететь на мебель. Лишенная зрения, она обнаружила, что остальные ее чувства обострились. Рука мужа была теплой и уверенной. Махелт ощутила тяжесть шерстяного занавеса и поняла, что Гуго поднял руку, чтобы сдвинуть его в сторону. Он осторожно помог ей переступить порог и закрыл за ними занавес.

– Теперь можете смотреть, – сказал он и снял капюшон.

Махелт заморгала и принялась смотреть во все глаза. Они были в спальне, как она и ожидала, но такой комнаты она не могла и представить. В камине горел огонь, прогоняя прочь холод. Стены сверкали белой известкой, и на них был нарисован бордюр из изящных зеленых завитков, переплетенных с розовым шиповником. Открытые ставни, выкрашенные в теплый ярко-красный цвет, позволяли послеполуденному свету струиться на пол и заливать кровать. Простыни и валики из хрустящей белой ткани контрастировали с покрывалом – полем вышитых роз. А на подушке рассыпаны розовые лепестки. Кровать была лишена балдахина и открыта свету дня. Воздух наполнял изысканный аромат смеси цветов и пряностей.

Махелт онемела от изумления, даже слезы навернулись на глаза. Казалось, ее сердце заполнило всю грудь, не оставив места для воздуха. Гуго положил ладонь ей на щеку и с величайшей нежностью вынул шпильки, удерживавшие головной убор, потом снял сеточку с волос, чтобы косы упали на спину.

– Я столько мечтал об этом, – хрипло произнес он, проводя рукой по роскошной косе. – Я знаю, мы должны провести официальную церемонию со свидетелями, но этот миг принадлежит только нам. На моей земле и без чужих глаз. Только вы и я, пусть всего на несколько дней. Клянусь, я вас не обижу. Вам нечего бояться.

Дыхание Махелт участилось.

– Я не боюсь ни этого, ни вас, – прошептала она.

Гуго поднял ее и отнес на кровать, на покрывало, сверкавшее в ярких весенних лучах. Все будет ослепительно ясно в этот первый раз, очищено от греха светом. Гуго хотел видеть тело Махелт – узнать о ней все, чтобы она воистину стала частью его, а он – частью ее.

Он расплел ее косы и позволил темным шелковистым прядям обвить его руки. Солнце играло в волосах Махелт оттенками золота, рубина и королевского пурпура. А глаза были полуночно-синими, угольными, с янтарными лучиками вокруг зрачков. Когда ее губы разомкнулись под его губами, Гуго ощутил вкус меда и вина. Наконец долгожданный миг настал, и Гуго больше не балансировал на лезвии ножа. Он хотел, чтобы этот миг длился вечно. Хотел, чтобы они обладали всем временем мира.

Гуго медленно раздел жену, одевая в поцелуи вместо сорванных предметов одежды. Он исследовал ее кожу, оценивая гибкие линии тела глазами любовника и художника. Ноги Махелт были длинными, а груди оказались маленькими и округлыми. Гуго легко мог взять их в ладони, как согретые солнцем яблоки. Соски были восхитительного розовато-коричневого оттенка. Он поцеловал изящные ключицы, тонкую бледную шею и насладился мерцанием весеннего солнца на ее коже. Потом стянул через голову котту, взял руки жены и положил поверх своей рубашки. Махелт уловила намек и развязала завязки. Гуго снял рубашку, и их взгляды на мгновение встретились, прежде чем она опустила глаза, чтобы изучить его тело.

Махелт уже видела мужа полуодетым, но никогда столь близко. Прежде они ласкали друг друга, не снимая одежды, и она впервые прикасалась к его обнаженной коже. Гуго был гибким и мускулистым, хорошо сложенным. Его волосы окружал ореол солнечного сияния, и казалось, что оба они сотканы из света.

Розовые лепестки были влажными под ее бедрами и ягодицами, а простыни прохладными и нетронутыми. Махелт поежилась, ее руки покрылись мурашками.

– Вы замерзли?

– Нет…

Дрожь пробежала по ней от головы до ног. Девушка увидела свое собственное свечение, отраженное в его взгляде и вернувшееся к ней стократ.

– Гуго… – прошептала она и коснулась его волос, прежде чем уткнуться лицом в лихорадочное биение пульса на шее мужа.

Махелт чувствовала, как бешено колотится его сердце и ее сердце бьется в унисон. Пока они гладили друг друга, ласкали и целовали, ей начало казаться, что они являются одним целым. Одна плоть, какой, по словам Церкви, становятся муж и жена после принесения брачных обетов. Сотворена из ребра Адама. Ощутив покачивание его бедер, Махелт ответила тем же. Гуго ахнул, положил жену на себя и запустил пальцы в ее густые волосы, одновременно яркие и темные. Ощутив его восставшую плоть, Махелт задрожала от возбуждения и страха. Она не любила чувствовать себя загнанной в угол, а потому осмелилась шагнуть вперед, ей вдруг показалось, будто она очутилась в гуще битвы и это был единственный способ выжить.

Но Гуго усмирил нетерпение и воспользовался собственным опытом, чтобы подчинить Махелт своей воле. Он вошел в нее, и солнце заиграло на их телах, двигавшихся в коконе света. Гуго целовал веки, нос, шею и губы жены, соотнося каждое движение губ и языка с движением бедер. Аромат надушенных простыней, едкая нотка их общего пота, пряный запах ее волос наполняли каждый его вдох и становились его частью. Гуго ощутил, как Махелт напряглась под ним, молотя головой о валик, и понял, что развязка близка, но он хотел, чтобы происходящее сейчас длилось вечно, потому что оно было совершенно и, возможно, никогда больше не будет таким. Гуго заключил жену в объятия, и она обхватила его ногами и в свою очередь вобрала его, отдавая и получая и снова отдавая, сливаясь в одно целое.

После ослепительной вспышки облегчения Гуго повернулся на бок, чтобы не раздавить жену своим весом. Ее ладонь ласкала его вздымающуюся грудную клетку.

– Сердце вырвется из вашей груди, – пробормотала Махелт.

– Тогда вы заберете его на хранение. – Гуго погладил ее по волосам. – Так и должно быть, ведь оно принадлежит вам.

Когда на него снизошла умиротворенная усталость, Гуго ощутил, что в мире может происходить что угодно – ему все равно. Лишь бы они с Махелт остались здесь навсегда.

– У меня есть жена. Моя женщина, – с улыбкой добавил он.

Махелт зарделась, когда он произнес «моя женщина». Потому что теперь она действительно ощущала себя женщиной. Теперь она знала то, что знали другие женщины. У нее появился опыт, и она благодарна Гуго за то, что он сделал его таким приятным. Приподнявшись на локте, Махелт провела свободной рукой по его телу. Солнечный свет смягчился и из белоснежного стал светло-золотым. Руки и запястья, лицо и шея Гуго были темнее, чем остальное тело, и казалось, что на нем надето нижнее белье из плоти… под которое она только что проникла, чтобы коснуться его истинного «я». Махелт охватил такой приступ любви, что ее глаза наполнились слезами.