– Тебе тоже, – фыркнула Махелт, – ведь ты мой родной брат.

Уилл скривил губы и кивнул на Трайпса:

– Так и должно быть?

Махелт стремительно обернулась и в ужасе вскрикнула, потому что пес нашел кучу свежего конского навоза и с наслаждением в нем катался.

– Похоже, тебе понадобится еще немного воды, – засмеялся Уилл. – Не передумала его оставлять?

* * *

Скрываясь от жаркого июньского солнца, Гуго сидел под навесом полосатого отцовского шатра в Портсмуте. Шатер стоял входом к сверкающему голубому морю. Вокруг него разбили лагерь войска Биго. Дров в костер для приготовления пищи больше не подбрасывали, складывали полотнища и взнуздывали вьючных лошадей.

Отец Гуго вернулся с берега и плюхнулся на табурет. Сын налил кубок разбавленного водой вина из кувшина на столе и протянул ему.

– Король не сдается, – сообщил Роджер. – Зря он надеется, что все отплывут вместе с ним.

Гуго потер обожженную солнцем шею:

– Я велел снимать лагерь.

Последние два дня король пытался устыдить своих баронов и заставить их пересечь Узкое море, сев на корабль. Пока к нему присоединились только наемники и Длинный Меч. Отец Гуго ступал по тонкой грани: он отказался сажать людей на корабли, но предложил уплатить щитовой сбор[4] со своих рыцарских наделов, чтобы при желании король мог приобрести еще наемников.

– Ладно, – сказал Роджер Биго, взглянув из-под широких полей соломенной шляпы на сверкающую вереницу шатров. – Вряд ли мы задержимся здесь надолго.

– А что будет с Маршалом? – спросил Гуго.

Вчера Маршал и король поссорились на людях из-за отказа Маршала выйти в море, поскольку он поклялся в верности Филиппу Французскому, чтобы сохранить свои нормандские владения.

Отец отмахнулся от назойливой осы.

– Если повезет – ничего. У Маршала слишком много друзей, чтобы король мог с ним легко разделаться, но мудро было бы на время залечь на дно. Маршал осмелился на большее, чем осмелился бы я, но и потерять он может больше. – Роджер кивнул на королевскую галеру на воде. – Смотри, они причаливают.

Король сошел на берег в сопровождении домашних рыцарей[5], наемников и некоторых членов экипажа и зашагал в сторону королевского шатра. Уильям Длинный Меч пересек берег, хрустя галькой, и направился к ряду палаток, стоявших вдоль поля. Его собственный лагерь не был свернут, более того, повар раздувал мехами огонь, и на вертеле поджаривалась только что выловленная кефаль.

Завидев Роджера и Гуго, Длинный Меч повернул, чтобы поговорить с ними. Его лицо было цвета дубленой кожи, а солнце и ветер прочертили морщинки в уголках глаз.

– Король гневается, и справедливо, – сообщил он. В поведении Длинного Меча тоже ощущалась скрытая ярость. Он подбоченился и выставил вперед ногу, обутую в ботинок из крашеной телячьей кожи. – Иоанн не может отправиться в Нормандию без нашей поддержки.

– Сейчас не самое благоприятное время, – спокойно возразил Роджер. – Лучше поберечь силы.

– Да, некоторые так считают, – пристально посмотрел на него Длинный Меч.

– Многие, – поправил Гуго. – Как вы сами прекрасно видите.

– Это еще не значит, что они правы, – бросил раздраженно Длинный Меч.

Роджер указал на шатер Длинного Меча:

– Кажется, вы не снимаете лагерь?

– Нет. – Длинный Меч выпрямился. – Я возглавлю армию, которая выступит на помощь Ла-Рошели. Пока они держатся, но нуждаются в людях и припасах; по крайней мере, это король может им предоставить. Поистине позорно, если король Франции захватит Пуату следом за Нормандией, как по-вашему?

Роджер склонил голову. Его голос оставался спокойным:

– Я желаю вам успеха, и да ускорит Господь ваше путешествие и сохранит вас.

Гуго повторил отцовские пожелания, отдавая дань вежливости, хотя его истинные чувства были более прохладными. Похоже, его единоутробный брат считает участие в военной авантюре своим высшим долгом. Пусть другие заботятся об урожае и благополучии всего, на чем держится мир. «А для чего еще нужны слуги?» – не раз спрашивал Длинный Меч.

– Прошу передать мои наилучшие пожелания леди матушке, – поклонился он в ответ, – и сообщить ей, что я привезу Элу погостить, когда вернусь.

– Всенепременно.

Длинный Меч пошел дальше к своему шатру, отдавая приказы. Гуго облегченно вздохнул и, разжав кулаки, принялся разминать руки, чтобы снять напряжение.

– Отправить в Ла-Рошель войска под предводительством командира, которому он может доверять, – вполне разумная стратегия со стороны Иоанна, – произнес Роджер. – Так он продолжит оставаться занозой в заду короля Филиппа. К тому же это хорошее занятие для Длинного Меча. Порой он несноснее, чем власяница, но его воинское искусство не подлежит сомнению.

Гуго испытывал антипатию к единоутробному брату. Но, говоря по справедливости, тот был весьма искусен в сражениях на суше и на море, несмотря на свое высокомерие. Поняв, что отец внимательно наблюдает за ним, Гуго перестал разминать руки.

– Длинный Меч полезен королю, а значит, полезен нашей семье, – заметил Роджер. – Твоя мать любит его, он мой пасынок и твой единоутробный брат. Поэтому я привечаю его…

– Сир… – сухо начал Гуго.

– …но он не Биго.

Тонкий юмор отцовского замечания изменил выражение лица Гуго. Он не удержался и хихикнул:

– Боже упаси!

– Идем. – Отец хлопнул его по плечу. – Лошади оседланы, можно ехать. Пожитки отправим следом, не торопясь.

Глава 7

Хэмстед-Маршал, Беркшир,

июль 1205 года

Махелт села на кровать Ричарда в комнате, которую делили ее братья. Ее мир вдруг разлетелся вдребезги. Кровать Уилла была ободранным костяком, а матрас скатан, скреплен ремнями и погружен на вьючную лошадь вместе с простынями и подушками. Сундук брата с одеждой опустел, игральная доска и коробка с костяными фишками исчезли. На вешалках ничего не было, на колышке в стене не висело ни плаща, ни капюшона. Два вечера назад они вдвоем играли здесь в кости, подшучивали друг над другом, с удовольствием спорили, им было весело. Теперь же не осталось никаких свидетельств, что Уилл вообще существовал на свете. Махелт смотрела на клочок зеленого с желтым шелка. Она была не в силах поверить, что король Иоанн потребовал Уилла в качестве заложника верности ее семьи, и до сих пор не оправилась от удара, который испытала, когда отец согласился отдать брата. У них были неприятности при дворе из-за того, что ее отец дал клятву королю Франции, дабы сохранить нормандские земли, пока Ричард не подрастет. Теперь, в качестве возмездия, Иоанн потребовал Уилла. Махелт сказали: ее брат уезжает, чтобы стать оруженосцем, и это была хорошая новость – при дворе Уилл расширил бы свои знания. Но девочка знала, что слова взрослых лишь разноцветная вуаль, которая прикрывает дерьмо. Ее родители поссорились из-за требования Иоанна. Мать хотела отказать, но отец сказал, что у них нет выбора, а его слово закон. Никогда прежде благополучию Махелт не угрожал раскол в доме, и она сильно расстроилась.

Открылась дверь, и вошел Уилл. На нем были дорожные плащ и сапоги, волосы прикрывала темная шапка с закрученным краем. Застывшее лицо брата оставалось непроницаемым, но Махелт знала, что он не хочет ехать… только не к Иоанну.

– Что ты здесь делаешь? – отрывисто спросил Уилл. – Все ждут во дворе.

– Я могу задать тебе тот же вопрос, – вздернула подбородок Махелт.

– Проверяю, не забыл ли чего. – Он присел на корточки и протянул руку Трайпсу, который обнюхивал углы комнаты, но подошел лизнуть руку Уилла, а потом перевернулся на спину, чтобы ему почесали живот.

– Я делала то же самое… Но ты ничего не забыл, я проверила. – У Махелт сжалось горло. Она протянула брату сложенный клочок шелка, и глаза ее наполнились слезами. – Я собиралась подарить его тебе, когда закончу, но придется сделать это сейчас.

Уилл перестал гладить собаку, встал, развернул шелк и увидел, что это маленький вымпел, какие привязывают к копью. На нем был изображен герб Маршалов – рыкающий лев на зеленом с золотым поле.

Уилл мужественно сглотнул.

– Он всегда будет со мной, – пообещал мальчик.

Махелт не могла больше терпеть. Это конец! Мир изменился навсегда. Каково будет жить без брата? Всхлипнув, она обвила его шею руками и крепко прижалась:

– Я никуда тебя не отпущу!

Уилл обнял сестру в ответ и закружил по комнате:

– В мыслях я останусь рядом. Клянусь, я всегда буду помнить о тебе.

Махелт знала: это объятие может оказаться последним. Так или иначе, но дверь в ее детство захлопнулась. Уиллу пришлось силой расцепить руки сестры и отстранить ее.

– Со мной все будет в порядке, Матти, – улыбнулся он, притворяясь беззаботным. – По-моему, ты просто завидуешь, потому что хочешь стать оруженосцем вместо меня и скакать на прекрасном большом коне.

Услышав свое ласковое прозвище, Махелт едва не завыла от горя, но сдержала крик до боли в животе.

– Я поменялась бы с тобой местами, если бы могла.

– Не сомневаюсь, но я не слишком искусен в вышивании, да и Биго были бы потрясены.

Махелт заставила себя подыграть, улыбнувшись сквозь слезы и с укоризной пихнув брата в бок.

– К тому же это мой долг. – Уилл обвел комнату последним долгим взглядом.

Махелт сцепила руки за спиной, чтобы не броситься к нему снова.

Уилл пропустил сестру вперед, когда они спускались по лестнице во двор. Летнее солнце заливало верховых и вьючных лошадей, сверкало на сбруе. Уилл получил для путешествия нового серого жеребца, Эквус стал запасным. Отец сопровождал его и уже сидел на лошади, сохраняя неизменное спокойствие. Махелт не понимала, как он может быть таким сильным и неумолимым. Девочка пыталась подражать отцу, но у нее ничего не выходило. Лицо матери было бледно, а глаза полны горя, но она высоко держала голову.

– Нас не сломить, – услышала Махелт ее тихий шепот, пока они смотрели, как Уилл садится в седло. – Нас никому не сломить. – Голос матери стал не громче вздоха. – Ах, сын мой, дитя мое…

Чаша горя Махелт переполнилась, как и чаша злости на короля Иоанна, разбивающего их семью и наносящего столь болезненные раны. Когда последняя лошадь выехала за ворота, девочка стремительно развернулась и умчалась в комнату, которую делила с младшими сестрами. В отчаянии бросившись на кровать, она измолотила подушку и разрыдалась.

Через некоторое время вошла мать и села на кровать. Заключив Махелт в объятия, она погладила дочь по волосам.

– Будь мужественной, дочка. – Глаза матери тоже опухли и покраснели. – Поплачь сейчас, но завтра будь сильной. Помни, кто мы. Мы Маршалы! И никакие лишения не отнимут у нас ни нашу честь, ни нашу гордость.

* * *

Глядя, как Ральф бродит по спальне с мечтательным видом влюбленного пастушка, Гуго боролся с желанием схватить того за шкирку и вправить ему мозги. На кончике языка вертелось, что Уильям Длинный Меч – всего лишь смертный человек, а не бог, но подобное замечание привело бы только к закатыванию глаз и враждебности. Ральф должен сам понять это.

Ральф находился в приподнятом настроении уже неделю – с тех пор как Длинный Меч, полный энтузиазма после успешной кампании в Ла-Рошели, явился с визитом и предложил взять мальчика к себе в дом оруженосцем. Ральф пришел в полный восторг и обеими руками ухватился за выпавший шанс. Длинный Меч купался в обожании и явно считал, что милостив и щедр к своей родне Биго.

– Все собрано. – Ральф посмотрел на два дорожных свертка рядом со своей кроватью и с тоскою задержал взгляд на паре волчьих шкур, расстеленных на полу.

– Длинный Меч не обрадуется, если ты возьмешь их с собой, – предупредил Гуго. – Более того, вряд ли он это разрешит – он не настолько снисходителен.

– Наверное, ты прав, – вздохнул Ральф.

– Я знаю, что прав. Вот что, пусть они остаются здесь до твоего возвращения… Если только матушка не выкинет.

– Не выкинет, – сказал Ральф. – Она сохранит их, как сохранила все наши молочные зубы и наши первые котты и башмаки.

Гуго криво усмехнулся в знак согласия, вспомнив сундук в комнате матери, наполненный разномастными памятками из их детства. Там лежала и его первая игрушечная лошадка, заплатанная и облысевшая вокруг ушей. Однако Гуго не мог представить, чтобы она добавила к коллекции две волчьи шкуры. Даже сейчас, год спустя, от них шел тяжелый, неприятный дух, когда их вытряхивали.

– Я буду скучать по тебе. – Гуго заключил Ральфа в грубые, медвежьи объятия. – Пусть граф Солсбери заботится о тебе как следует, не то я обрушусь на него, словно камень из требюше[6].

Гуго потрепал брата по макушке. Ральф вырвался и замахнулся, но Гуго увернулся от удара.

– Не беспокойся, – сказал Ральф. – Я могу о себе позаботиться. А когда вернусь, не стану размахивать плащом и позировать, чтобы все на меня смотрели. – Он принял картинную позу.