Подозрения Бичема были недалеки от истины. Филадельфия ходила взад и вперед по ковру в своей спальне, ощущая себя одинокой и брошенной. Когда она согласилась играть роль болезненной жены, то не ожидала, что окажется в таком одиночестве. Ей больше нравилось, когда Эдуардо играл роль Акбара и большую часть времени находился рядом, ожидая, когда она позовет его. Здесь она ни с кем не познакомилась, и весь день ей не с кем было поговорить.

Эдуардо уходил рано, возвращался поздно, и от него часто пахло алкоголем. Вчера вечером от него подозрительно пахло женскими духами. Она так рассердилась, что притворилась больной, и, когда он предложил спать в соседней спальне, она согласилась. Однако теперь, когда у нее было время подумать, стало ясно, что это неправильная тактика.

Она приехала в Саратогу с надеждой, что это сблизит их, но жизнь показала, что они, напротив, отдаляются друг от друга. Эдуардо постоянно выходил в свет, а она оставалась взаперти. Он был красив и легко тратил деньги. Филадельфия не удивилась бы, если бы узнала, что им интересуются женщины, тем более что его жена нигде не появляется.

— Я могу изменить все это! — сказала она, глядя в зеркало. Почему она должна сидеть здесь и чахнуть, когда он получает все удовольствия, какие только может предложить Саратога? Она ему не прислуга. Она вольна идти, куда захочет. Так она и поступит.

Филадельфия направилась к шкафу и вынула одно из самых прелестных платьев. Это был костюм для прогулок из кремового фая с накидкой белого китайского шелка, отделанной белыми кружевами и красными лентами. Веселенький костюмчик, в котором не будет жарко и который исправит ей настроение. Она сорвала с себя халат и надела костюм, радуясь, что он застегивается спереди и не надо тратить время и вызывать горничную. Потом повязала вокруг шеи косынку с искусственными розами и подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок прическу.

Прежде всего она обследовала свои виски, чтобы проверить, не заметны ли темные корни волос. Каждое утро Эдуардо промазывал лимонным соком ее волосы, и она садилась под утреннее солнце на маленьком балкончике, прилегающем к их апартаментам. Цвет волос ее удовлетворил, она расчесала свои золотистые локоны, заколов их так, чтобы они открывали лицо; теперь нужна еще шляпка.

В третьей коробке она нашла подходящую. Когда она пристроила ее на свои волосы, глядя в зеркало, настроение ее резко улучшилось. Она решила, что выглядит прелестно. Теперь Эдуардо Таварес должен будет обратить на нее внимание. На самом деле она намеревалась, чтобы вся Саратога узнала, что у сеньора Милаццо есть жена — очень красивая и молодая. Поразмыслив, она надела бриллиантовые серьги и узкий браслет с бриллиантами и изумрудами, который дал ей поносить Эдуардо. Филадельфия взяла зонтик и вышла из номера.

Сердце ее билось учащенно, когда она шла по знаменитому внутреннему саду, ограниченному с трех сторон корпусами отеля. Он был очень ухоженный, аккуратные бордюры из гвоздик, герани и гортензий оттеняли густую зелень травы. Филадельфия улыбалась, проходя мимо постояльцев отеля, отдыхающих в тени деревьев, и знала, что они следят за ней. Ее никто здесь не знал, а незнакомок обсуждают с особым пристрастием.

Дойдя до большого холла, выложенного красными и белыми мраморными плитами, она вдруг поняла, что, собственно говоря, не знает, куда идти. Филадельфия остановилась и посмотрела направо, где видны были четыре деревянные лестницы. Позади них виднелись кабинеты для обедов. Еще дальше располагался всемирно известный Большой обеденный зал, где она уже обедала с Эдуардо.

Ей хотелось свежего воздуха, солнечного света, действия.

— Я могу быть вам чем-то полезен, мадам?

Филадельфия обернулась к мужчине, который обращался к ней. Первое впечатление было такое, словно она заглянула в холодные глаза смерти. Его глубоко посаженные глаза походили на кристаллы, почти бесцветные, но отражающие свет, как осколки разбитого зеркала. Потом возникло ощущение опасности. Эти бледные, глубоко запрятанные глаза были неприятны, а лицо выглядело жестоким, благодаря выпуклому лбу и сильном подбородку, и откровенно чувственным из-за узкого рта.

Он улыбнулся, и она поняла, что он прочитал ее мысли, как если бы она произнесла их вслух. Он предложил ей руку.

— Позвольте.

— Нет! — Она отшатнулась. — Я… я жду моего мужа.

Его глаза-кристаллики оглядели ее, и она ощутила, что каждый дюйм ее фигуры взвешен и оценен.

— Я преклоняюсь перед вашим мужем и завидую ему.

Она знала, что он совсем не это имеет в виду; в его голосе звучали издевательские нотки, но она не могла понять причины его откровенной враждебности по отношению к ней.

— Извините меня, — сказала она, отворачиваясь, но он взял ее за локоть так крепко, что ей пришлось остановиться.

— Вы не выглядите как шлюха. Кто вы?

Вопрос был задан так тихо, что она была уверена, что никто из проходивших мимо и бросавших на них любопытствующие взгляды, ничего не расслышал.

— Я сеньора Милаццо, — ответила она, теперь уже по-настоящему испуганная. — О, вот мой муж! — солгала она и подняла руку, приветствуя выдуманный ею призрак. — Я здесь! — позвала она и ощутила, как ее руку освободили от хищной хватки.

Когда она обернулась, то обнаружила, к своему удивлению, что мужчина исчез. Она оглядела весь холл, но его нигде не было видно. Он исчез, как призрак.

Несмотря на то, что в холле было солнечно и тепло и полно людей, она ощутила дрожь, пробежавшую по ее телу. Этот мужчина походил на привидение, явившееся в яркий полдень. Филадельфия торопливо прошла на веранду. Лучи дневного солнца ударили в ее похолодевшее лицо, руки дрожали.

Этот мужчина высказал предположение, что она шлюха. Откуда могло ему прийти в голову, что она женщина такого сорта? Одета она тщательно и со вкусом. Он, должно быть, сумасшедший. Конечно, так оно и есть. Может ли нормальный мужчина приставать к женщине посреди холла отеля и спрашивать, приличная ли она.

И тем не менее она не могла избавиться от ощущения, что он знал, к кому обращался. Его взгляд, холодный и презрительный, как если бы она была уличной собакой, говорил о том, что он испытывал к ней не столько любопытство, сколько злобу. Он смотрел на нее так, словно она представляла какую-то помеху, от которой нужно избавиться. Если бы она была насекомым, она знала, что он просто прихлопнул бы ее ладонью.

Филадельфия оглядела холл и увидела свободное кресло. Колени ее дрожали, и она чувствовала себя совершенно больной. Лишь бы успокоиться, а потом она отправится в свой номер.

— Миссис Милаццо! Миссис Милаццо!

Филадельфия обернулась, услышав, что ее кто-то окликает, и увидела, что к ней направляется супружеская пара средних лет. Она заметила, как увяли их лица, поняв, что она не в себе. Она резко встала.

— Миссис Бичем? Мистер Бичем? — Она протянула руку даме. — Мне очень жаль. Боюсь, что вы напугали меня.

— Это нетрудно заметить, — отозвалась миссис Бичем и кинула в сторону мужа многозначительный взгляд. — Ваш супруг не с вами?

Филадельфия улыбнулась.

— Нет, но я так устала от того, что лежу в своей комнате, и решила немного прогуляться в одиночестве. — Она посмотрела на вереницу экипажей, проезжавших по авеню. — Но, увы, я не знаю, куда податься. Здесь так шумно и масса людей.

— Если вы к этому не привычны, то вас здесь затолкают, — согласился с ней мистер Бичем и предложил ей стул. — Присаживайтесь, моя дорогая. Ваш муж очень волнуется за ваше здоровье.

— Я чувствую себя прекрасно, — отозвалась Филадельфия, — и я с удовольствием посижу вместе с вами.

— Мы будем очень рады, правда ведь, Мэй?

— Конечно.

Пока мистер Бичем ходил еще за одним стулом, обе женщины уселись рядышком и принялись болтать. Когда через несколько минут он вернулся в сопровождении мальчика-негра, который нес стул, он нашел дам, очень увлеченных разговором. Следующие три четверти часа он имел возможность спокойно курить свою любимую сигару и разглядывать окружающих. Время от времени до его сознания доходило кое-что из того, что говорила молодая миссис Милаццо. К примеру, он узнал, что она посещала закрытое учебное заведение для девочек-англичанок, и это объясняет ее произношение. Она рассказала также, что ее мать итальянка, а отец англичанин, что со своим мужем она познакомилась в Италии, где ее отец служил дипломатом. Бичем слегка нахмурился, слушая, как она распространялась о том, как любит своего мужа, и подумал, что она замужем менее трех месяцев и еще не разобралась, что это за негодяй.

— Ей еще это предстоит, — пробормотал он.

Она была чересчур мила, и он задумался, все ли у нее в порядке с головой. Иначе трудно объяснить, почему она считает правильным, что сидит день за днем одна, в то время как ее супруг разгуливает по Саратоге, вызывая зависть многих холостяков. Слухи о нем доходили до мистера Бичема. Чтобы знать все, что происходит на курорте, достаточно некоторое время посидеть здесь, на веранде. В порядке у нее с головой или нет, но это просто позор, что молодая женщина не показывается там, где принято. Чем больше он смотрел на нее, тем более приходил к убеждению, что она самая прелестная женщина, какую он когда-либо видел.

— Надеюсь, что вы и ваш супруг будете сегодня в опере, — сумел вставить он, улучив момент, когда дамы замолчали, переводя дух.

Филадельфия наградила его улыбкой, про которую он подумал, что хотел бы, чтобы такая улыбка была у его старшей дочери.

— Я тоже надеюсь, сеньор Бичем, но мой муж еще не дал своего согласия.

Бичем издал звук, смахивавший на фырканье, и сказал:

— Я разговаривал с ним менее двух часов назад и сказал ему, что вы с ним и мы с Мэй составили бы хорошую компанию.

Он кивнул жене.

— Конечно, — поддержала его Мэй Бичем. — Мы пообедаем вместе в Большом зале. Вы бывали там?

Филадельфия покачала головой.

— Нет, но это звучит привлекательно. Если Витторио согласится, я буду рада принять ваше предложение.

Мистер Бичем был старый и хитрый вояка. Если молодая женщина хочет поехать в оперу, то он должен обеспечить, чтобы ее заблудший муж сопровождал ее.

— Я вспомнил, что у меня назначена встреча, — сказал он, вставая.

Мэй взглянула на мужа.

— Какая встреча?

— Деловая, — ответил он, многозначительно нахмурив брови. — Тебе, наверное, приятно будет еще посидеть с миссис Милаццо и обсудить, что надеть в оперу, и всякое такое. Я вернусь через полчаса и не буду удивлен, миссис Милаццо, если вскоре после этого появится и ваш супруг.

Филадельфия улыбнулась ему, но ничего не сказала. Начиная с первого вечера, Эдуардо возвращался не раньше полуночи.

— Спасибо вам обоим, но я немного устала и мне надо возвращаться. Я сообщу вам, если мы сможем присоединиться к вам; скажем, в семь?

— Хорошо, — сердечно откликнулся мистер Бичем.

Когда Филадельфия ушла, он обернулся к своей жене.

— Ну, что я говорил тебе, Мэй?

Она с проницательным видом кивнула.

— Она любит его, но столь же очевидно, что молодой прохвост не отвечает ей взаимностью. Бедняжка. Я надеюсь, что ни одна из наших дочерей не будет такой дурочкой и не влюбится после замужества.

Мистер Бичем ущипнул жену за руку.

— Что ты хочешь этим сказать?

Мэй Бичем посмотрела на мужа и зарделась, как школьница.

— Не пытайся заморочить мне голову, Оран. Ты не был экстравагантным красивым молодым иностранцем, у которого денег больше, чем ума. Ты работал, чтобы зарабатывать на жизнь, что достойно мужчины. Я отлично видела, что получаю, даже если была влюблена.

— Это уж точно, — отозвался Бичем и погладил жену по руке. — А теперь я удалюсь.

— Ты хочешь завлечь мистера Милаццо?

— Да.


Филадельфия взглянула на часы на камине, показывающие четверть восьмого. Эдуардо так и не появлялся. Она должна была знать, что он не вернется. Напрасно она одевалась.

Она прошлась по комнате в вечернем платье из зеленого рубчатого шелка. Звук открываемой двери заставил ее на мгновение забыть о том, как она сердита; она обернулась и увидела в дверях Эдуардо. Не говоря ни слова, он прошел через комнату, обнял ее и поцеловал в ухо, бормоча по-португальски свои извинения.

На какое-то мгновение Филадельфия позволила себе отдаться неожиданному ощущению наслаждения, которое охватывало ее всякий раз, когда он прикасался к ней. Неожиданным было не само ощущение наслаждения, а напряженность момента. И тут же она почувствовала, как его рука, обнимавшая ее за талию, начинает расстегивать ее платье.

— Что ты делаешь?

— Я хочу тебя голой, — произнес он не очень разборчиво.

Она отшатнулась от него, ощущение радости сменилось раздражением: